Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

• Название: Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы
• Автор: Арсений Несмелов
• Издательство: Рубеж
• Жанр: Поэзия
• Год: 2006
• ISBN: 5-85538-026-7, 5-85538-027-5

Собрание сочинений крупнейшего поэта и прозаика русского Китая Арсения Несмелова (псевдоним Арсения Ивановича Митропольского; 1889–1945) издается впервые. Это не случайно происходит во Владивостоке: именно здесь в 1920–1924 гг. Несмелов выпустил три первых зрелых поэтических книги и именно отсюда в начале июня 1924 года ушел пешком через границу в Китай, где прожил более двадцати лет.

В первый том собрания сочинений вошли почти все выявленные к настоящему времени поэтические произведения Несмелова, подписанные основным псевдонимом (произведения, подписанные псевдонимом «Николай Дозоров», даются только в образцах), причем многие из них увидели свет лишь много лет спустя после гибели поэта осенью 1945 года. Помимо прижизненных поэтических книг Несмелова, в настоящем издании собраны — впервые в таком объеме — стихотворения и поэмы, не вошедшие в сборники.

---

«Лечь, как ложится камень…»[232]

Лечь, как ложится камень
На верстовом пути,
И обрасти веками,
В землю до плеч уйти.

Слушать, уставя челюсть
В травы тропы живой, —
Люди шагают через
Каменный череп твой.

Знать, впереди и эти
Лягут: за рядом ряд…
Вот твой удел, Бессмертье,
Высшая из наград!

ИЗ ПОТЕРЯННОЙ ПОЭМЫ («… Двойную тяжесть мы с тобой несем…»)[233]

… Двойную тяжесть мы с тобой несем,
Нам каждый день, как крепость, отдан с боем,
И рассказать, поведать обо всем
Немыслимо, пожалуй, нам обоим.

У каждого есть некая черта,
И за нее друг друга мы не пустим;
Она встает как некий Гибралтар,
И лишь за ней — нестиснутое устье,

Где подлинность. И там позор и страх,
И там, и там… — не слушай, голубица! —
Там полночью тоскуют у костра
Убийца черный и самоубийца.

Они молчат. Глядят на блеск огня.
Так смотрят совы — кругло, неотводно…
А где-то плачет, не дождавшись дня,
Двум выродкам на поруганье отдан,
Ребенок-сердце…

МЫ СВЯТО ВЕРИМ В ТЕБЯ, РОССИЯ («Христос Воскресе! — Сквозь все тревоги…»)[234]

Христос Воскресе! — Сквозь все тревоги
И все лишенья — сияет свет,
И пусть тернисты еще дороги,
Но вере в счастье не скажем: «Нет»!

Христос Воскресе! — Года лихие
Промчат бесследно и навсегда.
Мы вновь увидим поля России
И скажем жизни воскресшей: «Да»!

Христос Воскресе! — Пусть вьются тучи
И ночь над нами мрачна, как бред,
Но бодро верим мы в жребий лучший
И дням грядущим не скажем: «Нет»!

Христос Воскресе! — Из ночи звездной
Нам стяг Российский несут года, —
Мы невредимо пройдем над бездной
И смело скажем надежде: «Да»!

Христос Воскресе! — Над темным бредом
Советских подлых, проклятых лет —
Пройдем мы к русским, святым победам
И всем отпавшим ответим: «Нет!»

Христос Воскресе! — Лихие, злые
Умчат годины, падут года.
Мы свято верим в тебя, Россия,
Твоей победе гремим мы: «Да»!

ПОДВИГ («Обозный люд, ленив и беззаботен…»)[235]

Обозный люд, ленив и беззаботен,
Разбрелся по халупам и дворам.
Всё небо в тучах. Маленький Сахотин
В дожде, в ветру… и с ним по временам

Гул долетает канонады тяжкий…
В оконных рамах дребезжит стекло.
А вот штандарт. И у штандарта с шашкой
Стоит казак. И шашка — наголо.

Но что за крики, что за топот странный,
Чужих коней стремительная рысь?
К оружию!.. Немецкие уланы
В несчастное местечко ворвались!

Они неслись, как буревая туча.
Кто даст отпор? Победа им легка…
Обоз захвачен, и плачевна участь
Штандарта беззаботного полка!

Ужели враг его святыню отнял?
Погибла честь, и рок неумолим?
Но в это время забайкальскии сотник
С разведки шел. Лишь девять сабель с ним.

— За мной, орлята! — Ринулись казаки, —
Так в груду тел врезается ядро.
И все трофеи, не приняв атаки,
Им возвратил немецкий эскадрон.

Святой Георгий грудь героя тронул,
И белый крестик засиял на ней.
Но кто герой истории моей,
Кто этот сотник? Атаман Семенов.

БЕДНОСТИ («Требуй, Бедность, выкупа любого…»)[236]

Требуй, Бедность, выкупа любого
Из твоих когтей, —
Отбирай из самого святого,
Что всего святей!

Отнимай, как победитель грубый,
Всё и навсегда:
Приказания твои — как трубы
Страшного Суда!

Вымогай заимодавцем грозным,
Ставь на правежи!
Чахлым недугом туберкулезным
К койке привяжи!

Наклоняй негнущуюся спину,
Бей кнутом по ней;
Укажи холопство дворянину
Голубых кровей!

Вкладывай топор тяжеловесный
В руки батраку;
Шествуй вместе с девушкой чудесной
В спальню к старику…

Что еще… С покорностью какою
К алтарю припасть?
Не себя ли собственной рукою
Пред тобой закласть?

О, Богиня, грозным повеленьям
Внемлет всё кругом:
Пред тобою все мы — на колени
И о землю лбом!

ЗА ОКЕАН («Из русской беженки возвысясь…»)[237]

Т.А.

Из русской беженки возвысясь
До званья гра жданки чужой,
Из русской девушки став миссис,
Американкой и женой,

Вы всё же, думаю, в полете,
В тревоге поисков еще…
Ну, как, Тамара, вы живете,
Как день восходит и течет?

В труде, в тоске, в заботном плене,
В любви семейственной, простой,
И часто ль душу вдохновенья
Сжигает пламень золотой?

Уж по-английски, не по-русски
Стихи у вас, сказали мне,
И вы уже не в скромной блузке,
Как я вас помню в Харбине.

Но так-то именно и надо,
Надменность юности права:
Глаза у вас стального взгляда,
Стальная ваша синева!

Как удивительно — есть люди,
Чей лик несешь через года,
Но встречи с коими не будет
На этом свете никогда.

И, неким скованный союзом
В просторах сущих и былых, —
Молюсь о вас российским музам
И песню требую у них!

И, если к сердцу эти звуки,
Их скрытая, большая высь,
Над океаном наши руки
В рукопожатии сошлись!

«Сегодня я выскажу вам…»[238]

Сегодня я выскажу вам
Самые сокровенные мысли,
Которые раньше прятал,
Как неприличную фотографию
Прячет гимназист.

Как он, замирая от сладострастия,
Отдается ей, запершись в клозете,
Так и я вытаскиваю эти слова
Из конуры моего одиночества.

Послушайте,
На чем основано
Ваше презрение ко всему,
Что не изъявляет желания
Гладить вас по шерстке?

Вы умны? — Нисколько.
Вы талантливы? — Ровно настолько,
Чтобы писать стихи,
За которые платят
По пяти центов за строчку.

Пожалуйста, не улыбайтесь!
Это не шутка
И даже
Не желание оскорбить,
Это много больнее
И называется — истиной.

Кроме того, вы блудник:
Вы не пропускаете мимо ни одной женщины
Без того, чтобы не сказать ей глазами,
Что всегда готовы к прелюбодеянию,
Как револьвер к выстрелу.

Малейшая неудача
Приводит вас в отчаяние,
Но подлинное несчастье
Не ощущается вами,
Как землетрясение не ощущается клопом.

И все-таки,
Человек высоких вдохновений,
Я испытываю к вам
Родственную — наикрепчайшую! — любовь,
Которая мучит меня,
Как мучит порядочного человека
Связь с недостойной женщиной.

Да, вероятно,
Я когда-нибудь убью вас,
Как добродетельная жена
Убивает мужа,
Изменившего ей с проституткой.

И что же,
Ваше внимательное и любезное лицо,
Лицо сорокалетнего мужчины,
Продолжает улыбаться?
Вы слушаете меня,
Как слушают старую, надоевшую жену,
Как институтские глупости
Некрасивой женщины!

Я отклоняю дверцу зеркального шкафа.
Ибо, если невозможен развод,
Лучше уметь Не замечать друг друга.

Отправляйтесь жить своею жизнью,
Как я живу своею.
До новой встречи в уличающей плоскости
Первого зеркала!

ПИСЬМО («Листик, вырванный из тетрадки…»)[239]