Андре Моруа - Наполеон. Жизнеописание

• Название: Наполеон. Жизнеописание
• Автор: Андре Моруа
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002

Великие судьбы непредсказуемы. Кто бы мог предугадать в 1769 году, что только что родившийся корсиканский мальчик создаст со временем во Франции Империю и будет раздавать братьям троны Европы? Кто бы мог предвидеть в 1794 году, что молодой лейтенант, даже не вполне француз, станет в 1800-м хозяином страны? Кто бы дерзнул утверждать в 1810 году, что пять лет спустя эта блистательная звезда померкнет? Кто бы мог вообразить в 1815-м, что шесть лет изгнания станут пьедесталом для самой ослепительной посмертной славы века? И кто тогда думал, что этот человек, двадцать лет водивший французов в бой, к победе, а потом к поражению, останется дорог их сердцам, а его легенда будет одной из самых прекрасных в истории?

---

Женщины, погубившие стольких монархов, имели на него мало влияния. В них не было недостатка, и иные были очень красивы, как, например, мадемуазель Жорж, — ведь стоило ему только пальцем поманить, и они оказывались в его постели. Но пока они раздевались, он изучал донесения; покончив с объятиями (а то и не начав), выпроваживал их вон. Его истинным наслаждением была работа. Он отдавался ей до двадцати часов в сутки и никогда не проявлял признаков усталости.

За длинным подковообразным столом Государственного Совета он был счастлив. Окруженный государственными деятелями, он знал, как их использовать, чем соблазнить. Он «выжимал соки», вытягивал из каждого все, что хотел узнать. Он обладал быстрым, всесторонним умом, большой трезвостью мышления, не питал никаких иллюзий относительно человеческой природы, но имел две слабости: «У него не было плана», — говорит Стендаль, и это правда. У Наполеона были планы, причем весьма переменчивые. И вторая слабость: слишком богатое воображение, отсутствие чувства меры. Строя отдаленные планы, он слишком увлекается. Мог ли он остановиться? «Делу надо дать первый импульс, — говорит он. — Потом оно увлекает вас за собой».

Он торжествует непосредственно в данный момент — на поле битвы, в своем кабинете и особенно в Государственном Совете. Здесь, понюхивая табак, он импровизирует с наслаждением. Он знает, что говорит легко и хорошо; знает, что люди незаурядные от него в восхищении. Поэтому он расслаблен, прост, прямодушен. Все его речи проникновенны. «Общество нуждается в строгом правосудии; в этом состоит государственная гуманность, иная гуманность оперная…» «Мы хотим иметь хороших крестьян — в этом залог силы армии; нам не нужны парни-цирюльники, привыкшие шататься по городским площадям…» Здесь он позволяет себе противоречить. Так, одного члена Государственного Совета, сказавшего о законодательном корпусе: «Представители нации — это те, кого она выбрала, кому она доверяет», император однажды перебил словами: «Ба! Да это идеи 1789 года». «Нет, cир, это идеи всех времен», — возразил советник. «Особенно располагали к себе его прямота, простодушие, — пишет Стендаль. — Однажды, при обсуждении своих дел с папой римским, император сказал: «Вам легко говорить. Если папа мне скажет: «Сегодня ночью мне явился архангел Гавриил и велел делать то-то и то-то», я обязан поверить».

В своем кабинете ему приятно видеть созданные им самим рабочие инструменты, спроектированный им самим письменный стол, бухгалтерские книги, которые он читает «с тем же упоением, что юная девушка — хороший роман», карты. У него была удивительная способность впитывать информацию и невероятная память. Великолепно вышколенные секретари тоже были для него своего рода инструментами; им надлежало молчать, схватывать на лету то, что он диктует, и потом восстанавливать ход его мысли. Ибо писать он не любил. Во-первых, почерк его было почти невозможно разобрать; а во-вторых, он так и писал с орфографией юного корсиканца из Бриеннского училища. Он по-прежнему говорил «armistice» («перемирие») вместо «amnistie» («амнистия»), «rentes voyagres» (искаж. «пассажирская рента») вместо «viagre» («пожизненная»), «enfanterie» (от «enfant» — «ребенок») вместо «infanterie» («пехота»). Но написанное под его диктовку безупречно как по прямоте и ясности изложения, так и по глубине знакомства с предметом. Он может с ходу составить регламент для воспитательных домов Почетного легиона на несколько страниц, потому что давно об этом думал. Ему случается диктовать три письма одновременно. Фактически его ум работает и днем и ночью, питаясь поступающими со всех сторон ответами на его нескончаемые вопросы. «Сколько человек? Сколько снарядов на орудие? Сколько мешков зерна?» И даже по вечерам, в кружке императрицы, — «Сколько детей?» И он все запоминает.

Он наивно рассчитывал, что коронация в соборе Парижской Богоматери будет способствовать его принятию в семью законных монархов. Но это была иллюзия. Австрийская аристократия хотела сбить спесь у выскочки-солдата. Англия прилагала усилия к созданию против него альянсов (третья коалиция, как назовет ее Наполеон, ведет отсчет от 1792 года). Питту не составит труда убедить нового царя — Александра. Священная империя германской нации рушится, говорит Питт Александру; теперь славянская империя должна противостоять империи корсиканской. В 1804 году оформляется коалиция: Англия, Австрия, Россия, Швеция, Неаполь. Ее цель — вернуть Францию к прежним границам. Об этом не говорят открыто, чтобы не раздражать французский народ; просто ссылаются на вызывающие тревогу амбиции императора. Для него же с этого момента есть только одна цель — раздавить Англию, чтобы не быть раздавленным ею.

Некоторые историки утверждают, что Булонский лагерь был создан для отвода глаз. В это трудно поверить. Наполеон ясно видел, что Джон Буль от него не отстанет. Император велел построить 2000 плоскодонных судов. Он считал переправу возможной. «Это ров, который будет преодолен, как только мы отважимся на это пойти». Для успеха предприятия достаточно было выманить на три дня, даже на один день английский флот из Ла-Манша. Тогда он перебросит 130 000 человек, и лондонская чернь встретит французов как освободителей. Это означало плохое знание англичан; а еще это означало плохое знание моря и его капризов. Несколько поездок из Марселя в Аяччо и одно путешествие в Египет не сделали его моряком. Адмиралы реагировали весьма сдержанно. Император сердился. Министру флота Декре он сказал: «Вы наставили всяких «если», «ибо», «но»… Я просто задыхался от возмущения».

Но французские корабли оставались блокированными в Тулоне и Бресте. Командующему франко-испанским флотом Вильневу Наполеон приказал завлечь англичан на Антильские острова, а потом вернуться на всех парусах. Но Вильнев, не встретившись в условленном месте с остальными адмиралами, ретировался в порт Кадиса. Очевидно, он не хотел рисковать единственной большой эскадрой, еще оставшейся у Франции. «Ну и флот!» — негодовал император, беспрестанно понося «подлеца Вильнева». Но ведь Революция оставила ему в наследство не много кораблей и весьма средних моряков. Чтобы замаскировать «грандиозный проект» вторжения в Англию, он помчался в Италию и получил там железную корону ломбардских королей. Евгений Богарне стал вице-королем, так как Жозеф и Луи Бонапарты отказались. Они берегли себя для французской короны — короны «отца своего, короля».

Между тем время шло, близился к концу август, и австрийские войска стали приходить в движение. Если бы Наполеон ждал слишком долго, Россия могла присоединиться к Австрии. 23 августа император пишет Талейрану: «Бегу во весь опор; сворачиваю лагерь; иду на Вену». Он поразил Дарю, продиктовав ему план континентальной войны — по-видимому, плод долгих размышлений. Все в нем было предусмотрено, вплоть до дня вступления в Вену. Кампания быстрая и ослепительная. Великую Армию (а она уже получила это наименование) приводило в восхищение, что благодаря гению главнокомандующего она становилась победоносной, не воюя; она выигрывала битвы «ногами». Австрийский генерал Мак, продвинувшись к Ульму, вдруг обнаруживает, что Наполеон стоит между ним и Веной. И он капитулирует без боя вместе со стотысячной армией. Скоро непобедимость Великой Армии стала предметом веры: «Когда австрийские генералы были в центре, а Наполеон вокруг них, говорили, что австрийцев окружили; когда Наполеон был в центре, а австрийцы вокруг, говорили, что австрийцев обошли».

Но звезда его сияла только там, где командовал он лично. На следующий день после Ульма он узнает, что «подлец Вильнев» под впечатлением от полученных упреков вышел из Кадиса и что оба флота, французский и испанский, уничтожены возле мыса Трафальгар Нельсоном, в той битве погибшим. Император не воспринял катастрофу трагически. «Бури погубили несколько наших кораблей после неосторожно завязанного боя», — продиктовал он. Положение было намного серьезнее; Англия снова, больше, чем когда-либо, была владычицей морей; Наполеон мог поставить ее на колени, только закрыв для нее континент. Этот вопрос он хотел бы обсудить с царем. Но русские допустили ошибку, атаковав под Аустерлицем, на тщательно изученной Наполеоном территории. «Эта армия в моих руках», — сказал он при первых движениях неприятеля. Он завлек русских на замерзшие озера, а потом разбил лед пушками. Это была блестящая победа, военная и моральная. Она была одержана 2 декабря, в годовщину коронации. Император обратился к армии с одним из своих громких воззваний: «Солдаты, я доволен вами… Вам достаточно будет сказать: «Я участвовал в битве под Аустерлицем», и в ответ вы услышите: «Вот храбрец…» «Патетический стиль, достойный изречений на стенных часах», — скажет Бенвиль. Нет, таков был стиль времени, рассчитанный на то, чтобы нравиться и солдатам, и народу.

Аустерлицкие пушки в пух и прах разнесли коалицию. Царь отправился восвояси; Австрия запросила мира; Англия почувствовала, что ей нанесен удар. «В меня тоже попали под Аустерлицем», — прошептал Питт на смертном одре. Условия мира для Австрии были суровы. От России Наполеон ничего не требует; ему нужна дружба царя. Из рук Австрии он вырывает Германскую империю и Италию. В Германии он основывает Рейнскую Конфедерацию под своим протекторатом, объединившую шестнадцать королей и владетельных принцев. В Италии он прогоняет Бурбонов из Неаполя и сажает там королем своего брата Жозефа, человека мягкого, для управления государством не созданного. Луи Бонапарт, почетный муж Гортензии Богарне, становится королем Голландии; Элиза Баччоки — принцессой Лукки и Пьомбино; Полина Боргезе (вторично вышедшая замуж после смерти Леклерка) — принцессой Гвасталлы; Жером (чей брак по любви с некоей американкой, мисс Паттерсон, император признает недействительным) женится на принцессе Екатерине Вюртембергской; Евгений Богарне делается зятем баварского короля.