Н. Северин - Тайный брак

• Название: Тайный брак
• Автор: Н. Северин
• Издательство: TEPPA
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00607-6, 5-300-00606-8

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».

---

— Будет балясы-то точить! Как ты думаешь действовать? С такою личностью круто поступать опасно, — продолжал Дымов, сердито хмуря брови.

— Самое лучшее выдать сестру замуж.

— Сам знаю, да за кого? С тех пор как мы басней города стали, благодаря безмозглой Лизаветке, от женихов отбоя нет, да все такая шушера…

— О таких не стоит и говорить, батюшка. Если позволите, я вам настоящего человека представлю, с которым альянс действительно можно за честь считать. Человек богатый, хорошей дворянской семьи, с изрядными связями.

— Кто такой?

— Плавутин Иван Васильевич.

— Не слыхал про такого.

— Где же вам, батюшка, всех молодых людей в Петербурге помнить! К тому же Иван Васильевич — москвич и только наездом бывает в Петербурге, но с его дядей, у которого он всегда останавливается, Петром Сергеевичем Важновым, вы в Сенате заседаете, и, насколько мне известно, размолвок у вас с ним ни в чем не было, — пояснил Лев Алексеевич.

— И ты хорошо знаешь этого Плавутина? Если на дядю похож, дурак должен быть изрядный, — усмехнулся Дымов.

— А вот сами увидите. Ведь вам стоит только поговорить с человеком, чтобы узнать, умен он или глуп, — польстил Лев Алексеевич так простодушно, что заподозрить его в неискренности не было никакой возможности. — А за честность его правил и чувствительность его сердца я ручаюсь. Сестра будет с ним счастлива, и такой партии…

— Богат, говоришь? — отрывисто прервал отец. — Я за дочерьми, кроме тряпок, ничего не даю. Старших без приданого взяли, пусть и эту за одну красоту берут.

— Плавутину приданого не надо, он сам по себе богат и единственный наследник тетки-миллионерши.

— Где ж он видел Людмилу?

— Всюду ее встречает. Как отменный жених, он везде желанный гость.

— И намерен свататься?

— Просил меня узнать, как вы отнесетесь к его декларации. Получивши его письмо, я сюда и приехал.

— А сейчас сказал, что с поручениями от главнокомандующего, — злобно усмехнулся Дымов.

— То само собой, узнавши, что мне нужно ехать, главнокомандующий дал мне письмо к императрице. Разрешите мне представить вам Плавутина?

— Приводи, там увидим.

— А подарок светлейшего я позволил себе оставить в зале. Изрядным украшением может на сегодняшний день служить. Вещь не столько ценная, сколько красивая, французского изделия безделушка. Именно как ребенку на забаву подарена.

На это Дымов ничего не возразил, но сын слишком хорошо знал его, чтобы не понять значения этого молчания: подарок князя оставят красоваться в зале на виду у всех до тех пор, пока это будет нужно для достижения намеченной им цели.

IV

Гости стали съезжаться к Дымовым тотчас после обедни.

Общество, постоянно менявшееся, — одни приезжали, другие уезжали, — представляло собой цвет петербургской знати. Сенатор Дымов пользовался расположением императрицы, а по занимаемому им служебному положению и влиянию на товарищей мог сделать много зла и добра своим ближним. Состояние его было так незначительно, что доходов с трудом хватало на жизнь, и приданое за дочерьми дать он не мог, а между тем старшая его дочь Елена вышла за человека большого ума и незапятнанной репутации, с хорошим состоянием. Он был стар и капризного нрава, но если искать совершенства в муже, то, чего доброго, в старых девках останешься. Вторая девица Дымова, Елизавета, вышла за Панова, дальнего родственника светлейшего князя Потемкина, и дом ее слыл одним из моднейших в столице. Что же касается Людмилы, то все предвещало, что судьба ее сложится еще более блестящим образом: она была и красивее сестер, и милее; сама императрица обратила на нее внимание, ласкала ее и цесаревна, а в этом году прельстился ею великолепный князь Тавриды. Правда, в этот свой приезд в столицу он с юношеским жаром волочился за всеми хорошенькими женщинами, попадавшимися ему на глаза, и жертв этого несвоевременного любовного пыла было такое множество, что им и счет потеряли, но его увлечение Людмилой отличалось настойчивостью, смахивавшей на серьезную страсть, и подавало повод к бесконечным сплетням. Рассказывали, что он искал случая видеть Людмилу, проявлял досаду, когда ему это почему-либо не удавалось, а в ее присутствии прибегал к несвойственным ему приемам, чтобы заслужить благоволение этой шестнадцатилетней девушки, был до смешного почтителен и осторожен и сдерживал бушевавшую в нем страсть, опасаясь усилить в ней страх и отвращение к нему, которые она не умела скрывать. Эта странная девушка, по-видимому, не понимала выпавшего на ее долю счастья, не понимала, что высокий воздыхатель, удостаивавший ее своим вниманием, может возвысить ее над всеми, сделать ее богаче и знатнее всех, дать ей в мужья, кого она захочет, и устроить самым блестящим образом всех ее близких, состояние родителей, карьеру брата. А может быть, это был тонкий расчет с ее стороны, чтобы крепче закабалить сердце привыкшего к легким победам баловня судьбы? Как бы там ни было, но Людмилы начинали уже серьезно опасаться и шепотом передавали друг другу, что приближенные светлейшего начинают беспокоиться за исход каприза великого человека.

Чего доброго, совсем с ума спятит и вздумает обвенчаться законным браком с дочерью сенатора Дымова! От такого сумасброда все станется, — покачивая головой, говорили знавшие его люди.

В других кружках смотрели на это иначе и со злорадством потирали себе руки, предвкушая крупный скандал, за которым последует, может быть, падение человека, столько лет безраздельно помогавшего монархине управлять государством и до сих пор, невзирая на соперников, пользовавшегося ее неограниченным доверием.

Торжествовали и завистники доброй славы сенатора Дымова, в полной уверенности, что пресловутой стойкости его убеждений не устоять перед соблазном сделаться тестем, хотя бы с левой стороны, могущественного вельможи империи. Судили и рядили о том, как отнесется к этому роману императрица, причем одни уверяли, что ей уже все известно, а другие, ссылаясь тоже на вернейшие источники, утверждали, что она ничего не подозревает. Расходились в мнениях и относительно роли в этой интриге ближайших к Людмиле людей: одни говорили, что изобретательницей всей этой комедии известная своим честолюбием и пронырством Елизавета Панова, всем орудует одна, ни с кем не советуясь и никого не посвящая в тайну своих дерзких замыслов, а другие были уверены, что ей помогают и прочие члены семьи.

Но с появлением на горизонте молодого Дымова все эти недоразумения должны были рассеяться. Как ловкий маэстро, случайно попавший в толпу неопытных и сбитых с толку исполнителей, он в одно мгновение сумел дать надлежащий тон полному противоречий концерту сплетен, догадок, выдумок и суждений о странных отношениях, возникавших между светлейшим князем и его сестрой. С самодовольной наглостью, подводя каждого посетителя и посетительницу к серебряным лебедям с золотой колесницей, наполненной душистыми цветами, Лев Алексеевич с апломбом заявлял, что это — подарок князя Тавриды их дорогой имениннице, так что оставалось только улыбаться и поздравлять.

— Братец-то как торжествует! — говорили гости, спускаясь по лестнице на крыльцо, к которому подъезжали кареты, вызываемые ливрейными лакеями.

— Для того, верно, и прикатил, чтобы не упустить своей доли из золотого дождя, который посыплется на всю семью.

— Вот увидите, что его ко двору приткнут, если не к большому, то к малому.

— Во всяком случае, назад в Турцию не поедет.

— Даже и в таком случае, если князь пожелает его взять с собой?

— Зачем он князю? Вот сестра его — дело другое.

— Неужели вы думаете, что он увезет ее в Турцию?

— Ну, там и без нее много!

— Во всяком случае, Панова не выпустит его из Петербурга, не устроивши, так или иначе, судьбы сестры. Серебряными лебедями с золотой колесницей она не удовольствуется, ей надо что-нибудь посущественнее.

В какое негодование пришла бы хозяйка дома, если б услышала хоть десятую часть того, что говорилось на крыльце теми же самыми гостями, которые несколько минут тому назад осыпали и ее, и детей ее лестными комплиментами! Но, к счастью, догадаться об этом она не могла, как не могла знать и того, что происходило на антресолях у старой княгини, где тоже перебывало немало поздравителей и поздравительниц.

Там, пожалуй, было больше причин хвастаться и гордиться, чем внизу. Императрица прислала Людмиле Николаевне старинную библию в богатом переплете с собственноручною надписью на заглавном листе, а из Гатчинского дворца любимая фрейлина цесаревны привезла письмо с поздравлениями и пожеланиями.

Посетители пробыли у старой княгини недолго, но оставили ее в таком душевном волнении, что Марья Ивановна, привыкшая угадывать чувства своей госпожи по ее взгляду и голосу, с ужасом спрашивала себя, как перенесет ее барыня это тягостное утро. Ей не давали вздохнуть; посетители следовали один за другим, и каждый непременно затрагивал злобу дня, царапал ей сердце намеком на внимание светлейшего князя к ее правнучке.