Александр Терещенко - Быт русского народа. Часть 6

• Название: Быт русского народа. Часть 6
• Автор: Александр Терещенко
• Жанр: Прочая документальная литература

Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости. В них все трогает нас, потому что оно близко к нашим мыслям; потому что все это наше, русское, неподдельное; все проникнуто любовью к родине, отечеству.

В середине XIX в. вышла и почти сразу же стала библиографической редкостью книга известного ученого А.В.Терещенко «Быт русского народа» — первая попытка в России научной разработки этнографического материала. Однако до сих пор она не переиздана, хотя в свое время ею зачитывались и специалисты, и простолюдины.

Семь частей, составляющих это произведение, превосходят многие известные сочинения на аналогичную тему обстоятельностью изложения и объемом, но при этом изящно написаны и доступны восприятию любого, даже самого неискушенного любителя русской старины.

В середине XIX века вышла и почти сразу же стала библиографической редкостью книга известного ученого А. В. Терещенко «Быт русского народа» — первая попытка в России научной разработки этнографического материала. В свое время ею зачитывались и специалисты, и простолюдины.

В настоящее издание вошли часть шестая этой книги, посвященная обрядным праздникам: неделе Ваий (Вербной неделе), Пасхе, Русальной неделе, Семику, Троице, Первому апреля, Первому мая, и заключительная, седьмая часть, в которой дано подробное описание Святок и широкой Масленицы.

---

85

В Хвалынском уезде Саратовской губернии семик начинается топлением бани, в коей женщины готовят яичницу и несут потом в лес при пении:

Не радуйтесь, дубья, осинушки, ли, ли,
Радуйтесь, белые березоньки:
Идут к вам красны девушки,
Несут к вам яичницу.

Пришедши в лес, садятся под кудрявой березкой и поют:

Где девки шли, ли, ли,
Тут рожь густа,
Колониста,
Колосья в ведро,
Зерно с пирог.
После этого поют:
Закумимся, кума, закумимся.

Целуют друг друга, меняются кольцами, платками, серьгами и потом едят яичницу. За этим уже завивают венки на березе и там оставляют до Троицына дня.

86

Радышевчина есть имя части той самой деревни, в которой происходит веселье. Она получила название свое от имени помещика деревни.

87

«Стогл.», гл. 41–44.

88

Суеверы думают еще, что в субботу перед Троицей будет преставление света; а другие ожидают его в этот день.

89

«Север, арх.» 1822 г., «Dzien wilen», 1817 г., т. 6; Со1eb. «Gг. i zab.», ч. 3, с. 277–279.

90

В Малороссии есть обыкновение класть на стол в большие праздники хлеб и соль. Его снимают со стола, когда возвратятся от обедни и садятся обедать.

91

Здесь называют по имени и отчеству.

92

Снегир. «Русск. прост, пр. и суев. обр.», ч. III, с. 148–151.

93

«Украинский журн.», 1824 г., № 11.

94

«De Russ. relig. et ritib.», ed. 1581 г.

95

Goleb. «Gr. i zab. rozn. stan.», War. 1831

96

Голик. «Деян. Петра В.», ч. 2, с. 11.

97

Успенский: «Опыт повеств. о древ. русск.», с. 644–645.

98

Вести. Евр. 1811 г. № 20.

99

«Энциклоп. лексик.», т. III.

100

Klein. «Handbuch der German. Alterthumskunde».

101

В полов. XIII в.

102

Снегир. («Русск. прост, празд. и пр.», выпуск III, с. 88) говорит, что у славянских племен месяц май известен то под именем травеня, то цветеня. Это ошибочно. Он никогда не был известен под именем цветеня, а всегда под именем травеня. Месяц апрель назывался цветень, квецень и березозель. Кар. «И. Г. Р.», ч. I, с. 71, примеч. 159, изд. С.-Пб.

103

Gebhardt. «Forsetz. der Allgem. Weltgesch. der neuen Zeit», ч. 33, с. 253, еd. 1789. «Cosm. Pragens. ap. Meneken», т. I, с. 207, под 1093 годом.

104

Goleb. «Gr. i zabaw. rozn. stan.».

105

Екатерингофский дворец, построенный Петром I для его супруги Екатерины I, которая все лето проживала в нем. Дворец этот находился первоначально вне города, а теперь вошел в городскую черту.

106

Ученики, получавшие воспитание в духовном заведении, были весьма бедные, потому жили в общественном доме, называемом бурсою, от коей им дано прозвание бурсаков. Бурса была во многом похожа на сарай: она строилась из плетня, внутри и снаружи <ее> обмазывали желтой глиной, крыша была соломенная; огромные двери и небольшие окошки. Название бурсы происходит от латинского bursа, означающее кошель, мешок, потому что питомцы, будучи большею частию убогие, ходили выпрашивать подаяние под окнами с мешками. Живя в одном доме, они имели особое управление; сословие всех бурсаков образовало могущественный Рим, коим повелевал консул с избранными сенаторами, ликторами и целерами. Рим находился под верховным ведением ректора. В консулы избирали старшего из богословов, прочие богословы и философы составляли сенаторов, риторы составляли ликторов, кои по указанию консула наказывали розгами, пииты образовывали целеров (бегунов), употреблявшихся на рассылки; все остальное называлось плебеянами (простым народом). Если консул провинялся в чем-нибудь, например, поймали его в воровстве, то сенаторы доносили о том ректору, который немедленно лишал его величественного сана и, наказав, по мере преступления, розгами, батогами или палками, обращал в звание сенатора. Зато консул сам определял наказание находившимся под его властию. Если преступление подчиненного было важное, то он собирал сенаторов и советовался с ними. Консул и сенаторы господствовали деспотически, и <от> них все трепетало; они лучше всех ели и пили; для них плебеяне готовили лучшее кушанье. По указанию консула отправлялись они под предводительством сенаторов с мешками на плечах опустошать огородные овощи, воровать из закромов и амбаров муку, хлеб, крупу, просо, говядину; ходили по рынку мимо торговок, хватали хлеб и разное съестное, с добычей возвращались к консулу, который, осмотрев ее, похвалял сподвижников и приказывал особым кашеварам приготовлять обед или ужин. Такими промыслами кормились бурсаки. Беда, если они попадались в руки врагов: их били и представляли на суд ректору, но горе, если сенатор попадался в плен: его избивали немилосердно и представляли ректору, который торжественно наказывал его безжалостно розгами, так что сенатор не мог вставать с постели несколько дней. Главный промысел бурсаков составляло пение церковных стихов под окнами обывателей, за что певцы получали в награду муку, свиное сало, масло, зелень и говядину. Плебеяне одевались в пестрядинные халаты, ходили летом без сапог; сенаторы, ликторы и целеры носили длинные из толстого сукна сюртуки и ходили в сапогах, а консул был в усах, носил сюртук из тонкого сукна и ваксированные сапоги. Плебеяне спали на соломе или на голой земле, сенаторы на лавках, а консул в особом углу на постели. Его особа была неприкосновенна и священна: ему дозволялось драть за уши виновных и невиновных, трепать по щекам, тузить кулаками и рвать чубы; ему дозволялось пить штофами и курить. Когда консул бывал в веселом духе, тогда он дозволял тешиться могущественному Риму: начинались кулачные бои и страшно было смотреть. Мирные духом плебеяне ревели песни, от коих окошки дрожали: бренчали на балалайке и скакали вприсядку. Веселие прекращалось мгновенно, если заблагорассудит консул. Такова была жизнь бурсаков. Не многие из них оканчивали учение в молодых летах; некоторые выходили из учения с бородами длинными, почти на 48-м г. жизни. Не в одной юго-западной России вели подобную жизнь бурсаки. Достигавшие возмужалости, но не окончившие еще учения, оставляли семинарию, приставали к шайкам разбойников, ввергались в разврат. Во всей Европе до полов. XVIII в. отличались подобной жизнию студенты университетов и духовных училищ, и они там волновали еще умы народов. Этот дух республиканской свободы перешел в Польшу, отсюда в юго-западную Россию и, наконец, в другие места; но заботливость нашего правительства истребила зловредный образ жизни.

107

Овидий «Jn Fastis», кн. V.