Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

— Желал бы я, — сказал он дружелюбно, — услышать похвальные речи, коих достоин повелитель твоей милости.

— Некоторые принцы и короли нуждаются в похвалах, — улыбнулся постельничий Штефан, — как нуждается в похвалах вино сомнительного качества. Дорогое вино я привык пить без лишних слов. Вы, ваши милости, узнаете о моем господаре так же, как я — по делам его.

— Сии слова мне нравятся, — одобрил доминиканец. — Относительно вина я держусь такого же правила. Но приложимо ли оно к людям? Хотел бы я знать, где познал науку дипломатии и воинское искусство твой князь.

— Думается мне, преподобный отец, — резко ответил постельничий Штефан, — во дворах королей некоторые считают, что наш господарь скорее сродни медведям и быкам, нежели докторам философии. Надеюсь, тебе, отец Джеронимо, приятно будет узнать, что Штефан-водэ испил воды мудрости из того же восточного колодца, из которого пил и Запад. В дни своей молодости он обучался у монахов и ученых Византии.

— Стало быть, мне предстоит удовольствие говорить с князем на языке эллинов?

— Будешь иметь сие удовольствие, преподобный отец. Это доставит удовольствие и моему повелителю. Полагаю также, что ты возьмешь на себя труд познакомиться и с церквами, построенными князем во славу Христа. Дабы воздвигнуть их, князь выписал мастеров из Италии. Живописцев он вызвал с Востока. Однако и тех и других он наставлял сам, чтобы они подчинили свое мастерство его замыслам и вкусу.

— Тогда ключ от его души совсем иной, нежели мы себе представляли.

— Не в обиду будь сказано, совсем иной.

— Я безмерно рад слышать это.

— Что ж, отец Джеронимо, вырази свою радость и на латинском языке; князь Штефан поймет тебя.

— Я просто изумлен, — растроганно признался доминиканец. — Позволь теперь, честной постельничий, полюбопытствовать еще раз и спросить тебя: какие силы выставит князь Штефан в будущей войне?

— Если речь идет о людях, отец Джеронимо, то прежде всего князь позаботился найти таких воинов, коих ты уже видел.

— О таких всадниках я знаю по «Истории» Геродота.

Они происходят от времен самых древних, преподобный отец Джеронимо. Они рождены землей, в которой покоятся их предки. Доходы, необходимые для содержания войска, поступают в княжескую казну из застав на торговых путях. С тех пор как измаильтянин перекрыл морской путь для наших веницейских друзей, торговые пути идут по суше. А путь в Кафу и к восточным пряностям проходит через Молдову. Есть такая поговорка в сей стране: «У торгашей доход хорош, не то что у иных вельмож…»

Доходы от таможен господарь наш приносит в жертву Христу. Заняв княжеский престол, он долгие годы готовился к своему подвигу.

— Насколько мне известно, постельничий, и твоей милости пришлось пострадать от того, что сей князь появился на свете. Ведь ты был боярином Басараба.

— Да, я был боярином Раду-водэ Басараба. Но душа моя была с теми, кто боролся за веру. Я советовал Басарабу-водэ отвернуться от измаильтян; он не внял моим советам и очутился в стане басурман. Моя судьба — быть среди христианских воинов.

— Ты, стало быть, уверен в победе князя Молдовы?

Быть может, в победе не уверен и сам князь, но он не мешкает ни минуты, готовится к битве. Не улыбайся, отец Джеронимо, когда я говорю тебе, что мы несем святую службу.

Доминиканец повернулся к валашскому боярину и вскинул на него глаза, заблестевшие от слез.

Разговаривая так, они поднимались по одному из холмов над долиной Серета. В лучах полуденного солнца вдалеке виднелись села, над которыми клубились столбы светлого дыма. Еще дальше темнели леса, пущи, а над ними высилась большая гора с розоватой снежной вершиной.

Отдыхая на привале, путники любовались величественным видом горы Чахлэу. Затем по отлогому склону спустились в укромную долину. На опушке леса по едва приметной тропинке выехали им навстречу два всадника; на них были накинуты бурки, а на головах надеты точно такие же шапки, как и у рэзешей Ждера. Они направились к конюшему и, поклонившись, обменялись с ним несколькими словами, а после этого умчались вперед — к другим дубравам, по другим тайным тропинкам.

Конюший Ждер подъехал к постельничему.

— Честной постельничий, нужно торопиться. Господарь ожидает, что мы прибудем до захода солнца.

— Что ж, пришпорим коней, — согласился постельничий Штефан. — Да будет тебе известно, конюший Ону, что эти веницейские бояре и римский поп держатся в седлах не хуже твоих рэзешей.

— Позволь усомниться и не поверить этому, честной постельничий, — горделиво ответил Ждер.

— А ты поверь, конюший. Что тебе еще сказали эти два всадника?

— Сказали, что несколько брэилян показались близ крепости Крэчуна. Я думаю, что лучше было бы мне быть там, нежели с этими папистами.

— Если господарь послал нас сопровождать их, то он все обдумал. Ни нам, ни этим чужестранцам намерения князя неизвестны, но мы обязаны исполнить его волю. Пойми, конюший Ону, что наш век еще не достаточно ценит князя Штефана-водэ. И ведай еще: когда мгла рассеялась над горой Чахлэу, я увидел над нею знамение победы. Наверное, многие жители этого края увидели сие чудо; некоторые, конечно, догадались, что это значит, и возрадовались.

Ждеру стало не по себе от этих слов, затем его взгляд посветлел, и предводитель рэзешей постарался, чтобы добрая весть, которую услышал он от постельничего, разнеслась по всему отряду. Когда рэзеши пустили вскачь своих коней, торопясь поскорее доставить послов в княжеский стан, лица у них сияли, и казалось, все окрест повеселело.

Преподобный отец Джеронимо де ла Ровере увидел большую отару овец, пасущихся близ какого-то села; вся поклажа пастухов была снята с ослов. Жители села плясали за околицей хору, чтобы повеселить пастухов. Старые гуртоправы в длинных, до пят, косматых бурках, опершись на посох, глядели на молодежь. Два молодых чабана сбросили наземь тяжелые бурки и направились к местным парням. Оба были высокие, стройные. Итальянцы увидели, что у них длинные распущенные волосы.

— Когда чабаны пасут овец, — объяснял постельничий Штефан, — они подбирают волосы под шапки. А в праздники, когда молодежь, как нынче, пляшет хору, парни их распускают, и длинные, до пояса, волнистые волосы их развеваются на ветру.

У одного юноши волосы были светлые, у другого — иссиня-черные. И в задорном танце, который они плясали вместе с сельскими парнями под звуки волынок, было что-то крылатое и вместе с тем дикое. Отцу Джеронимо вдруг показалось, что перед ним край счастливых и веселых людей.

— Нет, это заблуждение, — сказал ему постельничий. — Верно, что хора никогда не стареет и гонит прочь печаль. Но за мимолетными радостями — все та же грозная тревога, о которой говорит старый поэт.

— В самом деле, все это уж не кажется мне очень веселым, — признался доминиканец, и глаза его погрустнели.

Когда они проезжали через село меж побеленных домишек, они увидели другую толпу, сгрудившуюся возле деревянной церквушки. Это были похороны. Негромкий звон колокола замирал, не достигнув ближайшей дубовой рощицы; покойника везли в открытом гробу на телеге, запряженной двумя сивыми волами; по сторонам шли родственники — мужчины с непокрытыми головами, женщины в черных платках. Возглавлял погребальное шествие священник в облачении; две старушки время от времени растягивали льняные полотнища, дабы покойник мог перейти по ним в вечность, в мир теней. Другие женщины жалобно причитали, следуя за гробом. Отряд рэзешей остановился, почтительно пропуская незнакомца, который отправлялся в другой, более счастливый мир. А плакальщицы все причитали, разделяя, скорбь родственников.

Отец-доминиканец с непокрытой головой смотрел и слушал, застыв в оцепенении.

— Я увидел обряд, который считал исчезнувшим, — сказал он постельничему. — Подобные причитания, казалось мне, сохранились лишь в недоступных горах Сардинии.

— Существует сей обряд и у нас в Васлуе — в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — грустно улыбнулся доминиканцу постельничий.

ГЛАВА XIV В которой рассказывается о том, что говорят послы. В конце ее мы снова встречаемся с Храна-беком

Двадцать второго числа ноября месяца доминиканец Джеронимо де ла Ровере посылал первое уведомление папе Сиксту о своем пребывании в Молдавском княжестве при дворе Штефана-водэ.

«Святой отец и повелитель, — писал доминиканец, — сей двор находится в убогом городке под названием Васлуй. Стольный город князя — Сучава, на севере страны. Там пребывает княгиня, там же — в сильно укрепленной, с большим гарнизоном крепости, подобной нашим, — хранится и казна. Предвидя войну с султаном Мехметом, князь Штефан-водэ устроил свой военный стан в местности, где условия природы создают возможность хорошей защиты от любого нападения. Увидев это, понял я, что сей князь, кроме прочих достоинств, обладает даром стратега — явление весьма редкое среди коронованных особ. Один из моих здешних друзей, муж выдающийся, получивший в свое время образование в Венеции (будем называть его синьором постельничим), сказал мне как-то вечером, когда речь зашла о королевских коронах, что носители их должны блистать не столько драгоценными каменьями, сколько духовным блеском.