Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

• Название: Честь самурая
• Автор: Эйдзи Ёсикава
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0794-3

Роман классика японской литературы посвящен реальным историческим событиям XVI века, когда в Японии шла жестокая борьба за власть между разрозненными самурайскими кланами. В центре романа — жизнь легендарного воина Тоётоми Хидэёси, прошедшего путь от сына простого крестьянина до военного правителя Японии. Сам император пожаловал ему высший придворный титул — тайко. Хидэёси, став самураем, провел лучшие годы жизни в бесконечных сражениях, совершенствуя военное мастерство, и в конце концов объединил отдельные княжества и укрепил свое владычество над страной. Его щедрое покровительство наукам и искусствам на закате дней привело к возникновению феномена, названного впоследствии японским Возрождением.

Роман Э. Ёсикавы полностью вписывается в традиции японской литературы.

---

— Что ж, увидимся позже, — произнес Нагамаса и, отвернувшись от Хидэёси, широким шагом удалился в сторону главного здания.

Микава ввел Хидэёси в покои для гостей, уже на правах посланца от Нобунаги.

На лице Хидэёси было написано явное облегчение. Не удержавшись, он обратился к Микаве:

— Прошу прощения, но не изволите ли вы обождать минуту, чтобы я мог подать знак своим людям у стен крепости?

— Знак?

Разумеется, Микава насторожился.

Хидэёси, однако же, как обычно, вел себя непринужденно.

— Именно знак. Я обещал это, когда отправился сюда по приказу князя Нобунаги. Если бы мне не удалось добиться своего, в знак отказа Нагамасы я должен был развести костер даже ценой собственной жизни. Вслед за тем князь Нобунага сразу же пошел бы на приступ. С другой стороны, если дело пойдет на лад и мне удастся договориться с князем Нагамасой, я должен поднять флаг. В любом случае мы договорились, что войско дождется моего сигнала.

Микава поневоле удивился предусмотрительности Хидэёси. Но еще больше удивило его то, что тот ухитрился пронести сигнальную раковину и спрятал ее около очага в чайном домике.

Подняв флаг на башне и воротясь в покои для гостей, Хидэёси оглушительно рассмеялся:

— Если бы я увидел, что дела идут плохо, то развел бы костер прямо в чайном домике. Вот это была бы настоящая чайная церемония!

На какое-то время Хидэёси предоставили самому себе. Прошло уже около трех часов с тех пор, как Микава провел его в покои для гостей и попросил немного обождать.

«Да уж, не очень-то он торопится», — заскучав, подумал Хидэёси. Вечерние тени уже поползли по потолку в пустом помещении. Сумрак сгустился настолько, что впору было зажигать лампы, и, выглянув в окно, Хидэёси увидел, что заходящее солнце заливает окрестные горы кроваво-красным светом.

Перед Хидэёси стояло блюдо, но на нем ничего не было. Наконец невдалеке послышались шаги. В комнату вошел мастер чайной церемонии.

— Поскольку крепость осаждена, я, к сожалению, могу предложить вам весьма немногое, но его светлость распорядились подать вам ужин.

Мастер чайной церемонии зажег несколько ламп.

— Да ладно уж. В сложившихся обстоятельствах не стоит беспокоиться об ужине для меня. Честно говоря, мне больше хотелось бы поговорить с военачальником Микавой. Жаль беспокоить вас, но не соблаговолите ли вы позвать его?

Вскоре в комнате для гостей появился Микава. Прошло не больше четырех часов, но бравый военачальник, казалось, постарел за это время на десять лет: боевой задор исчез, а глаза покраснели от слез.

— Извините, — сказал Микава. — С вами конечно же обращаются чудовищно неучтиво.

— Сейчас не время рассуждать о правилах этикета, — возразил Хидэёси, — но хочу полюбопытствовать: чем занимается князь Нагамаса? Простился ли он с женой и детьми? Час уже поздний…

— Вы целиком и полностью правы. Но то, что князь Нагамаса поначалу сказал с таким мужеством… Теперь, когда ему приходится объяснить жене и детям, что он прощается с ними навеки… Полагаю, вы в состоянии представить, как это трудно. — Старый Микава, потупившись, отер слезы. — Госпожа Оити объявила, что не желает расставаться с мужем и возвращаться к брату. Она спорит с князем, и трудно сказать, чем и когда все это закончится.

— Понятно…

— Она даже со мной начала препираться. Она заявила, что, выходя замуж, поклялась, что эта крепость станет ей могилой. Даже маленькая Тятя, судя по всему, понимает, что происходит между ее отцом и матерью, и плачет поэтому не переставая. Тятя спрашивает, почему ей нужно расстаться с отцом и зачем он собирается умереть. Господин Хидэёси… простите мне еще раз эту неслыханную неучтивость.

Военачальник еще раз вытер слезы, прочистил горло, но тут же, не выдержав, разразился громким плачем.

Хидэёси испытывал сочувствие к старому воину, на долю которого выпали нынче такие испытания, и ему, разумеется, было вполне понятно горе Нагамасы и Оити. В отличие от большинства мужчин, Хидэёси всегда был готов расплакаться и по куда менее значительному поводу — вот и сейчас по его щекам покатились крупные слезы. Он несколько раз сильно втянул носом воздух и уставился на потолок. Но не забывал он и о своем задании — и поэтому немедленно упрекнул себя мысленно за то, что дал волю чувствам. Он отер слезы и заставил себя вернуться к делу:

— Я обещал подождать, но я не могу ждать вечно. Я вынужден потребовать, чтобы этому прощанию был положен какой-нибудь предел. Время можете назначить сами.

— Разумеется. Ну что ж… Я возьму на себя такую ответственность. Я прошу вас ждать до часа Свиньи. И могу поручиться, что мать с детьми покинут крепость к этому часу.

Хидэёси не возразил, хотя столько времени у него не было. В любом случае Нобунага намеревался взять Одани до захода солнца. Все войско с нетерпением ждало сигнала к штурму. Хотя Хидэёси и подал знак об успешном окончании переговоров с Нагамасой, с тех пор прошло уже несколько часов. Не существовало никакой возможности сообщить Нобунаге и его военачальникам о том, что сейчас происходит в крепости. Хидэёси живо представил себе, какое настроение царит сейчас в лагере Нобунаги, какие идут там споры и в каком сомнении пребывает сам Нобунага, прислушиваясь к противоречивым доводам.

— Ну что ж, это разумно, — в конце концов согласился Хидэёси. — Пусть так оно и будет. Пусть без всякой спешки прощаются друг с другом — но только до наступления часа Свиньи.

Несколько ободренный уступчивостью Хидэёси, Микава удалился в глубь здания. К этому времени во дворе стало уже совсем темно. Слуги под предводительством мастера чайной церемонии внесли в комнату изысканные яства и сакэ — устроить такой ужин в условиях осады было, наверное, не так-то просто.

Оставшись в одиночестве, Хидэёси выпил. И ему показалось, что вместе с сакэ в его тело вошло и сразу объяло душу дыхание осени. Таким холодным и горьковатым сакэ нельзя было напиться допьяна. Что ж, возможно, так оно лучше. Какая разница между теми, кто покидает этот мир, и теми, кто остается? «Эта разница существует всего мгновение, — подумалось Хидэёси, — одно мгновение в многотысячелетней истории человечества». Он заставил себя рассмеяться собственным мыслям. Но каждый раз, когда он делал новый глоток, сакэ холодило ему сердце. Хидэёси стало казаться, что окружающая его тишина вот-вот разразится безудержными рыданиями.

Плачущая Оити, Нагамаса, невинные лица детей — он ясно представлял себе, что происходит в глубине здания. «А каково мне было бы сейчас оказаться на месте Асаи Нагамасы?» — пришло ему в голову. Подумав об этом, он поневоле отвлекся от происходящего и начал вспоминать о том, какие слова говорил на прощанье Нэнэ.

— Я самурай. На этот раз я и впрямь могу пасть в бою. Если меня убьют, ты должна вновь выйти замуж, пока тебе не исполнилось тридцать. После тридцати твоя красота начнет увядать — и вместе с ней постепенно уйдет возможность нового достойного брака. Ты скромна и готова к любым лишениям. Так и нужно относиться к жизни. Когда тебе исполнится тридцать, придется смириться и с увяданием. Нет, я не приказываю тебе вновь выйти замуж во что бы то ни стало. Если у нас родится ребенок, пусть он станет для тебя опорой в старости. Не предавайся женскому унынию. Веди себя, как подобает матери, и будь готова к любым превратностям на этом пути.

В какой-то миг Хидэёси забылся сном, хотя и не лег, а продолжал сидеть на месте. Со стороны могло показаться, что он предается медитации. Время от времени голова его падала. Спалось ему хорошо. Проведя юные годы в нужде и лишениях, Хидэёси научился засыпать при первой удобной возможности, засыпал, едва закрыв глаза, и спал крепко.

Хидэёси разбудили удары в ручной барабан. Поднос с яствами и сакэ унесли, пока он спал. И только лампа по-прежнему горела ярким и ровным светом. Его несильное опьянение прошло, а тело между тем хорошо отдохнуло. Хидэёси понял, что проспал довольно долго. Он ощущал прилив непонятной радости. Перед тем как Хидэёси заснул, в крепости царило мрачное и гнетущее настроение, теперь же атмосфера резко переменилась: отовсюду слышался бой барабанов, смех, и даже в этой комнате с высокими потолками странным образом разливалось какое-то тепло.

Хидэёси почудилось, будто его околдовали. Но он знал, что уже проснулся, что все происходит на самом деле. Он слышал барабан, кто-то пел. Издалека доносились неразборчивые голоса, но громкий смех нельзя было спутать ни с чем.

Хидэёси внезапно захотелось оказаться в толпе, и он вышел на веранду. Он увидел, что в саду зажгли множество фонарей, а возле главного здания прогуливается изрядное количество народу. Легкий ветер принес запах сакэ, а вскоре послышалась песня, которую, подыгрывая себе на барабане, пел один самурай: