Джанни Родари - Грамматика фантазии (Введение в искусство придумывания историй)

• Название: Грамматика фантазии (Введение в искусство придумывания историй)
• Автор: Джанни Родари
• Жанр: Прочая детская литература

---

Чистейший голос романтизма, мистик, исповедовавший "магический идеализм", Новалис умел понимать реальность, видеть ее проблемы, как мало кто из его современников. В его "Литературных фрагментах" можно прочесть следующее: "Всякая Поэзия вторгается в обыденность, в повседневность - и в этом она аналогична Сну, - чтобы обновлять нас, поддерживать в нас само ощущение жизни". Если мы хотим как следует понять эту мысль Новалиса, надо присовокупить ее к еще одной (которую я нигде, кроме как в "Reclam", Leipzig, не нахожу), определяющей поэтику романтизма как "искусство делать предмет странным и в то же время узнаваемым и притягательным". При ближайшем рассмотрении в этих двух фрагментах, видимо, можно обнаружить зародыш того понятия "остранения", которое в 20-е годы В.Шкловскому и другим советским исследователям формы представлялось основным моментом искусства.

Двойная артикуляция

В серии игр со словом "sasso" (см. главу 2) не трудно будет узнать, сопоставив с "Элементами общего языкознания" Мартине ("Elementi di linguistica generale", Laterza, Bari, 1966), упражнения на "первую артикуляцию" (где каждая единица имеет смысловое значение и звуковую форму) и упражнения на "вторую артикуляцию" (где в слове последовательно анализируются слагающие его единицы, благодаря каждой из которых оно отличается от других; так, "sasso" состоит из пяти единиц: s-a-s-s-o). "Оригинальность мышления, - пишет Мартине, - может выразиться только в виде неожиданного расположения единиц" (первой артикуляции): упражняясь в "неожиданном расположении", приходят к искусству. "Вторая артикуляция" после соответствующего анализа ведет к восстановлению отбракованных слов.

Мартине говорит о "звуковом давлении" и "семантическом давлении", которым подвергается каждый элемент со стороны соседних единиц языковой цепи и со стороны тех единиц, которые "образуют вместе с ними систему, то есть могли бы фигурировать, но были отброшены во имя того, чтобы можно было высказать именно то, что хотелось". Внутри стимулирующей работы воображения, как мне кажется, явственно видна роль деятельности, благодаря которой подвергается обработке каждый элемент, не упускается ни один вид "давления" - напротив, всячески используются все его разновидности.

"Слово, которое играет"

Намереваясь углубить главы 2, 4, 9, 36 - короче говоря, все те, где слово (в данном случае с маленькой буквы) стоит на первом месте, - я запасся кое-какими материалами: несколькими книгами по языкознанию (Якобсон, Мартине, Де Мауро) и ворохом прекраснейшей семиотики (Умберто Эко) - для цитат. Но решил имен не называть - зачем демонстрировать свой дилетантизм, эклектизм, сумбур... Ведь я всего лишь читатель, а не узкий специалист. Этнография и этнология открылись мне, как и многим другим, только благодаря Павезе, придумавшему для издательства Эйнауди знаменитую тематическую серию. Лингвистику я открыл лишь много лет спустя после того, как распрощался с университетом, где умудрился - наверняка с ее же помощью - не получить о ней ни малейшего представления. Но я твердо усвоил одно: что, если имеешь дело с детьми и стремишься понять, что они делают и говорят, педагогики мало, да и психологии создать полную картину не под силу. Необходимо изучить кое-что еще, заручиться орудиями анализа и измерения. Хотя бы самоучкой, что, впрочем, не худший вариант.

Я не боюсь признаться в своей "культурной отсталости" (ввиду каковой и не берусь писать "эссе" о детском воображении, что, однако, не мешает мне свободно оперировать накопленным опытом); не смущает меня и то, что я вынужден отказаться от мысли подкрепить пространной библиографией многое из того, что я сказал и что, возможно, выглядит как экспромт или попытка изобрести зонтик. Меня огорчает, что я мало знаю, а не то, что я могу иметь "бледный вид". Бывают ситуации, при которых уметь иметь "бледный вид" даже обязательно.

После такого вступления я считаю своим долгом заявить, что я многим обязан книге Умберто Эко "Формы содержания" ("Le forme del contenuto", Bompiani, Milano, 1972) и главным образом его эссе "Пути чувственного" и "Семантика метафоры". Я их прочел, законспектировал и забыл, но убежден, что кое-что от этого пиршества ума перепало и мне.

Кроме того, эссе "Генерация эстетических сообщений в эндемическом языке" само по себе служит ярким примером наблюдаемой в наше время тенденции к стиранию граней между искусством и наукой, между математикой и игрой, между воображением и логическим мышлением. Оно читается как роман. Из него можно сделать забавнейшую игрушку для детей. Эко не обидится, если я посоветую учителям начальной школы поработать над его эссе и, исследовав предварительно все его (не малые) возможности, например, попробовать дать эту игрушку в руки пятиклассникам. Сильвио Чеккато (см. "Неправдоподобный учитель" - "Il maestro inverosimile", Bompiani, Milano, 1972) уже доказал, что не надо бояться говорить с детьми "о трудных вещах"; куда более рискованно недооценить их возможности, чем переоценить.

О парном мышлении

(см. главу 4)

Любопытно отметить, что Валлон (в цитировавшейся выше книге "Истоки мышления у детей"), разговаривая с детьми, обнаружил также "парность по созвучию". Он, например, спрашивает: "Что твердое?" (duro [дуро]). Ответ: "Стена" (muro [муро]). Или: "Comment ca se fait qu'il est noir? Parce que c'est le soir" (франц.). "A почему она черная?" (нуар). Ответ: "Потому что сейчас вечер" (суар). Познавательная функция рифмы объясняет, почему рифма доставляет детям большее удовольствие, чем простое созвучие.

Б.А.Успенский в своей работе "О семиотике искусства"* ведет тот же разговор, но в связи с художественным творчеством: "Фонетическое сходство заставляет поэта искать и смысловые связи между словами - таким образом фонетика рождает мысль..."

______________

* См. Б.А.Успенский. "О семиотике искусства" в сб. Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Тезисы докладов. М., 1962.

"Остранение"

По поводу понятия "остранение" надо обращаться к работам Виктора Шкловского "Искусство как прием" и "Строение рассказа и романа"*. Цитирую из той и из другой работы:

______________

* См. В.Б.Шкловский. О теории прозы. М., 1929, с. 13 и 79.

"Целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а

не как узнавание; приемом искусства является прием "остранения"

вещей..." "Для того, чтобы сделать предмет фактом искусства, нужно

извлечь его из числа фактов жизни... нужно "расшевелить вещь"...

вырвать вещь из ряда привычных ассоциаций..."

"Сублимированная перцепция"

Звуковое взаимопритяжение "appeso" [аппезо] (подвешен) и "acceso" [аччезо] (зажжен) может произойти и в сфере подсознания (см. главу 5), на уровне того, что Таубер и Грин в своей книге "Дологический опыт" ("Esperienza prelogica", Boringhieri, Torino, 1971) именуют "сублимированной перцепцией". Они пишут: "Ярко выраженные творческие личности лучше воспринимают материал, подлежащий сублимированной перцепции..." И приводят в пример немецкого химика Аугуста Кекуле, который, увидев однажды во сне змею, закусившую собственный хвост, истолковал сон как вещий, предваривший его попытку создания теории некоторых структурных проблем в области химии, - иначе говоря, сначала ему приснилась змея, закусившая собственный хвост, а потом пришла в голову идея относительно "бензольного кольца". На самом же деле онирическая деятельность нового не творит, уточняют авторы, а лишь использует словесные и зрительные "сублимированные перцепции" - кстати говоря, непочатый край материала для активного воображения.

Фантазия и логическое мышление

В связи с историями, придумываемыми детьми (см. главы 3, 5, 35), на мой взгляд, стоит задуматься над рассуждением Джона Дьюи в его книге "Как мы думаем":

"Истории, придумываемые детьми, отличаются самыми разными

степенями внутренней логики: иные из них вовсе бессвязны, в других

концы с концами сходятся. Если история связная, значит, ее

породила рефлексия, а она, как правило, - плод ума, наделенного

способностью мыслить логически. Эти фантастические построения

зачастую предшествуют возникновению еще более строго

последовательного мышления; они же прокладывают ему дорогу".

"Породила"... "предшествует"... "прокладывает дорогу"... По-моему, с нашей стороны не будет излишней смелостью сделать отсюда вывод о том, что если мы хотим научить думать, то прежде должны научить придумывать.

Тому же Дьюи принадлежит следующее великолепное высказывание: "Мысль надо использовать только для нового, для неустоявшегося, для спорного. У детей возникает ощущение подневольности и напрасной траты времени, когда их заставляют рассуждать на семейные темы". Скука - враг мысли. Вот если предложить ребятам подумать, что бы было (см. главу 6), если бы у Сицилии отлетели все пуговицы, то я готов поспорить на все свои пуговицы, что скучно им не будет.

Загадка как форма познания

(см. главу 13)

В своих "Вольных мыслях", книге, которую с увлечением прочтет всякий, а не только тот, кто интересуется педагогикой, Джером С. Брунер, говоря об "искусстве и технике открытия", пишет: