Чарльз Диккенс - Горацио Спаркинс

• Название: Горацио Спаркинс
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Классическая проза

Чарльз Джон Гаффам Диккенс (англ. Charles John Huffam Dickens; 1812–1870) — выдающийся английский писатель XIX века.

Самый популярный англоязычный писатель при жизни, он и в наше время имеет репутацию классика мировой литературы, одного из крупнейших прозаиков XIX века. Творчество Диккенса относят к вершинам реализма, но в его романах отразились и сентиментальное, и сказочное начало. Самые знаменитые романы Диккенса (печатались отдельными выпусками с продолжением): «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Оливер Твист», «Дэвид Копперфильд», «Большие надежды», «Повесть о двух городах».

---

Неподражаемый Спаркинсъ сохранялъ свое положеніе съ удивительнымъ эффектомъ, въ то время, какъ семейство Малдертоновъ проходило черезъ залу. Послѣ того онъ быстро вскочилъ съ мѣста, весьма натурально выражая на лицѣ своемъ восторгъ и изумленіе; приблизился къ мистриссъ Малдертонъ съ невыразимымъ радушіемъ; привѣтствовалъ молодыѵь дѣвицъ самымъ очаровательнымъ образомъ; поклонился и пожалъ руку мистеру Малдертону съ безпредѣльнымъ уваженіемъ; отвѣтилъ на привѣтствіе двухъ молодыхъ джентльменовъ съ полу-довольнымъ, съ полупокровительнымъ видомъ, а это вполнѣ убѣдило ихъ, что мистеръ Гораціо Спаркинсъ особа весьма важная и вмѣстѣ съ тѣмъ снисходительная.

— Mиссъ Малдертонъ, сказалъ Гораціо, послѣ обычныхъ привѣтствій и кланяясь очень низко: — могу ли я льстить себя дерзкою надеждою, что вы позволите мнѣ имѣть удовольствіе…

— Кажется, что я еще не ангажирована, сказала миссъ Тереза, съ ужаснымъ подражаніемъ равнодушію: — впрочемъ… дѣйствительно…. такъ много…

Гораціо казался такимъ плѣнительно-жалкимъ, какъ Гамлетъ, когда ему попала подъ ноги померанцовая корка.

— Я поставлю себѣ за особенное счастіе, сказала наконецъ интересная Тереза, съ глупой улыбкой, и лицо Гораціо просвѣтлѣло какъ пуховая шляпа подъ проливнымъ дождемъ.

— Какой прекрасный молодой человѣкъ! сказала весьма довольная мистриссъ Малдертонъ, въ то время, какъ любезный Спаркинсъ и его дама становились въ кругъ образовавшейся кадрили.

— У него чрезвычайно милое обращеніе, сказалъ мистеръ Фредерикъ.

— Чудный малый! возразилъ Томъ, всегда готовый кстати и не кстати вмѣшаться въ разговоръ: — говоритъ точь-въ-точь какъ аукціонистъ.

— Томъ! весьма серьёзно сказалъ его отецъ: — кажется, я уже сказалъ тебѣ, чтобы ты не былъ дуракомъ!…

При этихъ словахъ на лицѣ Тома отразилось такое удовольствіе, какое показываетъ башенный флюгеръ при пасмурной погодѣ.

— Какъ восхитительно! сказалъ своей дамѣ плѣнительный Гораціо, прогуливаясь съ ней во залѣ послѣ окончанія кадрили: — какъ восхитительно, какъ отрадно оторваться иногда, хотя бы даже на самые кратчайшіе, мимолетные моменты, отъ мрачныхъ бурь, треволненія и превратностей жизни и провести эти моменты, несмотря на всю кратковременность ихъ, въ очаровательномъ, упоительномъ обществѣ особы, которой суровый взглядъ — смертный приговоръ, которой холодность довела бы до безумія, которой измѣна была бы гибелью, которой постоянство было бы блаженствомъ, пріобрѣтеніе любви которой было бы драгоцѣннѣйшей и лучезарной наградой изъ всѣхъ, какими только Небо можетъ надѣлять человѣка!

«Сколько чувства въ словахъ его! сколько души!» подумала миссъ Тереза и еще тяжелѣе опустилась на руку своего спутника.

— Но довольно, довольно! воскликнулъ краснорѣчивый Спаркинсъ, съ театральнымъ видомъ. — Къ чему я сказалъ это? къ чему я… къ чему выражать подобныя мнѣнія? Миссъ Малдертонъ…. (и Спаркинсъ вдругъ остановился)…. могу ли я надѣяться предложить смиренную дань….

— Ахъ, извините, мистеръ Спаркинсъ! прорвала восхищенная Тереза, и лицо ея зарумянилось въ самомъ плѣнительномъ смущеніи. — Въ этомъ случаѣ я должна просить васъ обратиться къ моему папа. Безъ его согласія я никогда не осмѣлюсь….

— Но я увѣренъ, что какъ папа не станетъ противиться….

— Конечно! я не думаю! Но вы еще не знаете его, прервала миссъ Тереза, очень хорошо зная, что съ этой стороны св нечего бояться, но желая, чтобы дальнѣйшее объясненіе было похоже на сцену изъ какого нибудь чувствительнаго романа.

— Вѣроятно, вашъ папа не прочь отъ-того, чтобы я предложилъ вамъ стаканъ негуса, съ нѣкоторымъ изумленіемъ возразилъ достойный обожанія Спаркинсъ.

«Только-то? — сказала про себя обманутая въ ожиданіяхъ Тереза. — Стояло ли дѣлать такое длинное вступленіе для подобныхъ пустяковъ!»

— Я поставилъ бы себѣ за величайшее удовольствіе, сэръ, видѣть васъ у себя на обѣдомъ въ Дубовой Хижинѣ, въ Камбервеллѣ, въ будущее воскресенье, въ пять часовъ, если только вы не получили еще лучшаго приглашенія, сказанъ мистеръ Малдертонъ при заключеніи вечера, въ то время, какъ онъ и сыновья его разговаривали съ мистеромъ Спаркинсомъ.

Гораціо поклономъ выразилъ свою признательность и принялъ лестное предложеніе.

— Должно признаться вамъ, сказалъ маневрирующій отецъ, предлагая табакерку новому знакомцу: — что я и вполовину не отдамъ преимущества этимъ собраніямъ предъ комфортомъ — я сказалъ бы даже: предъ нѣгой — Дубовой Хижины: для пожилого человѣка они не имѣютъ никакихъ прелестей.

— Что же послѣ этого человѣкъ, скажите мнѣ? сказалъ метафизикъ Спаркинсъ. — Что же такое человѣкъ? говорю я.

— Весьма справедливо, сказалъ мистеръ Малдертонъ:- весьма справедливо.

— Намъ извѣстно, что мы существуемъ и дышимъ воздухомъ, которыя окружаетъ васъ, продолжалъ Гораціо: — что каждый изъ насъ имѣетъ свои недостатки и желанія, свои лишенія и прихоти….

— Конечно, конечно, сказалъ мастеръ Фредерикъ Малдертонъ, съ глубокомысленнымъ видомъ.

— Я говорю, вамъ извѣстно, что мы существуемъ, повторилъ Гораціо, возвышая свои голосъ: — и потомъ существованіе наше вдругъ прекращается; мы достигаемъ конца нашей учености; достигаемъ причины вашихъ душевныхъ стремленій; достигаемъ конца концовъ. Что же еще болѣе извѣстно вамъ?

— Ничего, отвѣчалъ мистеръ Фредерикъ, и въ этомъ отношеніи никто другой не нашелся бы лучше отвѣтить.

Въ свою очередь и Томъ хотѣлъ возразить что-то, но, къ счастію для своей репутаціи, онъ встрѣтился съ суровыми взорами родителя и отступилъ какъ школьникъ, уличенный въ воровствѣ.

— Клянусь честью, говорилъ мистеръ Малдертонъ старшій, возвращаясь вмѣстѣ съ прочими домой: — что мистеръ Спаркинсъ удивительный молодой человѣкъ! Какая изумительная ученость! какія необыкновенныя свѣдѣнія! и какой отличный у него способъ изъясняться!

— Мнѣ кажется, что это кто нибудь переодѣтый, сказала миссъ Маріанна. — Какъ очаровательно романтиченъ онъ!

— Онъ говоритъ очень громко и пріятно, робко замѣтилъ Томъ: — но и рѣшительно не понимаю, что онъ выражаетъ своими словами.

— Я почти начинаю отчаиваться въ твоихъ понятіяхъ, Томъ! сказалъ отецъ, который, благодаря разговору съ мистеромъ Гораціо Спаркинсомъ, очень много просвѣтился.

— Мнѣ чрезвычайно удивительно, Томъ, сказала миссъ Тереза: — что въ теченіе вечера ты какъ будто нарочно старался быть смѣшнымъ.

— Безъ сомнѣнія…. конечно! закричали всѣ въ одинъ голосъ, и несчастный Томъ съежился и замолчалъ.

Въ тотъ вечеръ мистеръ и мистриссъ Малдертоны держали длинный разговоръ касательно блестящихъ надеждъ и будущаго благополучія своей дочери. Миссъ Тереза отправилась въ постель, размышляя о томъ, что въ случаѣ если она приметъ вмѣстѣ съ бракомъ высокій титулъ, то будетъ ли прилично продолжать знакомство съ ея теперешними подругами, — и въ теченіе цѣлой ночи ея свились переодѣтые нобльмены, великолѣпные балы, страусовые перья, свадебные подарки и Гораціо Спаркинсъ.

Съ наступленіемъ воскресенья все вниманіе мистриссъ Малдертонъ и ея дочерей занято было въ теченіе цѣлаго утра разрѣшеніемъ догадокъ касательно экипажа, въ которомъ нетерпѣливо ожидаемый Гораціо Спаркинсъ пріѣдетъ: возьметъ ли онъ кабріолетъ? не оказываетъ ли онъ особеннаго покровительства дилижансамъ? или не вздумаетъ ли пріѣхать верхомъ?

— Клянусь тебѣ, душа моя, предосадная будетъ вещь, если этотъ вульгарный брать твой вздумаетъ сегодня навязаться къ вамъ на обѣдъ, сказалъ мистеръ Малдертонъ своей женѣ. — По случаю пріѣзда мистера Спаркинса, я нарочно кромѣ Фламвела никого не приглашалъ. Подумать только, что братъ твой — лавочникъ — о! это невыносимо. Я не хочу слышать, чтобы онъ упомянулъ передъ нашимъ новымъ гостемъ о своея лавкѣ…. нѣтъ, нѣтъ, ни за тысячу фунтовъ! Все бы еще ничего, еслибъ только у него достало смысла скрывать позоръ, которыя онъ наноситъ всей нашей фамиліи; но онъ адски любитъ говорить про свое ремесло и непремѣнно добиться до того, чтобы узнали, что онъ такой.

Мистеръ Джакобъ Бартонъ, про котораго шла рѣчь, былъ зажиточный лавочникъ, до такой степени необразованъ и до такой степени простъ, что дѣйствительно, не краснѣя, признавался въ своемъ ремеслѣ. Онъ пріобрѣлъ состояніе этимъ ремесломъ и вовсе не считалъ его неприличнымъ.

— Ахъ, Фламвелъ, мой другъ, какъ ты поживаешь? сказалъ мистеръ Малдертонъ, въ то время, какъ невысокій джентльменъ, въ зеленыхъ очкахъ, вошелъ въ гостиную. — Получилъ ли ты мою записку?

— Получилъ, и, какъ видите, вслѣдствіе вашей записки, я передъ вами на лицо.

— Ты вѣдь знаешь все и всякаго: но скажи-ка мнѣ, знаешь ли ты хоть по имени мистера Спаркинса?

Мистеръ Фламвелъ принадлежалъ къ разряду джентльменовъ съ весьма обширными свѣдѣніями, — джентльменовъ, которые случайно встрѣчаются въ обществѣ и показываютъ видъ, что знаютъ всѣхъ кого вамъ угодно, но которые, безъ всякаго сомнѣнія, не знаютъ никого и ничего. Въ домѣ Малдертона гдѣ всѣмъ разсказавъ о людяхъ высшаго общества вѣрили на-слово, Фламвелъ былъ первымъ фаворитомъ. Зная классъ народа, съ которымъ приходилось имѣть сношенія, онъ до безпредѣльности простиралъ права свои на знакомство со всѣми. Фламвелъ какъ-то особенно искусно умѣлъ высказывать ложь, соблюдая при подобныхъ случаяхъ видъ самоотверженія, какъ будто затѣмъ собственно, чтобъ его не сочли эгоистомъ.