Надежда Лухманова - Клетка

• Название: Клетка
• Автор: Надежда Лухманова
• Жанр: Русская классическая проза

Лухманова, Надежда Александровна (урожденная Байкова) — писательница (1840–1907). Девичья фамилия — Байкова. С 1880 г по 1885 г жила в Тюмени, где вторично вышла замуж за инженера Колмогорова, сына Тюменского капиталиста, участника строительства железной дороги Екатеринбург — Тюмень. Лухманова — фамилия третьего мужа (полковника А. Лухманова).

Напечатано: «Двадцать лет назад», рассказы институтки («Русское Богатство», 1894 и отдельно, СПб., 1895) и «В глухих местах», очерки сибирской жизни (ib., 1895 и отдельно, СПб., 1896, вместе с рассказом «Белокриницкий архимандрит Афанасий») и др. Переделала с французского несколько репертуарных пьес: «Мадам Сан-Жен» (Сарду), «Нож моей жены», «Наполеон I» и др.

---

— Боже мой! Что с вами? Это от ужасного воздуха.

И действительно, воздух показался ему «ужасным» в этом узком пространстве, занятом клетками попугаев и обезьян. Он первый раз серьёзно взглянул на её узкую грудь, прозрачную бледность лица и вспомнил её всегда или горячие, или совсем холодные руки. Усадив её в первой комнате в кресло, на котором обыкновенно тронировала Амалия Францевна, он стал против неё. Лина, сконфуженная до слёз, улыбалась:

— Ради Бога, не обращайте внимания; со мной это бывает теперь очень часто!

— Часто?.. Мне надо будет выслушать ваше сердце! — он нагнул голову, но Лина вся вспыхнув, отстранила его обеими руками.

— О, нет, о, нет! Ради Бога, не делайте этого!

Её мольба, глаза, полные слёз, смущение, произвели на Гарчина неприятное впечатление. Какая-то минутная догадка мелькнула в его уме, но он тотчас же отогнал её.

— Вы часто гуляете?

— Я? — Лина встала, поправляя дрожащими руками растрепавшиеся волосы. — Я почти не гуляю… Вечером одной неудобно, а днём некогда. С отцом или с матерью гулять не хочется…

— А разве… знакомого… друга… или товарища… у вас нет?

— Нет… и не было…

— А подруг?

— Ни одной; ведь невыгодно же дозволять своей единственной продавщице и кассирше иметь друзей и знакомых…

Ему стало невыразимо жаль девушку.

— Ну вот что! Ведь мы с вами друзья? Завтра, в воскресенье отпроситесь куда-нибудь часа на два, на три, можно?

— Завтра? Можно. У нас в сквере на выставке есть наш товар, и как раз по воскресеньям я хожу туда для проверки и наблюдений.

— Отлично! Я вас подожду в Летнем саду, хотите? Там теперь очень хорошо, мы с вами погуляем; Вы не боитесь встречи?

— С вами я ничего не боюсь!..

— Вот и прекрасно! Ну, а теперь до свидания!

— А чаю?.. Вы не напьётесь со мной чаю?

— Право не могу: меня ждут!

Его действительно ждали, но главной причиной отказа был большой ангорский кот, лежавший на прилавке совсем близко от тарелки с бутербродами. Весь этот тёмный подвальчик, со своеобразным воздухом, переполненный дыханием его разнопёрого и разношёрстного населения, где в самой пыли должны были быть мириады шерстинок и всевозможных микробов, показался ему брезгливо противен. Что ж тут удивительного, что эта девушка должна здесь иссохнуть и умереть чахоткой.

— Так завтра увидимся? В котором часу?

— От двух до четырёх я свободна.

Он пожал ручки Лины, но не поцеловал их, как делал это все дни, и вышел.

На другой день, гуляя в Летнем саду, Гарчин увидел приближающуюся по главной аллее Лину. В первую минуту он её даже не узнал, и ему стало неловко. В тёмной толпе ярким пятном отличалось её светлое, фисташкового цвета, платье. Маленькая шляпка с яркими цветами, совершенно неподходящий клетчато-пёстрый зонтик и старомодная кофточка с широкими рукавами. Такой немецкой, воскресной девицы он не ожидал увидеть. Лина шла мелкими шажками, припрыгивая как воробей. В узких, извилистых переходах лавки, Гарчин не мог заметить эту особенность её походки, теперь же, подмечая улыбки на её пути, ему стало досадно, зачем он, из-за сентиментального сожаления, вызвал эту девушку из подвала, лишил её той обстановки, в которой она была мила, проста и поэтична как цветок, выросший без света и воздуха. Когда Лина пожала ему руку, он снова был тронут сиянием радости озарявшим её лицо. Он, улыбаясь, смотрел на неё, а беспощадное весеннее солнце, обливая светом её лицо, обозначало мелкую сеть морщинок, желтизну висков и всё поблеклое, как бы выцветшее личико. У него промелькнула в душе странная мысль: точно это перед ним не Лина, не та девушка, с которою он так весело болтал и смеялся в подвальчике, та там должно быть и осталась между птицами и обезьянами, здесь же была вызванная им тень её…

* * *

— Хотите пройтись по набережной, тут слишком много народу?

Лина гордилась, что она идёт именно в толпе, под руку с таким красивым и статным кавалером, но она подумала, что он ищет уединения с нею, и потому немедленно согласилась. Они ходили по набережной, стояли подолгу, облокотившись на перила, следили за нарядными экипажами, проносившимися мимо них; они говорили о том, что видели: о весне, о солнце, и когда через два часа, незаметно промелькнувших в этой прогулке, расстались, между ними не было сказано ни слова, которое могло бы иметь особый смысл, а, между тем, Лине казалось, что вся судьба её решена, и что следующий визит её друга уже должен выяснить всё. Несколько дней прошли для неё в блаженном тумане, в грёзах… Не раз она мысленно представляла себе венчальный обряд, флёр-д'оранж, и каждый раз при этом она вспыхивала, закрывала лицо руками и плакала…

* * *

Наконец он настал, ожидаемый вечер! Гарчин пришёл весёлый и объявил, что покончил все дела и завтра уезжает из Петербурга. При этих словах Лина встала, схватила его за руки и как безумная впилась глазами в его лицо.

— Как уезжаете!?. Куда? Зачем?

— По месту служения, дорогая Freulin! Опять тянуть лямку… Ведь я здесь был только так, на время, по разным делам…

— Когда же вы вернётесь?

— Этого не могу вам даже сказать: отпуск дают так редко…

— Так как же я?.. Что же я?

Её бледные губы едва произносили слова. Лицо покрылось трупной бледностью. Он пробовал пошутить:

— Вы? Фея всего заколдованного этого царства!.. — но, видя её искажённое мукой лицо, он заговорил тихо и ласково. — Зачем вы приходите в такое отчаяние? Ну, скажите, что я могу сделать, чтобы вас утешить?

— Ах, зачем вы разыскали меня? Зачем было приезжать?

Она зарыдала.

— Зачем? Как я могу вам это сказать? Я Петербург оставил, как только кончил курс, и вот с тех пор попал в него первый раз. Хотелось всё обегать, всё видеть, что так дорого было в детстве, вспомнил о вас и решил непременно разыскать и навестить.

— Боже мой! Боже мой! Я так одинока, ведь я задыхаюсь в этом подвале, я никому здесь не нужна, Бога ради! Бога ради! Спасите меня! Увезите! Я буду для вас, чем хотите, не оставляйте меня здесь!..

Сердце Гарчина сжалось: он понял недоговорённое, невольно он возбудил надежды в этом девичьем сердце. Что же было теперь делать? Он взялся за шапку.

— Freulin Лина, я ничего не могу… я приезжал хлопотать сюда о своих бумагах, потому что… женюсь… я…

Лина вырвала свои руки, она задыхалась!

— Зачем же вам надо было так говорить со мной? Зачем вы целовали мои руки? Обнимали меня? Вы насмеялись надо мной! Будьте вы прокляты!!. Ступайте вон! Ступайте вон к своей невесте!!.

Она расхохоталась и убежала.

Гарчин посмотрел ей вслед, пожал плечами и вышел. Ему было очень, очень жаль девушку, но теперь, когда в минуты злобной вспышки глаза её блестели так остро, на скулах щёк появились багровые пятна, он вдруг нашёл с ней сходство и с хищной птицей, и с теми замученными, озлобленными обезьянами, за которыми ей приходилось ходить.

Ведь говорят же, что муж и жена, от долгой совместной жизни становятся похожи один на другого. Что же удивительного, что эта «клетка» наложила печать на бедную девушку.

* * *

… Прошло ещё несколько лет. Всё также блестяще идут дела Herr Шульца, только Амалия Францевна, страдая ожирением и ревматизмом, почти не покидает своей конурки. Лина, постаревшая до того, что трудно определить её возраст, бесстрастно стоит за конторкой, не поднимая глаз на покупателей, водит их от клетки к клетке, усталым, равнодушным голосом говорит давно заученные фразы, назначает цены и молча принимает деньги. Ночью, оставшись одна в запертом подвальчике, прислушиваясь к сонному говору попугаев, к печальным, нервным взвизгиваниям обезьян, следя за бесшумным ходом рыб, всё по одному и тому же заколдованному кругу, она вдруг схватывает руками голову, и бескровные губы её шепчут: «В клетке, в клетке! И так навсегда, на всю жизнь, безвыходно в клетке!»

1901

Примечания

1

очень и очень образованные — нем.

2

уличного мальчишки — нем.

3

культуртрегером, «носителем культуры» — нем.

4

7

5

Песенные и гимнастические общества — нем.

6

7