Сергей Соловьев - Император Александр I. Политика, дипломатия

• Название: Император Александр I. Политика, дипломатия
• Автор: Сергей Соловьев
• Жанр: История

Знаменитый русский историк, ректор Московского университета (1871 - 1877), академик Петербургской АН (с 1872 г.). Основатель яркой литературной династии, к представителям которой следует отнести его детей: Всеволода, Владимира, Михаила и Поликсену (псевдоним - Allegro), а также внука Сергея.

В предлагаемое вниманию читателей трехтомное собрание сочинений великого русского историка С.М.Соловьева (1820-1879) вошли либо не переиздававшиеся после их первого выхода в свет произведения автора, либо те его труды, число переизданий которых за последние сто лет таково, что они все равно остаются неизвестны массовой аудитории.

 Подбирая материалы к трехтомнику, составители, прежде всего, стремились как можно более полно (разумеется, с учетом компактности данного издания) представить взгляды С.М.Соловьева на различные проблемы истории России, начиная с эпохи Киевской Руси и заканчивая царствованием императора Александра I. При этом, по возможности, соблюдался хронологический принцип распределения подобранного материала первого, второго и третьего томов. Исследовательским работам С.М.Соловьева предпосланы его автобиографические записки, позволяющие читателю взглянуть на личность великого историка его собственными глазами. Издание снабжено комментариями и открывается вступительной статьей, содержащей краткую характеристику научного наследия С.М.Соловьева.

---

Прошло шесть лет тяжких испытаний. Наконец, во время страшной бури, засветился луч надежды. Одним подвигом твердости — не мириться с завоевателем — завоеватель был изгнан с позором, с потерею всего войска; другим подвигом твердости — докончить борьбу низложением Наполеона — освобождена была Европы и русский государь получал небывалую в истории славу. Чувство этой славы, в данную минуту еще ничем не отравленное, в противоположность с недавним горьким чувством унижения переполнило душу Александра и вылилось в словах, сказанных им Ермолову: «Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простячком». «Слова, которые я удостоился слышать от в. в-ства, никогда еще не были сказаны монархом своему подданному», — отвечал Ермолов. Но когда, какой монарх находился в положении, подобном положению Александра?

Еще одно чувство переполняло душу Александра в описываемую минуту. При окончании подвига сильнее чувствуется главная трудность, встретившаяся при его совершении; но мы знаем, что главная трудность Александра при достижении цели великой коалиции заключалась в противодействии австрийской политике, причем император, употребляя все средства, чтобы уговорить Шварценберга не останавливаться, иногда должен был забывать свое высокое положение: Александр помнил, как ему приходилось ночью с фонарем отправляться в ставку Шварценберга и убеждать его к движению вперед. И это воспоминание вылилось при входе в Париж; Александр сказал тому же Ермолову, указывая на Шварценберга: «По милости этого толстяка не раз у меня ворочалась под головою подушка».

Такие чувства переполняли душу Александра. Что же чувствовали парижане, глядя на знаменитого царя?

Париж в этом случае верно представил Францию: народ толпился и молчал в нравственном бессилии при отсутствии ясного понимания и определенного чувства своего положения. На свободе могли волноваться роялисты с своими криками, с своим белым знаменем. Но французы при своей впечатлительности не могут долго сдерживаться: тут было лицо, производившее сильное впечатление своим значением, пред которым поникало значение Наполеона, и лицо чрезвычайно симпатичное — то был русский государь, который вызвал громкие приветствия со стороны не одних роялистов. На Елисейских полях остановились союзники, чтобы сделать смотр своим войскам; но что делать после смотра, с чего начать, что сказать Парижу, Франции? От кого узнать о состоянии умов в Париже, Франции? Больше не от кого, как от Талейрана, и статс-секретарь русского императора Нессельроде едет в улицу С.-Флорантэн, где жил Талейран. Во время разговора дипломатов о состоянии Франции Нессельроде получает записку от императора, в которой говорится, что во время смотра войск дано знать, будто под Елисейский дворец, где намеревался остановиться император Александр, подведены мины. Талейран пользуется случаем и предлагает императору свой дом как совершенно безопасный и удобный. Император соглашается, и в тот же день между хозяином и высоким гостем происходит совещание о будущности Франции. «Республика — невозможность; Мария-Луиза правительницею или Бернадот на престоле — интрига; одни Бурбоны — принцип», — говорит Талейран и решает дело. Вследствие этого решения прокламация союзных государей объявила Франции, что они не вступят в переговоры ни с Наполеоном, ни с кем-либо из членов его фамилии; что они уважают целость прежней Франции, как она была при королях законных; что признают и гарантируют конституцию, какую французский народ себе даст, и приглашают сенат назначить временное правительство. Временное правительство назначает Талейран, под своим председательством, из пяти людей, к себе близких.

Дипломат, ушедший вовремя из горящего дома, господствует; в ином положении находится другой наполеоновский дипломат, который в глазах Талейрана был сумасшедшим, потому что не хотел оставить горящего дома и употреблял отчаянные усилия затушить пожар, спасти хозяина. Коленкур ездит по знатным людям, обязанным всем Наполеону, умоляет их действовать в пользу императора, но — говорит глухим. Сенат произносит низвержение Наполеона на том основании, что он нарушил законы, в силу которых призван был царствовать, попрал свободу частную и общественную. Император Александр убеждает Коленкура не тратить понапрасну времени в Париже, ехать в Фонтенебло и уговаривать Наполеона отречься от престола, причем предложено было падшему императору убежище в России, где он найдет блистательное и радушное гостеприимство. Но Наполеон не хочет еще уступить без боя; он думает напасть на союзников, электризует солдат, но в высших слоях войск, между генералами и офицерами, рассудительность берет верх над чувством, здесь не питают никакой надежды на успешное продолжение борьбы. Маршалы — Удино, Ней, Макдональд — намекают на необходимость отречения в пользу сына. Наполеон говорит им, что это не поведет ни к чему: жена и сын его не удержатся, и чрез 15 дней на их месте будут Бурбоны. Он соглашается завести переговоры с союзниками насчет отречения в пользу сына только для того, чтобы выиграть время, обмануть союзников и нечаянно напасть на них. Для переговоров отправляются в Париж Коленкур, Ней и Макдональд; на дороге присоединился к ним и маршал Мармон, который уже завел переговоры с союзниками, обещаясь с своим корпусом отступить от Наполеона и покинуть важное положение при реке Ессоне, прикрывавшее Фонтенебло. Прибывши в Париж, маршалы целую ночь провели в переговорах с императором Александром, настаивая на регентстве Марии-Луизы во время малолетства Наполеона II-го. В передних комнатах они столкнулись с роялистами, перебранились с ними и подняли шум; Талейран должен был напомнить им, что они в квартире русского императора.

Между тем Наполеон, все думая о том, как напасть на союзников, послал в корпус Мармона за начальствовавшим там в отсутствие маршала генералом Сугамом; тот испугался, объявил товарищам, что, должно быть, Наполеон узнал об их переговорах с союзниками и требует его для расстреляния; чтобы избавиться от беды, генералы решили перейти немедленно же к союзникам и привели в исполнение свое решение. Вследствие этого в Париже произошла любопытная сцена: когда император Александр вместе с королем Прусским и министрами коалиции принял в другой раз маршалов, то они опять начали говорить в пользу Наполеона II-го и регентства Марии-Луизы, выставляя на вид, что у Наполеона I-го еще много войска, ему преданного, а потому доводить его до крайности нельзя. Но в то время, когда речи маршалов начинали производить сильное впечатление, входит русский адъютант и тихонько что-то говорит своему императору. Коленкур, понимавший немного по-русски вследствие своего пребывания в Петербурге, услыхав слова «шестой корпус», сейчас догадался, в чем дело, особенно когда император, наклонившись к адъютанту, спросил: «Целый корпус?» Немедленно после этого разговора Александр удалился для совещаний с королем Прусским и министрами, а Коленкур объявил своим, что все кончено. Действительно, император, выйдя опять к маршалам, объявил твердым тоном, что одни Бурбоны пригодны для Франции и для Европы; что армия, во имя которой говорили маршалы, по крайней мере разделена: целый корпус перешел к союзникам. Маршалам нечего было отвечать, и Наполеону в Фонтенебло нечего было думать о продолжении борьбы; он отрекся от престола безусловно. Он сохранил титул императора и получил во владение остров Эльбу. Это местопребывание обещал ему император Александр в разговоре с Коленкуром и потом настоял на исполнении обещания, хотя другие союзники сильно возражали, представляя близость острова к Италии и Франции.

Только что пронеслась весть об отречении, как толпа, жаждущая наругаться над падшим величием, начала свое дело. У героя ста битв, перед которым недавно все преклонялось, нет другого названия, как «людоед корсиканский». Наполеон должен готовиться к отъезду на Эльбу и жалуется, что ему придется проезжать чрез южные провинции, что народ убьет его там. Еще в России, во время несчастного отступления, на другой день после битвы при Малоярославце, когда казаки чуть было не взяли его в плен, Наполеон велел своему доктору приготовить сильный прием опиума на случай плена. Яд остался у него, и теперь, ночью 11 апреля, он его принял; но дело кончилось одной рвотой, и после крепкого сна Наполеон не заблагорассудил повторить прием. Он выехал из Фонтенебло на юг в сопровождении комиссаров от каждой из союзных держав. Опасения его сбылись: в Оранже раздались крики «Смерть тирану!», в Авиньоне требовали корсиканца, чтобы разорвать его или утопить. Наполеон для предосторожности переоделся в иностранный мундир. В Оргоне народ явился с виселицей и бросился к карете; но графу Шувалову, комиссару с русской стороны, который один мог объясняться легко по-французски, удалось утишить толпу. Среди этих сцен Наполеон однажды не выдержал — и заплакал.