Илга Понорницкая - Дом людей и зверей

• Название: Дом людей и зверей
• Автор: Илга Понорницкая
• Жанр: Домашние животные

Очень добрые рассказы про зверей, которые не совсем и звери, и про людей, которые такие люди.

Подходит читателям 10–13 лет.

Первая часть издана отдельно в журнале «Октябрь» № 9 за 2013 год под настоящим именем автора.

---

Мама говорит дочке:

— Они уже вполне могут без мамы жить. Выбери, кто тебе больше нравится, остальных раздадим.

Дочка теряется:

— Да они все одинаковые. Хоть бы у одного — пятнышко…

Мама достаёт пузырёк с зелёнкой, берёт одного белыша наугад.

— Будет тебе в пятнышках.

Крысята окружают своего меченого товарища и начинают вылизывать ему шерсть.

Тётя Света опять приходит, спрашивает:

— Они что, любят зелёнку?

Мама говорит:

— Нет, мы с дочей читали, у них взаимовыручка. Один где-то испачкался — надо помочь ему, он сам себе спинку не вылижет.

Пятнышки становятся бледными, но мама на другой день опять добавляет зелени, чтоб дочка видела, кого ловить, если хочется поиграть с крысёнком, кого с рук кормить, кого таскать по всему дому — ты здесь живёшь, смотри…

И сколько он уже повидал, и сколько попробовал вкусностей — никому и не снилось.

— Я главный у вас! — объявляет он всем домашним, и с ним никто не спорит. Попробовали бы — ведь у него есть эти, большие, что приносят еду, они служат ему. А значит, и братья-сестрички, белыши, тоже должны служить.

Братьев и сестричек у него тем временем всё меньше становится. По одному их отправляют к каким-то знакомым знакомых, к дочкиным одноклассникам. И кто-то вскорости назад возвращается — у мамы не получается сказать: «Вы взяли, и я больше не отвечаю!»

Счастливчик, не веря себе, тычется носом своей Радости в бок, а мама тем временем думает, кому бы ещё его предложить. Звонит в городской зоопарк. Он только недавно появился. Думает: «Нужны же им животные!»

Директор уточняет:

— Белые крысы, совсем белые?

Медлит, интересуется:

— Вы уже были у нас?

Мама кивает в трубку:

— Были, да. С дочкой.

Директор спрашивает робко:

— И как вам?

Мама отвечает:

— Хорошо, конечно, — всё же зоопарк…

Директор опять спрашивает:

— Вы видели нашего удава?

Мама говорит:

— Видели.

Директор ей сообщает:

— Удав — наша гордость.

И просит:

— Знакомым расскажите. Пусть все приходят. Вам ведь понравился удав?

Мама говорит вежливо:

— Понравился. Ещё обезьяны у вас, тоже понравились. Только они такие грустные…

Директор обижается:

— Ну почему же — грустные?

Мама предполагает:

— Тесно им, наверно. Или по Африке скучают.

Директор отвечает:

— Они же не видели Африки!

— И вообще, — говорит, — вы не переносите на них своё настроение. Может быть вам было грустно, а?

Мама издаёт неопределённый звук.

Директор не ждёт, что она ответит — он горячится:

— Они свои настроения выражают по-другому, чем мы…

И начинает оправдываться:

— Они же в тепле и накормленные. С чего бы им грустными быть? Вы приходите ещё — увидите….

Мама уточняет:

— С крысами — приходить?

Директор вспоминает:

— А, крысы… Вы сказали — белые?

Мама в ответ, как извиняется:

— Да, вывелись вот…

Директор говорит:

— Я понимаю. Только не думайте, что мы им клетку выделим…

Мама только хочет спросить: они что, с кем-то вместе будут? А директор уже сам объясняет:

— Мы пустим их на корм… Есть много животных, которых надо кормить мелкими грызунами. Наш удав…

Мама перебивает:

— А моя дочка! Что я ей скажу?

Директор советует:

— А вы не говорите, зачем ей всё знать? А если придёте к нам, спросит, где крыски — скажем, что разобрали по школам… В живые уголки. Найдём, что сказать…

Но мама всё сомневается. Директор объясняет:

— Если бы — хотя бы розовые или голубые… Или белые в пятнышках. А просто белые — не интересно. И вообще, это лабораторные крысы. Искусственные животные, скажем так. Их же и выводили — для опытов…

Радость в это время вылизывает вернувшегося и думает: «Я-то считала, кого наверх в коробке заберут, уже не возвращается. А вот ведь, вернулся…»

Но скоро в аквариуме остаются только Крыска с Зелёным.

Мама глядит на Крыску и думает: «Эту и впрямь хоть на корм, кто такую возьмёт? Да её и совестно предлагать кому-то… Впрочем, она, кажется, не со всеми такая… свирепая…»

— Я главный! — кричит Крыске сын. — Вылижи мне шёрстку!

Откуда ей знать, как приятно, когда тебе чистят спинку? Щекотно чуть-чуть…

Радость копошится над ним, старается, вылизывает до белизны.

Он на другой день снова требует:

— Почисти меня!

Она теряется:

— Так ты не запачкался!

Он возмущается:

— Меня брали гулять! Та, что приносит еду, носила меня… из дома…

Крыска — испугано:

— Носить-то носила, но не нарисовала ничего на тебе. Перестали они на тебе рисовать…

Она думает: «Теперь мне полегче будет. А то зелёнка — не вкусная».

А он думает: «Как так — перестали?»

Он знает, он же сто раз слышал, что спинка после прогулок становится в странных знаках, которые надо быстрей стереть — а то мало ли что…

— А ты скажи! — требует он, — скажи, пусть опять на мне нарисуют! Чтобы тебе было, что чистить.

— Мама, смотри, дерутся! — кричит девочка. — И маленький гонит большую!

Крысы сцепляются в визжащий клубок, катятся по аквариуму.

Крыске потом ночью не спится. В который раз она зализывает покусанные бока, шерсть спёкшуюся мусолит во рту и думает: «Я же радость! Разве можно так — с радостью?»

В доме тихо. Она карабкается по стеклу, и вот — цок коготками по полу — спрыгнула вниз. По дому она никогда не ходила — кто бы взял её прогуляться, куслючую? Сейчас она идёт наугад из комнаты в коридор, потом — в кухню. Там на полу пятна света, Крыска пугается, кидается под раковину.

О радость — рядом с водопроводной трубой в стене есть отверстие, и если постараться, можно пролезть в него… Пыхтит она, бока, и без того раненые, обдирает… Неужто ей суждено здесь застрять? Нет, протиснулась — а впереди, оказывается, ещё есть, куда пробираться. Крыска то змейкой вытягивается, длинной и тонкой, то расстилается, становясь плоской, как коврик, чтобы проползти где-то в щель. Она идёт в темноте дальше, глубже. И, наконец, перед ней открывается большое пространство, а там — много народа, целые толпы. И все — не комочки-детёныши, все — размером с Большую Радость.

Потихоньку они замечают Крыску, ковыляют к ней, окружают. И те, кто ближе, обнюхивают её.

— Откуда ты такая взялась? — спрашивает огромная крыса.

И наша Крыска кивает неопределённо туда, где верхние этажи:

— Оттуда…

А им уже понятно: она нездешняя, запах чужой. К привычному, общему запаху примешивается запах и молока из блюдечка, и духов тёти Светы. У тёти Светы она вчера по плечу бегала, об ушко тёрлась…

Какая-то крыса поменьше тоже протискивается, обнюхивает её, морщится. Спрашивает:

— Кто ты?

А Крыска в ответ пищит:

— Я радость!

Тут кто-то прыскает, и ещё…

— Радость, — повторяет за ней огромная крыса. — Радость — вот громко сказано, много ли с тебя радости-то? Каждому на один кус не хватит…

Крыска не успевает ничего понять — ближние к ней бросаются вперёд, больно становится только на одну секундочку, дальше она уже не чувствует ничего, ей всё равно… Задние крысы налегают, давят тех, кто в середине. Каждому хочется хоть по разу куснуть, а не удаётся — кусают соседей. И такой писк в подвале стоит…

Наша Крыска, впрочем, уже писка не слышит.

Зато его слышит Репей — хозяин подвала, страшилище. Одно ухо у Репья разорвано, ошмётки висят, хвост облезлый, а на боках тоже не везде шерсть растёт — раны позатянулись, а новая шерсть не наросла.

Было дело, крысы утянули Репья в этот самый подвал. Он был тогда совсем маленьким котёнком, и, конечно, не быть бы ему живым, если б не Вася, дворник. Он услыхал жалобный писк за стенкой, и шумную возню — крысы спорили из-за добычи.

Если бы он выскочил из своей коморки с ключами и побежал отпирать подвальную дверь, он мог бы и опоздать, поэтому он только ударил ломиком в штукатурку, пробил тонкую самодельную перегородку, посветил фонариком — крыс уже почти не осталось, они разбежались в страхе. Но одна волочила за собой кого-то.

Вася прицельно ткнул крысу ломиком. Та пискнула, выпустила добычу и ретировалась налегке. Вася осторожно, ломиком же, — тихо-тихо, чтоб не покалечить, пододвинул к отверстию котёнка. Ломик-то у него был всегда под рукой. Ломиком он лёд колол.

Репей помнит, как открыл глаза в незнакомой душноватой комнате. Незнакомый человек возился у стены, что-то приколачивал, сидя на корточках, а потом кисточкой водил, и стена делалась везде одинаково белой. И человеку весело становилось оттого, что так ладно у него получалось.

— Вот так, — сказал весёлый человек, увидав, что Репей смотрит на него. — А то поналезут твои приятели. Ты ко мне в дверь ходи, договорились?