Наталья Павлищева - Хозяйка Блистательной Порты

• Название: Хозяйка Блистательной Порты
• Автор: Наталья Павлищева
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9955-0599-0

НОВЫЙ РОМАН о легендарной Роксолане, ставшей женой султана Сулеймана Великолепного и любовью всей его жизни! Наш ответ турецкому телесериалу «Великолепный век», оболгавшему эту великую женщину! Подлинная история славянской красавицы, которая из пленной рабыни превратилась в хозяйку Блистательной Порты, разделив с мужем трон Османской империи!

Хотите знать, за что турки считают Роксолану-Хюррем «ведьмой», околдовавшей султана? В чем секрет ее вечной молодости и немеркнущей красоты? Как ей удалось разогнать гарем, разрушив прежний порядок вещей, и стать не просто любимой, а единственной для мужчины, познавшего тысячи дев? Желаете приобщиться к сокровенному любовному искусству этой божественной женщины, ради которой муж отказался от всех наложниц и до конца жизни не посмотрел больше ни на одну юную красавицу? Тогда читайте эту книгу!

---

Но выхода у богатого венецианца все равно не было, он согласно кивнул.

– Я позабочусь, синьор Гритти, чтобы представить вас султану как человека, достойного оказать помощь Венгрии.

Вот и все решение вопроса. Конечно, у Ибрагима и без Гритти и венецианцев проблем хватало, но главная именно он. Правда, удалив Гритти, следовало подумать о том, кем и чем его заменить. Блистательная Синьора Венеция действительно сильно ослабела, пора думать о другом союзе.

Аловизо Гритти еще не успел покинуть покои Ибрагима-паши, а мысли визиря были уже далеко от Венеции и незаконнорожденного сына венецианского дожа. Венеция свое отдала, Гритти все, что мог, для Ибрагима сделал, дальше связываться с ним опасно, потому венецианец был просто выброшен из сферы интересов визиря, вернее, почти выброшен.

Гритти понимал это лучше других, даже лучше самого Ибрагима-паши. Венецианец видел, что мысли правой руки султана заняты уже не им, это вызвало досаду и желание в свою очередь чем-то досадить. Чем? Аловизо также прекрасно понимал, куда теперь направлены интересы главного визиря, конечно, во Францию, недаром в Стамбуле крутился сначала Франжипани, сумевший обмануть самого Гритти, доставив письмо французского короля в подметке сапога, а теперь один за другим стали появляться и другие заинтересованные французы.

У Гритти везде свои люди, недаром он столько лет посвятил Стамбулу. Большинство сведений об иностранцах в Стамбуле Ибрагим-паша получал именно от него, неужели теперь так легко от всего откажется?

– Что ж, господин Ибрагим-паша, если вы посмеете просто избавиться от меня, то и я сумею досадить вам в ответ.

Проворчал себе под нос, прекрасно понимая, что пока не станет предпринимать ничего, но сведения соберет…

Понимал ли Ибрагим, что нажил себе нового опасного врага? Прекрасно понимал, но не считал Гритти настоящим врагом, венецианец так же связан с визирем, как и сам Ибрагим с ним, а потому пока не опасен. Аловизо разумен и никогда не станет рубить сук, на котором сидит. Им выгодней разойтись мирно. К тому же свой человек при короле Венгрии будет весьма кстати…

В том, что удастся убедить султана в пользе такого назначения, Ибрагим ничуть не сомневался. Когда это Сулейман не прислушивался к его советам?

Ибрагим почти успокоился, он не станет предпринимать ничего против Хуррем, пока не обезопасит свое положение полностью, а когда Гритти будет в Венгрии и связь с ним перестанет иметь какое-то значение, женщину ждет неприятное осознание того факта, что против Ибрагима ничего и никогда предпринимать не стоит.

Ибрагим-паша не учел трех «но».

Первое: синьор Гритти тоже не был намерен сидеть сложа руки и задался вопросом, кто же так испугал визиря, заставив свернуть отношения с Венецией? У Гритти были свои люди и среди секретарей Ибрагима, уже через час он знал, что к Ибрагиму-паше приходила султанша Хуррем, после разговора с которой визирь так забеспокоился.

Еще через некоторое время, сопоставив все известные факты и додумав неизвестные, Гритти пришел к выводу, что если у него будут факты и необходимость пустить их в дело против Ибрагима-паши, то делать это следует с помощью Хасеки Хуррем. Не так проста эта женщина, если ее боится сам главный визирь.

Второе: Роксолана прекрасно понимала, что если и испугала Ибрагима, то ненадолго, тот постарается сделать все, чтобы имеющиеся у нее факты стали устаревшими, а значит, нужно искать новые. Кто мог помочь в этом, если кизляра-аги уже нет? Роксолана решила осторожно разузнать у Грасии, было заметно, что иудейка не слишком жалует грека, может, она что-то знает?

И главное: султан Сулейман вовсе не был таким доверчивым и послушным, каким казался Ибрагиму. И именно это «но» было главным. За много лет привыкнув к тому, что любой его совет будет со вниманием выслушан, Ибрагим решил, что может влиять на своего венценосного друга во всем, кроме разве гаремных дел, которые грека мало волновали.

Иначе полагал сам Сулейман. Недаром европейцы считали, что он себе на уме, загадочен и временами непредсказуем. Послы и купцы увидели то, что из-за привычки быть рядом не заметил Ибрагим.

Сулейман привык держать свои мысли при себе с детства, знал, что высказывать их опасно, это въелось в кровь и плоть, стало второй натурой, уже невозможно было истребить. Жить при дворе опасно вообще, а если ты возможный наследник, опасно втройне. Опасности воспитали у него скрытность.

И Сулейман вовсе не был так прост, каким считал его давний друг Ибрагим. Он все запоминал, все принимал к сведению и все услышанное и увиденное пропускал через свой критический ум. У молодого султана были свои принципы построения жизни в империи. И это не праздные слова, придя к власти, Сулейман принялся воплощать свои идеи в жизнь.

Султан Сулейман правил долго, целых сорок шесть лет, и современникам запомнился как Кануни – «Законник», «Законодатель». Это не зря, Сулейман и впрямь соблюдал все законы, которые были выработаны до него, и ввел немало своих, очень разумных и справедливых. Если бы он еще пересмотрел прежние…

Удивительно, но правитель, считавшийся самым богатым в свое время, действительно богатым не был, он не устанавливал новых налогов и даже избавил своих подданных от некоторых прежних, например, налога на войну, предпочитая покрывать расходы на нее либо военной добычей, либо, если поход был неудачным, из собственной казны.

Основной своей задачей Сулейман считал заботу о благе простых подданных, о том, чтобы у каждой семьи была крыша над головой и еда каждый день. Государство богато не отдельными богачами, а каждым крестьянином, который пашет землю, пасет скот и выращивает овощи. Налог с каждого дома брал маленький, не поднимал его, что бы ни случилось, иногда в самые неурожайные годы даже отменял, как запрещал и поднимать цены на продовольствие. Если совсем не хватало, закупал за свой счет, только чтобы соблюдался принцип «что было, то и будет».

Но была у Сулеймана еще одна мечта – о Великой Османской империи, которая встанет вровень с самыми сильными государствами Европы. Он добился своего, стала и встала, только вот Европа по-прежнему не желала признавать новую империю.

Османская империя не Европа и не Азия, она посередине, Сулейман старался, чтобы взяла лучшее с обоих берегов Босфора, норовил подхватить лучшие начинания, научиться всему, чему только можно, но главное – соединить полезный опыт Востока и Запада, считая, что судьба дала ему и его стране счастливую возможность сделать это. А в результате? Не признавали ни те ни другие. Для Запада он остался восточным деспотом и почти дикарем, а для Востока стал чужаком, преклонившим колени перед гяурами.

Сулейман не желал конфликтовать с Западом, особенно с императором Карлом, признавая его силу и талант, но их обоих вынудили это сделать. Показав свою силу в Венгрии, взяв Белград, потом Буду, султан был готов отдать все, только чтобы знать, что и его границы не тронут. Но с таким решением и его выбором короля Венгрии был не согласен ни Карл, ни его брат Фердинанд. Это означало неизбежность новой войны, к которой следовало готовиться.

И что бы ни советовал Ибрагим, решения Сулейман принимал всегда сам. Слушал внимательно, но зря грек надеялся, что удастся согнуть султана, словно прутик лозы, Сулейман выпрямлялся, словно стальной клинок. Он все видел, все понимал и ничего не забывал. А если и не говорил об этом вслух, так только из-за привычки помалкивать.

Ибрагим не сознавал, что давно растерял доверие султана, что его нужно зарабатывать снова, визирь считал это доверие данным раз и навсегда, не задумываясь, что терпение Сулеймана не бесконечно. Но ослепленный властью, богатством, почетом, Ибрагим жил, словно с крепко зажмуренными глазами. Удивительно, но так много знавший и понимавший визирь, способный схватить суть любого вопроса на лету, использовать любую возможность сделать что-то выдающееся, становился слепцом, когда дело касалось его собственного благодетеля. Умный Ибрагим глупо не замечал того, что Сулейман с годами изменился, набрался опыта, стал мудрым правителем, которому вовсе не нужна нянька даже в виде давнего друга.

Сулейман мог править сам, а Ибрагим все пытался делать это за него, Сулейман мог решать вопросы, которые были не по плечу Ибрагиму, но тот упорно считал, что без его помощи султан не справится. Зазнайство – один из худших пороков не столько потому, что неприятен окружающим, но прежде всего потому, что делает человека слепым и глухим, лишая способности трезво мыслить и оценивать реальное положение дел. Это произошло с Ибрагимом: единожды убедив себя, что является поводырем для султана, Ибрагим ослеп и не заметил, вернее, предпочитал не замечать, что тот давно в поводыре не нуждается и если терпит такое соседство, то только потому, что вдвоем идти веселей.

Ибрагим продолжал считать, что он идет, а султана ведет. Добром такая слепота закончиться не могла. Но прошли годы, прежде чем эта слепота привела Ибрагима к шелковой петле на шее.