Жильбер Сесброн - Елисейские поля

• Название: Елисейские поля
• Автор: Жильбер Сесброн
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Рассказы известного писателя Жильбера Сесброна (1913–1979) обращены к простым людям, к таким же, как и он, которых он любит и которым хочет помочь. Сесброна тревожит безликость, запрограммированность среднего француза, его готовность смириться с собственной судьбой.

Жильбер Сесброн (1913–1979) известный французский писатель. Литературную деятельность начал в 1934 г. с выпуска сборника стихов «Поток»‚ но впоследствии перешел к прозе. Первый роман «Парижские юродивые» опубликовал в 1944 г. Затем последовали романы «Наша темница — это царство божие» (1947) ‚ «Святые идут в ад» (1952), «Потерявшиеся собаки без ошейника» (1954), «Сумерки» (1962)‚ «Пчела бьется о стекло» (1964), «Убивают Моцарта» (1966) и другие. Всего Сесброн написал семнадцать романов и несколько сборников рассказов и эссе. В некоторых романах он выступает с левокатолических позиций, ратуя за объединение самых различных сил в борьбе с миром зла и насилия.

Сесброн пользуется большой популярностью среди французских читателей особенно среди молодежи.

В 1978 г. он получил одну из наиболее почетных литературных премии Франции — Большую литературную премию города Парижа.

Рассказы Сесброна отличает интерес к жизни простого человека, тонкий психологизм, неприятие духа наживы.

---

— И это говоришь ты, выпускник Политехнической школы!

— Вот именно: для меня это что-то новое. Я вот о чем тебе толкую: мы вынуждены приступать к рекламе наших картин еще тогда, когда они только снимаются…

— Китайская грамота какая-то!

— … и чтобы не дать нагреть руки какому-нибудь рекламному агентству, мы сами основываем новую фирму — чистейшей воды фикцию, — состоящую из кабинета, телефона, секретарши, которая должна отвечать на звонки, и управляющего, которому делать совершенно нечего!

— Не считая, конечно, рекламы для ваших фильмов?

— Вижу, ты разобралась в этом лучше, чем утверждаешь, — с улыбкой отозвался Адриен. (От глаз его разбегались морщинки — признак веселого нрава.) — Так вот, и этого он не должен делать! Потому что рекламой нам все равно приходится заниматься на следующем этапе создания картины. В результате наши художники и оформители убивают одним выстрелом двух зайцев, а управляющему остается только подписывать чеки, счета и контракты, которые были бы, даже если бы его самого не было!

— И кто же будет этим счастливчиком управляющим?

— Еще не решили. Нам нужен человек честный, пусть не блещущий умом, но достаточно представительный, в возрасте…

— И прилично он будет зарабатывать?

— Господи, каких-то три-четыре тысячи в месяц — за такую работу это совсем не мало! Но в мире кино аппетиты у людей больше… Кроме того, честолюбец или жулик нашел бы здесь возможности для интриг и махинаций, которые сразу и не обнаружишь. Вот почему нам нужен человек надежный и притом не слишком самоуверенный, а такие, согласись, на дороге не валяются.

Марианна, уже несколько минут о чем-то размышлявшая, положила ладонь на руку Адриена.

— А может, Альбер Пупарден? — предложила она.

— Твой дядя? Но погоди… Во-первых, он служит.

— Да, за восемьсот пятьдесят франков в месяц.

— Знаю, но зато до пенсии! Я же ничего не могу ему обещать: эта фирма — просто фикция, как я тебе уже говорил, и рано или поздно…

— Он мог бы взять на это время отпуск.

— Да, конечно. Но как ты себе представляешь Альбера Пупардена на Елисейских полях?

— Бог ты мой, — парировала Марианна, заметно уязвленная, — я полагаю, он ничем не хуже многих ваших киношников!

— Хорошо, хорошо, дорогая, — пошел на попятный Адриен, обнимая жену, — не будем обижать твоих родственников — ты же знаешь, как я их люблю.

— Вот тебе и представился случай оказать им услугу, — стояла на своем Марианна.

Вместо ответа Адриен тут же позвонил Пупарденам.

Выйдя от Адриена, господин Пупарден еле справился с искушением взять такси, так не терпелось ему поскорей добраться до дому: новая служба, четыре тысячи франков в месяц — ведь еще целых полчаса он никому не сможет рассказать об этой невероятной перемене. Надо скорей поделиться с Эммой, выложить ей все одним духом. Конечно, потом начнутся бесконечные сомнения, они станут взвешивать каждое сказанное Адриеном слово, подсчитывать, строить предположения, откладывать решение до завтра, перебрасываться друг с дружкой одними и теми же аргументами, как циркачи, жонглирующие тремя мячиками на разные лады, — но вначале он должен с маху опорожнить свой мешок с добычей.

Потом ему пришло в голову, что впервые за пятнадцать лет (со дня поступления на службу в министерство) он принесет в дом настоящую новость. Поначалу он подробно описывал малейшие события, происшедшие за день в конторе, но кому они были интересны? Так что постепенно его рассказы сошли на нет, и он принялся сам спрашивать жену и дочь: «Что новенького?» Ведь это они где-то бывали, что-то видели, что-то знали, он же узнавал за день не больше нового, чем медведь в зоопарке. Зато уж сегодня он выступит в роли мужчины, главы семьи: он принесет новость, его будут слушать, расспрашивать: «Ну а он? Что он сказал? А ты что ответил?» До сих пор уверенный, что его ждут в жизни лишь три события: отставка начальника конторы, помолвка Элизы и кончина госпожи Пупарден, он сегодня придет домой, распираемый небывалой новостью… Четыре тысячи франков в месяц! В два раза больше, чем получает начальник! Вчетверо против его коллеги Вотрье!

Теперь ему уже расхотелось возвращаться домой. Какое прекрасное утро… Гляди-ка, на каштанах распускаются листочки! Автобусы пустые. В этот час там, в конторе, переписывают карточки, а госпожа Пупарден, как всегда по утрам, хлопочет на кухне, ни о чем не подозревая, Он остановился перевести дух и прикрыл глаза. Какой-то прохожий оглянулся на ходу и посмотрел на него с любопытством. «Интересно, сколько этот тип зарабатывает в месяц?» — подумал господин Пупарден, глядя ему вслед. И начал развлекаться игрой — оценивать должность и жалованье каждого проходившего мимо: редактор (900 франков) ждал на остановке трамвая, мимо пробежал коммивояжер (700 франков) и толкнул, не извинившись, внештатную служащую (650 франков). При виде важно восседающего в автомобиле директора (7000 Франков) он несколько приуныл, но ненадолго: четыре тысячи — это вам тоже не что-нибудь! Четыре тысячи франков и звание управляющего или уполномоченного — точно он не запомнил. Он принялся вполголоса повторять это слово: «Уполномоченный… Уполномоченный… Уполномоченный…» То оно казалось ему совершенно новым, доселе не бывшим в употреблении: что это значит — исполненный мощи? Работающий в полную мощь? То вообще теряло всякий смысл, словно звуки какого-то чужого языка.

Внезапно он не на шутку всполошился: «А ведь придется менять привычки, опять осваивать дорогу, кабинет… И потом — каковы гарантии, а? Все это прекрасно — выманить меня из министерства, соблазнив астрономическим заработком, но нет ли за всем этим подвоха? Да полно, Адриен славный малый… — возразил он сам себе. — Я ничего не говорю, но у нас с ним разные взгляды на жизнь, и к тому же он молод, чересчур молод: у него нет никакого опыта. — Под „опытом“ он подразумевал „стаж“. — И вообще, кино — это… А что, кино — та же коммерция, не хуже прочих! Надо шагать в ногу с веком, черт побери! К тому же министерство я не брошу: выхлопочу себе отпуск по болезни сердца или просто уйду во временную отставку…» Точного термина он не знал, но ведь должен же существовать законный способ не появляться в конторе месяца три, да еще, быть может, не потерять при этом жалованья, что даст ему в общей сложности 4850 — почти 5000 франков, пять тысяч франков в месяц!

Господин Пупарден ускорил шаг: ему вдруг одновременно захотелось есть, пить и пуститься бегом. Он зашел в кафе, потом в кондитерскую и истратил три франка из денег, которые жена ежемесячно выдавала ему на проезд в автобусе. Теперь роли переменятся! Теперь он будет выделять госпоже Пупарден деньги «на хозяйство», а остальную сумму хранить в своем черном бумажнике: ведь женщины не способны экономить! И в кафе за кружкой пива, и в кондитерской перед блюдцем с эклером его так и подмывало во всеуслышание объявить дивную новость — совсем как в то утро, когда родилась Элиза…

Но потом, когда из ближайшего метро ему навстречу повалила толпа и он увидел все эти незнакомые замкнутые лица, его вновь охватил страх. Он подумал, что вскоре ему придется столкнуться с такими же, как эти, чужими людьми, запоминать их фамилии, по буквам выговаривать свою… У него, как тогда, в 1922 году, возникло ощущение, будто все прохожие — его конкуренты, а жизнь — изнурительная битва, и сердце у него зашлось. Ему это не под силу, он хочет только покоя. Зачем Адриену понадобилось его тревожить? К чему это предложение, от которого он не сможет отказаться из-за своих домашних? Ну никогда не дадут поступить по собственному разумению! И все же Адриен — славный малый… Еще молодой, конечно… недостает опыта… И вообще, кино… А что? Шагать в ногу со временем… Господин Пупарден осознал, что мысли его начали путаться, и заторопился домой.

Поднимаясь по лестнице, он снова ощутил прилив сил и радости: он идет с новостью, он мужчина. Он так энергично захлопнул дверь, что на грохот прибежали обе женщины.

— Ну что?

— А то, — веско произнес господин Пупарден, — что мне предлагают место: пять тысяч франков…

— Пять тысяч!

Элиза зажмурилась; за краткий миг перед ней пронеслось все, что она теперь сможет себе позволить: голубое платье, собственные книги, абонемент на корт, сиамская кошка… Что до госпожи Пупарден, то ею овладела единственная мысль: наконец-то у нее будет служанка!

— … Но я еще не решил, соглашаться мне или нет, — небрежным тоном закончил господин Пупарден.

— Альбер! — только и сказала госпожа Пупарден укоризненно, словно услышала непристойность.

Объяснение с начальником конторы было сплошным притворством. Дабы разжалобить его, господин Пупарден прибег к недозволенному приему: пришел небритым. Поначалу тот и правда подумал: «Бедняга Пуп, вот его и подстерегла старость».