Сергей Соловьев - Император Александр I. Политика, дипломатия

• Название: Император Александр I. Политика, дипломатия
• Автор: Сергей Соловьев
• Жанр: История

Знаменитый русский историк, ректор Московского университета (1871 - 1877), академик Петербургской АН (с 1872 г.). Основатель яркой литературной династии, к представителям которой следует отнести его детей: Всеволода, Владимира, Михаила и Поликсену (псевдоним - Allegro), а также внука Сергея.

В предлагаемое вниманию читателей трехтомное собрание сочинений великого русского историка С.М.Соловьева (1820-1879) вошли либо не переиздававшиеся после их первого выхода в свет произведения автора, либо те его труды, число переизданий которых за последние сто лет таково, что они все равно остаются неизвестны массовой аудитории.

 Подбирая материалы к трехтомнику, составители, прежде всего, стремились как можно более полно (разумеется, с учетом компактности данного издания) представить взгляды С.М.Соловьева на различные проблемы истории России, начиная с эпохи Киевской Руси и заканчивая царствованием императора Александра I. При этом, по возможности, соблюдался хронологический принцип распределения подобранного материала первого, второго и третьего томов. Исследовательским работам С.М.Соловьева предпосланы его автобиографические записки, позволяющие читателю взглянуть на личность великого историка его собственными глазами. Издание снабжено комментариями и открывается вступительной статьей, содержащей краткую характеристику научного наследия С.М.Соловьева.

---

Таким образом, пригретые слабостью правительства, партии оживали одна за другой и расправляли свои силы. Шум, происшедший от этого действия оживающих партий, испугал английское правительство, которое вызвало из Парижа своего представителя, герцога Веллингтона, боясь, чтобы при вспышке революции знаменитый ее полководец не был задержан.

Представитель русского императора Поццо-ди-Борго смотрел иначе на дело: он видел слабость Бурбонов, неумение править, видел оживление партий, но не считал революцию близкой. По его мнению, правительственная машина шла плохо: король решает дело с одним министром, другие ничего не знают, как случилось по поводу распоряжения о соблюдении воскресных дней: один министр распорядился, все другие объявили, что ничего не знают. Маршалы принимают все от двора и не имеют деликатности признать себя довольными; у них недостает великодушия говорить с генералами и офицерами откровенно, что предписывает им закон чести вследствие новых обязательств их перед королем; будучи такими же придворными, как и другие, они не признаются, однако, что им хорошо при дворе, и даже выставляют противное. Нация далеко еще не уверена в утверждении Бурбонов на троне; некоторые рассчитывают на возвращение Бонапарта; другие — не потеряли из виду герцога Орлеанского. О Наполеоне серьезно не жалеет никто из тех, которые хотят иметь и признавать отечество; но значительное число людей, которым выгоднее смута, желают иметь такого вождя, как он. В случае если бы обнаружилась серьезная реакция против короля, то корона будет предложена герцогу Орлеанскому.

В июне 1814 года Поццо-ди-Борго отправился к любимцу королевскому графу Блака, чтобы прочесть ему наставление, как должен поступать конституционный король: когда существует в стране народное правительство, то министерство должно быть королевским советом. При настоящих обстоятельствах надобно окружить палаты уважением, определить участь армии, оставить под ружьем такое число людей, которым можно правильно уплачивать жалованье, остальных отослать: они перестанут быть опасными, как скоро перестанут составлять корпус; устроить дела ордена Почетного легиона как можно деликатнее, чтобы не оскорбить кавалеров, и, главное, надобно рассуждать и решать все дела в Совете министров. Поццо-ди-Борго не скрыл от Блака те опасения, которые были возбуждены усилением его собственного влияния на короля.

До сентября 1814 года тянулось еще дело о браке великой княжны Анны Павловны с герцогом Беррийским, — дело, начатое еще по предложению Людовика XVIII из Англии. Этого брака сильно желали люди, которые хотели посредством влияния императора Александра оттянуть Бурбонов от старой Франции к новой; но различие исповеданий служило неодолимым препятствием. Император Александр требовал, чтобы его сестра имела свою православную церковь во дворце, и соглашался на одно — чтобы она присутствовала публично при всех католических церемониях. Король объявил препятствие неодолимым, но прибавил, что, не принимая русских условий, он и не отвергает их окончательно, а предоставляет императору и себе время подумать и найти какое-нибудь новое средство соглашения. Блака предложил Поццо-ди-Борго следующее: католический Могилевский митрополит, поговорив с великою княжною, даст знать министру королевского двора, что ее высочество показывает явное расположение к католицизму и что брак может окончательно побудить ее к публичному его принятию. Блака протестовал, что он не имеет инструкции от короля, но надеется, что король примет эту теологическую турнюру для отстранения всех препятствий и позволит великой княжне иметь греческую церковь, предоставляя чудесам благодати подействовать со временем; кардинал Тонзальви предложил уговорить папу согласиться на теологическую турнюру. Но император Александр отвечал, что предложение Блака нельзя принять; Поццо-ди-Борго должен замолчать, дожидаясь, что придумает король, потому что он обещал думать. Так же окончилось дело и по испанскому предложению о заключении брака между великою княжною Анной Павловной и королем Фердинандом VII. Здесь королевские министры внушали русскому послу Татищеву, что брак великой княжны с герцогом Беррийским представляет очень отдаленную перспективу, тогда как брак ее с Фердинандом VII сделает ее тотчас королевой прекрасной страны. Что же касается до беспокойства, возбуждаемого в России относительно влияния монахов при испанском дворе, то власть их над королем вовсе не такова, чтобы могла быть опасной для великой княжны. Герцог Сан-Карлос умолял Татищева уверить императора, что великая княжна, ставши испанской королевой, будет одна управлять и мужем, и государством. Но император Александр велел отвечать решительным отказом вследствие религиозного препятствия.

Брак герцога Беррийского с русскою великою княжною не состоялся; влияние России, которого так желали умеренные либералы-роялисты, не усилилось; напротив, Людовик XVIII и министр его Талейран рассчитывали поднять славу реставрации, занять войско, отвлечь внимание войнолюбивого народа от внутренних дел войною против России и Пруссии в союзе с Англией и Австрией; но эти надежды были обмануты уступчивостью России и Пруссии в деле польском и саксонском, и французское войско скоро нашло себе занятие.

Мы видели, что благодаря слабости Бурбонов партии оживали во Франции, расправляли свои силы; но ни одна из них не усилилась до такой степени, чтобы могла произвести революцию. Переворот произошел не изнутри, а извне, когда среди войска, недовольного реставрацией, сохранившего вполне сочувствие к империи, явился знаменитый император с трехцветным знаменем. Положение, созданное наспех союзниками для Наполеона, было положение невозможное: все понимали, что человеку, который недавно предписывал законы Европе, будет тесна Эльбская империя; отсюда естественный страх перед его замыслами, естественное, нескрываемое желание видеть его где-нибудь гораздо подальше от Европы. Это самое внушало страх Наполеону, заставляло его предупредить враждебные против него намерения, ибо ему давали знать, что ему назначают другую империю — на Азорских островах. Прежде чем стать императором на Азорских островах, нельзя ли попытаться стать опять императором французов? Успех очень вероятен: из Франции в начале 1815 года были верные известия, что Бурбонами недовольны, войско живет памятью об императоре; союзники разъедутся из Вены 20 февраля, сильно охлажденные относительно друг друга: раз прекратилось общее действие, возобновить его будет уже трудно. Уже не говоря об Азорских островах, и на Эльбе жизнь невыносима: император привык к деятельности, начал строиться — нет средств; из Франции не присылают положенных двух миллионов франков в год; и сильное раздражение вследствие этого, и сильное оправдание: в неисполнении условий — разрешение начать враждебные действия.

1 марта 1815 года корабль, несущий Цезаря, пристал к берегам Франции, и Франция, обыкновенно такая чуткая ко всякому шороху, остается покойною в виду события, долженствующего решить ее судьбу. Власти официально заявляют непоколебимую преданность Франции к потомству Генриха IV; либеральные писатели провозглашают, что Франция не хочет деспота, останется верна королю, давшему хартию; Франция слушает все это и остается неподвижною. Дело должно быть решено оружием; но войско принадлежит императору. Бурбоны должны выбирать одно из двух: выслать войско против Наполеона, то есть отдать ему его в руки, или сосредоточить войско около себя, то есть предать Наполеону беззащитную страну. Решаются выставить войско; но при первой встрече с императором солдаты, бледные как смерть, не стреляют, и Наполеон уже говорит, что через десять дней будет в Тюльери. В потемках начинают действовать нечистые силы;.а во Франции были тогда потемки, смута.

Общество, расшатанное революцией, крайне ослабело нравственно, и в таком расслаблении общество позволяет выходить на первый план нечистым силам, нечистым людям. Является Фу-ше — Фуше, обрызгавший себя кровью во время революции, министр полиции во время империи; Фуше, вместе с Талейраном вынесший из бурной эпохи то убеждение, что только глупец остается в доме, который горит. Когда в 1814 году французское общество, не имевшее ни сил, ни желания поддерживать падавшую империю и в то же время не знавшее, кем заменить императора, должно было, однако, волей-неволей заняться решением вопроса, предложенного союзными государями, должно было выбрать из кандидатов, к которым было одинаково равнодушно, тогда в этой смуте и нерешительности явился на первом плане Талейран и обделал дело в пользу восстановления Бурбонов. Фуше, отправленный Наполеоном к неаполитанскому королю Мюрату, страшно досадовал, что его не было в Париже при падении империи; что все сделал Талейран, восстановив старшую Бурбонскую линию, которая не могла дать значения цареубийце Фуше. Но теперь пришло его время: империя поднимается; общество, равнодушное к Наполеону, в то же время не имеет ни силы, ни желания поддерживать Бурбонов. При такой смуте, нерешительности, отнимавшей в свою очередь последние нравственные силы у общества, выдвигается Фуше. Изнеможенное нравственно, общество позволяет ему действовать, позволяет действовать всякому, кто сохранил способность к действию. Видя слабость, затруднительное положение Бурбонов, Фуше еще до высадки Наполеона стал расправлять свои силы в полной надежде, что скоро придет его время, как вдруг является Наполеон. Это сначала расстроило Фуше; но он скоро понял, что и Наполеон так же слаб, как Бурбоны, ибо если войско даст ему несомненное торжество, то это войско по-прежнему не в состоянии бороться с целой Европой, а истощенная Франция не может дать новых средств к борьбе; всего скорее произойдет сделка между империей и Европой: на французском престоле будет малютка Наполеон II с регентством матери Марии-Луизы, а слабое женское правление всего выгоднее для Фуше. «Это страшилище опять несет к нам деспотизм и войну, — говорил прежний министр о своем прежнем государе. — Делать нечего, надобно ему помочь; а там увидим, что делать: вероятно, он найдется в таком же затруднительном положении, как и мы».