Николя Барро - Ты найдешь меня на краю света

• Название: Ты найдешь меня на краю света
• Автор: Николя Барро
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-05143-0

Жан Люк держит художественную галерею в одном из самых престижных районов Парижа, любит жизнь и красивых женщин. Однажды утром он находит в своем почтовом ящике письмо, в котором неизвестная женщина признается в страстной любви к нему. И хотя Жан Люк в свое время поклялся никогда не писать любовных писем, он вступает в переписку с незнакомкой, обещающей ему незабываемое любовное приключение. Он теряет покой и сон. Его жизнь оказывается перевернутой с ног на голову. Влюбленный без памяти Жан Люк готов отправиться на край света, чтобы найти ее…

Впервые на русском языке!

---

Вероятно, именно смущение, вызванное бесцеремонным поведением собаки, и заставило меня принять незваного гостя.

— Я начинал в пригородах, с граффити, — усмехнулся он. — Это было здорово. Мы выходили ночью и распыляли краски. На автодорожных мостах, заброшенных фабриках, школах. Однажды даже обработали поезд. Но не волнуйтесь, с собой у меня только холсты.

«Милый мой, вот только тебя мне и не хватало», — подумал я, со вздохом открывая папку. Разобрал целую кучу его эскизов, набросков граффити и фотографий его работ. К моему сожалению, это было совсем не плохо.

— Ну и?.. — нетерпеливо поинтересовался он, почесывая Сезанну затылок. — Что скажете? В действительности все смотрится лучше, я работаю только с большими форматами.

Я кивнул, задержавшись на картине под названием «Земляничное сердце». На ней было изображено несколько вытянутое, похожее на ягоду сердце с едва заметным углублением посредине. Покоилось оно на темно-зеленой листве, и я насчитал в нем как минимум тридцать оттенков красного цвета. Мой друг Бруно, врач и известный ипохондрик, показывал как-то цифровое изображение собственного сердца, фильм, сделанный в диагностической клинике (его сердце абсолютно здорово!). В действительности этот орган мало похож на китчевые «сердечки» и правда напоминает скорее земляничную ягоду.

В работе юного художника было что-то органически ягодное. Я словно чувствовал биение земляничного пульса, мне даже захотелось надкусить изображение. Картина жила, и чем дольше я смотрел на нее, тем больше она мне нравилась.

— Вот это интересно, — постучал я пальцем по фотографии. — Хотелось бы видеть оригинал.

— О'кей, нет проблем, — ответил мой гость. — Всего лишь два на три метра, висит у меня в ателье. Заходите в любое время. Или принести ее? Опять-таки нет проблем. Могу прямо сегодня.

— Ради бога, нет! — засмеялся я. Его рвение меня тронуло. — Это акрил? — спросил я, возвращая наш разговор в деловое русло.

— Нет, масло. Я не люблю акрил. — Он снова взглянул на фото, и его лицо помрачнело. — Я написал ее, когда меня бросила подруга. — Неожиданно он ударил себя кулаком в грудь. — Такое горе!

— А… И.Н.П. — это вы? — Я показал на подпись, не обращая внимания на его признание.

— Совершенно верно, я. — Он протянул мне визитку.

Взглянув на нее, я поднял брови:

— Жюльен д'Овидео?

— Да, так меня зовут, — кивнул он. — Но я подписываюсь «И.Н.П.», так уж повелось со времен граффити. Это значит «Искусству нужен простор», — усмехнулся он. — Можно сказать, мой девиз.

В тот вечер я закрылся на час позже обычного, пообещав Жюльену продолжить наше знакомство в следующем году.

— Шеф, никто еще не делал мне лучшего подарка на Рождество, — сказал он, когда мы прощались.

Я пожал ему руку, и он запрыгнул на велосипед. А мы с Сезанном отправились прогуляться по улице Сены и чего-нибудь перекусить в кафе «Ла Палетт».

В начале января я навестил Жюльена д'Овидео в его скромном ателье на площади Бастилии. Посмотрел его работы и нашел их замечательными. На пробу я решил выставить у себя в галерее «Земляничное сердце» и захватил его с собой. А через две недели им уже любовалась Джейн Хэстман, американская коллекционерка из числа моих лучших клиентов, не в силах сдержать восторженных возгласов:

— It's amazing, darling! Just amazing![3] — Она трясла огненно-рыжими локонами, которые разлетались во все стороны, придавая ее облику особый драматизм. Потом отступила на несколько шагов и сощурила глаза. — Лучшая апология страстного искусства, — заметила она, тряся золотыми креольскими серьгами. — Великая вещь!

Что верно, то верно, картина действительно была значительного размера. Про себя я отметил, что Джейн Хэстман стала поклонницей крупного формата. Хотя, по-видимому, этот критерий не имел для нее определяющего значения. За последние годы она приобрела несколько довольно небольших работ из собрания Уоллеса.

— Кто этот И.Н.П.? — Джейн повернулась и выжидательно уставилась на меня. — Или я что-то пропустила? У вас еще что-нибудь его есть?

Я покачал головой. Как и все коллекционеры, она боялась отстать от жизни.

— У меня нет от вас секретов, дорогая Джейн. Это молодой парижский художник Жюльен д'Овидео. Он у меня совсем недавно, — объяснил я, про себя решив немедленно заключить с Жюльеном контракт. — «И.Н.П.» — аббревиатура его девиза: «Искусству нужен простор».

— А-а-а… — протянула она. — «Искусству нужен простор». Прекрасно, прекрасно! — Джейн понимающе кивнула. — А чувствам нужно пространство, так это следует понимать. Жюльен д'Овидео? Ну… в любом случае, Жан Люк, вы должны им заняться. Я чувствую, из этого выйдет толк. У меня чешется нос.

У Джейн Хэстман был большой нос, и когда он вступал в игру, относиться к этому следовало серьезно. Запах больших денег он чувствовал безошибочно.

— Сколько? — спросила она.

И я не стал скромничать. Американка купила «Земляничное сердце» в тот же день, выложив требуемую сумму в долларах.

Джейн себя не помнила от счастья. Я так и передал юному гению. Он обнял меня, оставив на моем голубом пуловере отпечатки испачканных краской рук. К сожалению, этот пуловер был моим любимым. Но кто знает, какая судьба его ждет? Сколько будет стоить через пару лет это «реди-мейд», запечатлевшее счастливейший момент в жизни живописца? В наше время, когда искусством может стать все, и даже «merda di artista» — баночки с экскрементами итальянских художников — идут на аукционе Сотбис в Милане по баснословной цене, я ничего не исключаю.

Так или иначе, в тот вечер мы с Жюльеном пропустили по стаканчику в его неотапливаемой студии, а через пару часов перешли на «ты» и вместе отправились в бар.

На следующий день юный гений появился в «Южной галерее» с больной головой, и мы принялись за подготовку выставки «Искусству нужен простор». Теперь до ее открытия оставалось уже не больше пятнадцати минут.

Но куда запропастилась Марион? С тех пор как у нее появился этот друг на мотоцикле, на нее ни в чем нельзя положиться. Марион училась на искусствоведа и проходила у меня практику. Иногда мне хотелось вышвырнуть ее вон, несмотря на надежды, которые она подавала. Марион постоянно жевала жвачку. Тем не менее порой в голову ей приходили нетривиальные идеи, и она умела обвести посетителей вокруг пальца. Я тоже не раз попадал под действие ее шарма.

Наконец снаружи послышался треск, а потом, цокая высокими каблуками, вошла Марион с раскрасневшимися щеками и в возмутительно коротком платье из черного бархата.

— Это я, — сказала она, поправляя широкий обруч на светлых волосах.

— Когда-нибудь я выгоню тебя отсюда, — пригрозил я. — Разве ты не должна была появиться здесь час назад?

Она улыбнулась, снимая белую нитку с моего пиджака.

— Ну, Жан Люк, подойди сюда, расслабься… Все идет по плану. — Она поцеловала меня в щеку и прошептала: — Не злись, но раньше действительно никак не получалось.

Марион сделала несколько ценных замечаний девушке из службы кейтеринга, поинтересовалась, чем мы здесь занимались, и принялась ощипывать огромный букет на столике у входа, пока не привела его в надлежащий, по ее мнению, вид.

Заметив на пороге первых посетителей, я повернулся к Жюльену:

— Время пришло. Пора открываться.

Девушка из службы кейтеринга разлила по бокалам шампанское. Я поправил свой шелковый шейный платок, который нравился мне гораздо больше, чем тесные галстуки. Именно благодаря этому аксессуару друзья прозвали меня Жаном Дюком.[4] Что ж, с таким прозвищем вполне можно жить.

Я оглянулся. Жюльен стоял у задней стены. Руки в карманах джинсов, на лоб надвинута неизменная шапка.

— Подойди сюда, — позвал его я. — В конце концов, это твой праздник.

Он поднял плечи и поплелся ко мне. Чистый Джеймс Дин.[5]

— И пожалуйста, сними эту шапку.

— Шеф, что ты имеешь против моего головного убора?

— Тебе ни к чему прятаться. Теперь ты не граффитист из пригорода и не играешь в футбол с дворовой командой.

— Эй, что я слышу? С каких это пор ты заговорил, как гребаный обыватель? В конце концов, Бойс[6] тоже…

— Бойс не был таким симпатичным, как ты, — перебил я Жюльена. — Сделай это ради меня. Просто из любви к своему старому шефу.

Жюльен неохотно снял шапку и швырнул ее за диван.

Я распахнул стеклянные двери и, глотнув майского воздуха, поприветствовал наших первых посетителей.

Через два часа я уже знал, что выставка удалась. В галерее толпился народ. Гости развлекались по полной: пили шампанское, развалившись на диванах, спорили об экспонатах или жевали бутерброды, аккуратно пропихивая кусочки в рот пальцами. Дружное семейство любителей искусства явилось в полном составе: несколько редакторов отделов культуры, старые клиенты, мелькали и новые лица.