Приклонский Е. - Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

• Название: Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945
• Автор: Приклонский Е.
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2013

---

Надеяться на скорую переправу нам, подъехавшим к мосту сбоку, да еще и без очереди, нечего и думать, и мы решаем поискать брод. В полусотне метрах от моста, ниже по течению, оба берега не так круты. Свинтив свои длинные банники, прощупываем ими, словно шестами, речное дно со своего и с противоположного берега (двое командиров машин перебрались туда по мосту). Дно оказалось, на наше счастье, плотным, даже каменистым, и покато уходило в глубину, которую измерять не стали, так как ширина речки невелика и равна примерно длине пяти-шести самоходок, выстроившихся в «затылок» друг другу. Воздуха, имеющегося внутри машины, вполне должно хватить на те немногие минуты, когда двигателю придется работать под водой, только жалюзи надо прикрыть плотно брезентом и придавить его камнями. А если самоходка по какой-либо причине все же застрянет в речке, нетрудно будет вытащить ее обратно.

Головную машину в колонне сегодня ведет гвардии младший техник-лейтенант Василий Бараненко. Ему и предстоит первому испытать брод. Орудие Васиной самоходки зачехлено и задрано вверх, чтобы не «накормить» его, когда ИСУ станет вылезать на берег. Экипажу приказано покинуть машину. Водитель задраил башенные люки и завел двигатель. С разрешения комбата на башне устроился наводчик из Васиного экипажа, любитель острых ощущений, пожелавший переправиться «верхом». Самоходка медленно трогается, приближается к облюбованному нами месту, плавно сползает с берега в воду и уверенно движется на ту сторону, быстро погружаясь и гоня перед собою волну. Сержант на башне поспешно вскакивает на ноги: посреди речки ИСУ совсем скрылась под водой, а волна, [444] перекатившись через башню, едва не смыла его, захлестнув выше колен. Затаив дыхание, наблюдаем, что будет дальше. Но через минуту конец ствола уже выставился из воды, за ним вынырнул верх башни, и вот уже вся самоходка круто выходит из-под воды, с ее темно-зеленой брони скатываются, серебристо сверкая в солнечных лучах, водяные струи. Вот машина уже карабкается, цепляясь гусеницами за грунт, на берег, на секунду замирает, вздыбившись, и мягко, с тяжелой грациозностью, опускается на обе «ступни» среди увядшей травы. Тотчас откидывается крышка левого люка и на башню выскакивает, словно ошпаренный, Вася, мокрый с ног до головы и стоя во весь рост. Некоторое время он энергично жестикулирует руками, сперва молча, так как изо рта у него вместо звуков вырываются фонтанчики воды. Отплевавшись и набрав во всю свою широкую грудь воздуха, водитель так громогласно чертыхается, что его слышат даже на мосту. Облегчив таким образом душу, Бараненко крикнул Нилу: «Клин закрой! Триплекс подними!» — и, усевшись на башне, стянул сапоги и вылил из них воду.

Люди, едущие и идущие по мосту, а также ожидающие своей очереди на обоих берегах, по-видимому, не обратили внимания на Васино «крещение», но, когда наши тяжелые «зверобои» один за другим стали нырять с берега в речку, исчезая под водой, а затем с могучим рыком вылезать на противоположном, в воздух взлетели пилотки и фуражки, раздались одобрительные крики:

— Ура! Молодцы танкисты!

— Во дают, черти чумазые!

— Ну, теперь фриц и на морском дне не спрячется!

Блестя мокрыми башнями и орудиями, самоходки, стоящие или еще передвигающиеся по прибрежному лугу, напоминали каких-то допотопных, добродушных с виду, хоботастых чудовищ, которые после купания вышли на берег, чтобы покататься с боку на бок в траве и попастись.

Пока выгоняли через люки-лазы воду из машин, пока выстраивались в колонну, мы успели вытащить из речки за-ради бога два грузовика, неизвестно как очутившиеся в воде. Скорей всего, это произошло перед нашим появлением, во время бомбежки, потому что несколько свежих воронок чернело непросохшей землей на обоих берегах рядом с мостом.

А Вася Бараненко, пользуясь паузой, крепко выжал мокрую одежду, снова с трудом напялил ее на себя, утеплился шинелью [445] и между делом кратко доложил нам о своем купании. От волнения он не задраил перед преодолением брода смотровой люк, и, когда башня погрузилась в реку, вода тугой струей ударила водителя в лицо и грудь, ослепляя и прижимая к спинке сиденья. Но Вася не растерялся и, хотя изрядно нахлебался воды, принимая холодную ванну, рычагов все же не выпустил из рук и ногу на педали газа удержал.

Дальше колонна наша двигалась почти без задержек и в 21.00 прибыла к штабу. Здесь заправили машины, но горючего на полную заправку не хватило. Зато сами наелись досыта и получили почту. Мне сразу два письма: от двоюродной Иринки из Калинина и из магнитогорского детдома.

Морозов сильно ушиб руку из-за лихачества Васьки Егорова, водителя танка-тягача, и наш экипаж снова без замкового. 8 октября

На рассвете просолидолили ходовую часть. Это профилактика после вчерашнего «купания», да и вообще пора. Потом с утра целый день тщетно пытались догнать ловко ускользающего из-под самого нашего носа противника.

В полку уцелело с начала боевых действий всего три наших «старых», не раз ремонтированных ИСУ-152: Феди Сидорова, Володи Карапузова и моя с Нилом. Остальные машины — пополнение за счет выведенных на переформировку частей.

Под вечер, израсходовав горючее, останавливаемся в сосновом лесочке, где уже расположилась, оказывается, наша опергруппа. Чтобы не держать орудия заряженными, дали залп в сторону противника: пусть не воображает, что далеко оторвался. «Идем на вы!»

Уже в сумерках подходит к корме нашей самоходки солдат (мы с Нилом, отужинав, мирно беседовали, сидя на теплой после марша надмоторной броне) и просит у меня разрешения обратиться. Мы узнали рядового Забоева из полкового резерва.

— В чем дело, Забоев?

— Товарищ гвардии лейтенант, возьмите меня в свой экипаж!

— А почему ты просишься именно в этот экипаж?

— У Морозова правая рука повреждена, а я тоже замковый.

— Так ведь людей не хватает не только на этой машине, и начальству виднее, кого куда направить. [446]

Солдат потупил взгляд, помолчал и уже каким-то другим голосом произнес:

— Товарищ лейтенант, все равно не сегодня завтра пошлют меня на какую-нибудь машину, а у вас редко кого убивает... Все ребята так говорят.

Тут мы с Нилом молча переглянулись. Водитель мой заговорил первым:

— Что-то ты, Забоев, тут не того... Учти, брат, что и наша машина не заговоренная. От прежнего экипажа только я да Салов остались. Про командира нашего первого и про Васю Шиянаты, надеюсь, знаешь? Нет, Забоев, не бабушкины сказки помогают солдату побеждать врага и саму смерть одолевать в бою, а железная воинская дисциплина, отличное знание своего дела, находчивость и сноровка, а главное — готовность пожертвовать жизнью за товарищей, с которыми вместе землю свою защищаешь. Ясно?

— Так точно, ясно.

— Не передумал?

— Никак нет, товарищ лейтенант!

— Ну как, Нил Тимофеевич, берем Забоева?

Нил согласно кивает.

— Добро, Забоев. Доложишь своему начальству, что я прошу направить тебя на нашу машину.

— Спасибо, товарищ гвардии лейтенант! Разрешите идти?

— Иди.

Через четверть часа замковый Забоев явился к машине со своим автоматом, шинелью и вещмешком.

Полностью укомплектовавшись, устраиваемся на ночлег. Набросали возле машины хвойных лап побольше, накрыли их брезентом — получилась пружинистая и ароматная постель. Хотя вокруг нашего лесного «табора» неслышно ходят по мягкому моховому ковру часовые, всем водителям приказано спать в машинах.

240 часов вождения. 9 октября

Едва закончил письмо Коле Баландину, раздалась команда: «К машинам! По местам!»

Тут же выступаем на марш. Прошли километров пять, и комбат (опять злосчастный Румянцев!) при обгоне колонны [447] пехоты завел Федьку Сидорова в глубокий кювет. Дернули Федину машину назад — сорвалась с катков и лопнула гусеница. А немец в это время, услышав рычание наших двигателей, начал вовсю гвоздить тяжелыми по дороге. Колонна продолжала путь, чтобы выйти из-под обстрела, а меня оставили помогать другу.

Когда Сидоров застрял, на нашей машине пристроился пассажиром гвардии майор Каневский, замполит полка, низенький плотный человек с несуразно крупной головой. Лицо его с толстыми губами сильно вытянуто книзу и рублено, как говорится, сплеча. За эту внешность майора однополчане беззлобно называют Лошадевский, а еще — Гвардейский Конь.

Пока Федор с ребятами своими (им взялись помогать Калинин с Забоевым) пыхтели над гусеницей, замполит, молча наблюдающий за их работой, обратил внимание на сержанта с Фединой машины. Тот был без комбинезона. На гимнастерке танкиста поблескивал новый орден и подпрыгивали две медали на залоснившихся, потерявших свой первоначальный цвет ленточках. Каневский задумчиво пыхнул папироской и сказал, как будто ни к кому не обращаясь:

— Вот ведь какая история, товарищи, получается... Вы, конечно, заметили вон того молодого человека, — тут майор показал глазами на сержанта, — который сейчас забивает кувалдой палец, совсем не подозревая о том, что он — герой, что он, может быть, заколачивает один из гвоздей в крышку гроба фюрера, да что там фюрера — всего фашистского рейха и гитлеризма вообще. У вас, я знаю, тоже есть правительственные награды... Да не трясите вы головами, как лошади... — Тут мы едва сдержали улыбки. — Пусть не на груди, но уже есть... в приказах. И никого из вас это уже не удивляет. Но, разрешите, расскажу я вам, как было несколько раньше, когда, например, вручили нам первые наши медали — медали «За оборону Москвы». Бог ты мой! Помню, вылез я из электрички в Загорске и, хотя было морозно и почти темно, распахнул шинель так, чтобы всем встречным была видна моя первая, а потому самая дорогая награда, да прошагал, словно на параде, все восемь верст до расположения своей части чуть не строевым... Вот так, ребятки.