Жильбер Сесброн - Елисейские поля

• Название: Елисейские поля
• Автор: Жильбер Сесброн
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Рассказы известного писателя Жильбера Сесброна (1913–1979) обращены к простым людям, к таким же, как и он, которых он любит и которым хочет помочь. Сесброна тревожит безликость, запрограммированность среднего француза, его готовность смириться с собственной судьбой.

Жильбер Сесброн (1913–1979) известный французский писатель. Литературную деятельность начал в 1934 г. с выпуска сборника стихов «Поток»‚ но впоследствии перешел к прозе. Первый роман «Парижские юродивые» опубликовал в 1944 г. Затем последовали романы «Наша темница — это царство божие» (1947) ‚ «Святые идут в ад» (1952), «Потерявшиеся собаки без ошейника» (1954), «Сумерки» (1962)‚ «Пчела бьется о стекло» (1964), «Убивают Моцарта» (1966) и другие. Всего Сесброн написал семнадцать романов и несколько сборников рассказов и эссе. В некоторых романах он выступает с левокатолических позиций, ратуя за объединение самых различных сил в борьбе с миром зла и насилия.

Сесброн пользуется большой популярностью среди французских читателей особенно среди молодежи.

В 1978 г. он получил одну из наиболее почетных литературных премии Франции — Большую литературную премию города Парижа.

Рассказы Сесброна отличает интерес к жизни простого человека, тонкий психологизм, неприятие духа наживы.

---

Неожиданно из кустов выскочил тощий паренек, взгляд его серых глаз излучал ненависть. На рукаве у него была повязка члена гитлерюгенда. Рассудок еще не успел подсказать Тевенену, кто перед ним, а сердце уже учащенно забилось.

— Да, — сказал юноша, как бы прочитав его мысли, — я Георг-Эмиль, и я вас ненавижу и презираю.

Он подошел к Тевенену вплотную. Тот сильно побледнел. Геогр-Эмиль стоял так близко, что Тевенен почувствовал на лице его дыхание и подумал, что юноша вот-вот плюнет ему в лицо.

— Я вас презираю, — повторил юноша.

Он говорил по-французски почти без акцента. «Это Тельда научила его, — подумал Тевенен, — сын Тельды… сын Тельды…» И он призвал на помощь ее образ, чтобы проникнуться любовью к этому пареньку и укрыться от внезапной мысли, но та, подобно стреле, уже проникла в мозг.

— Победители! — выкрикнул Георг-Эмиль и захохотал. Его широкие скулы обозначились еще резче. — Поглядите-ка на этого победителя!

Тевенену вдруг стало стыдно за свои узкие плечи, поседевшие волосы, за воскресные вечера, проведенные за картами в кафе «У моста» в кругу старых друзей из 117-го полка, и за толстяка знаменосца у памятника павшим 11 ноября. Но он не опустил глаза: ему вспомнилась и ночь с третьего на четвертое июня у Дуомона, боевое задание, ранение, перепачканные землей лица товарищей — да, они были победителями. Тевенен хотел было отчитать наглеца, но тут, глядя на побагровевшее от злости лицо парня, заметил, как широк его выпуклый лоб. Тевенен тоже покраснел, и слова застряли у него в горле.

— Победители? Трусы, вот вы кто! Смотрите-ка, совсем онемел от страха. Зачем вы сюда приперлись? На что надеялись? Ну ничего, теперь мы к вам в гости пожалуем. Увидите тогда, какие бывают настоящие победители.

И тут две слезы блеснули в серых глазах, глазах сына. Казалось, Георг-Эмиль не в состоянии сдержать нахлынувшую на него боль. «Бедный мой мальчик, — подумал Тевенен, — прости меня, прости…»

Но он не успел сказать себе это, как Георг-Эмиль ударил его по щеке, один раз, другой, а слезы по-прежнему текли у него из глаз. Тевенен был крепче — все эти упражнения в гитлерюгенде ни в какое сравнение не идут с каждодневным физическим трудом, — но он и пальцем не пошевелил. Пронзительно вскрикнув, паренек принялся дубасить его кулаками по лицу, словно хотел разбить его вконец, как разбивают зеркало.

— Защищайся, трус! — орал Георг-Эмиль, перейдя теперь на «ты».

«Ты так этого хочешь», — угадал Тевенен, но не двинулся с места. Ему показалось, что он наконец получает по заслугам, что так ему и надо. Да, за двадцать лет трусости, нерешительности, себялюбия.

Георг-Эмиль снова закричал, но в его крике уже не было ненависти; схватившись за голову, он побежал к ферме, затем вдруг повернул и через поле помчался в лес.

Рабаллан пришел на место встречи раньше остальных и поставил чемодан на дорогу. Сидевший под деревом Тевенен медленно поднял голову.

— Старина, как это тебя угораздило? — воскликнул Рабаллан.

— Да подрался тут с одним… с пьяным…

— Из-за чего?

— Он оскорблял французов, — сказал Тевенен вставая.

Рабаллану он вдруг показался выше обычного. И тут двадцатилетняя мужская дружба заговорила в капрале Рабаллане (боевая медаль, два ранения, три благодарности в приказе, из них одна зачитана перед строем), и толстяк Рабаллан в своем нелепом берете, Рабаллан, чьи губы дрожали от негодования, а глаза за стеклами очков в металлической оправе увлажнились, вполголоса произнес:

— Жаль, меня там не было.

У дьявола длинные уши!

переводчик Е. Спасская

Вот уже двадцать лет каждое утро господин де ля Мовельер спускался по лестнице ровно в половине девятого, останавливался как бы в раздумье перед коллекцией оружия и выбирал каждый раз одно и то же ружье. Он приветствовал взглядом голову огромного кабана, висевшую среди охотничьих трофеев. Кабан был убит зимой 1887 года дядей Артуром и теперь олицетворял в его глазах самого дядю Артура. Он здоровался с кухаркой Викторией и жестом приветствовал слугу Адриена. Потом шел на псарню, делал вид, что колеблется — забирал, как всегда, Брике, — и ровно в восемь тридцать пять они отправлялись в леса и луга, принадлежавшие господину де ля Мовельеру, где дичь, тоже верная своим привычкам, дремала вполглаза в ожидании охотников.

В нынешнем году восьмого марта стояла тихая ясная погода, от которой светлеет на душе, как от стаканчика белого вина. Господин де ля Мовельер углубился в сосновый лес; Брике, как всегда, бежал в трех шагах впереди. Внезапно собака застыла на месте, а хозяин вскинул ружье, но не выстрелил: тропинку не спеша пересек маленький кролик. Господин де ля Мовельер был охотником, но не убийцей; он не выстрелил, и это разочаровало Брике.

Еще шагов через двадцать собака снова сделала стойку, а маленький кролик проследовал в обратном направлении. Господин де ля Мовельер наморщил узкий лоб, пытаясь припомнить, случалось ли с ним раньше что-нибудь подобное… Нет, никогда! Ни с ним, ни с его отцом, ни даже с дядей Артуром!

Они пошли дальше, и господин де ля Мовельер уже перестал думать о случившемся, но тут кролик появился в третий раз, теперь он двигался еще медленнее. На этот раз, вопреки правилам, Брике заворчал, и господин де ля Мовельер поддержал его, хлопнув в ладоши, чтобы спугнуть зверька. Кролик посмотрел на охотников глазами, полными отчаяния, и, прихрамывая, поспешил удалиться. Время от времени он оборачивался и бросал на человека жалобный взгляд. «Нет, — решил господин де ля Мовельер, — я не выстрелю».

Когда они выходили из леса, кролик, все так же прихрамывая, опять перешел им дорогу. На этот раз Брике рванулся вперед: если хозяин не собирался охотиться, то уж он как-нибудь сам… Но господин де ля Мовельер властно позвал пса и, когда тот, виновато виляя хвостом, подошел, ударил его. Сердце Брике преисполнилось горечи. Но можете себе представить, что с ним было, когда, заполевав другого зайца на лугу у речки, он увидел, что хозяин вскинул ружье, прицелился, но не выстрелил! «Я не могу, — сказал господин де ля Мовельер. — Домой, Брике, домой…»

Ему снова и снова вспоминался умоляющий взгляд маленького кролика: никогда еще зверь не проходил так близко от него, да еще так медленно.

Итак, он вернулся домой в глубокой задумчивости и с пустыми руками. Он внимательно осмотрел охотничьи трофеи в прихожей, все эти звери смотрели на него, как живые, но взгляд их был жестоким, совсем не таким, как у маленького кролика. «Идиот! — внезапно воскликнул он. — Да ведь у этих искусственные глаза! Но как они смотрят, когда живые, ах! Как они смотрят…»

Брике вернулся на псарню в ярости и все рассказал другим собакам. Нельзя больше доверять господину де ля Мовельеру! И вообще ни одному человеку!

Когда слуга Адриен пришел на псарню покормить собак, они зарычали, помочились ему на сапоги и прокусили штаны. Рассвирепев, слуга Адриен вернулся на кухню, где его ждала разъяренная Виктория: «Хозяин ничего сегодня не принес. Придется идти в лавку. Если не успею прибраться, пусть пеняет на себя…»

Господин де ля Мовельер пообедал поздно и плохо, а когда поднялся отдохнуть в свою комнату, то увидел, что она не убрана. Он раскричался — впервые за последние двадцать лет, с того самого вечера когда дядя Артур… Кстати, вот уж кто был вспыльчив, так это дядя Артур! А племянник так на него походил…

Господин де ля Мовельер получил большое удовольствие от собственного гнева и решил сердиться почаще. А поскольку его слуги стали молчаливыми, притворно-предупредительными и больше не давали ему повода выходить из себя, он нашел другой, более надежный способ распалять свой гнев: пристрастился к спорам о политике. В поисках собеседников он отправлялся в кабак, а там, понятно, надо было пить.

Деревенский священник попытался объяснить ему, насколько его дурной пример… Он весьма грубо выгнал священника, и ноги его больше не было в церкви, которой, между прочим, его семья пожертвовала в свое время колокол и несколько витражей.

Господин де ля Мовельер превратился в пьяницу и драчуна. Распаленный вином, он стал бабником и развратником. Его замок (где жуликоватые слуги заменили Адриена и Викторию) сделался местом оргий, дурная слава о которых поползла по всей округе, привлекая к господину де ля Мовельеру всех подонков и негодяев. Однажды вечером ему захотелось снова убивать, и он с удовольствием вернулся к своим ружьям. «Завтра, — решил он, — завтра устрою бойню!»

На следующий день он вышел пораньше, но от излишеств, которым он предавался последние месяцы, у него дрожали руки и дергался глаз: прицеливался он плохо и все время мазал. Проходя по сосняку, в ярости от своих промахов, он увидел старого знакомца кролика, который не спеша пересекал тропинку. Он вскинул ружье, выстрелил и промахнулся несколько раз подряд, хотя кролик по-прежнему прихрамывал.