Владислав Реймонт - Мужики

• Название: Мужики
• Автор: Владислав Реймонт
• Издательство: Издательство "ДАС"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1993

Роман В. Реймонта «Мужики» — Нобелевская премия 1924 г. На фоне сменяющихся времен года разворачивается многоплановая картина жизни села конца прошлого столетия, в которой сложно переплетаются косность и человечность, высокие духовные порывы и уродующая душу тяжелая борьба за существование. Лирическим стержнем романа служит история «преступной» любви деревенской красавицы к своему пасынку. Для широкого круга читателей.

---

— А что? Заберут его в острог, только и всего.

— И поделом: ведь вся деревня могла сгореть!

— Я уже спала крепко, а тут вдруг Лукаш — он с медвежатниками ходил — как забарабанит в окно да как закричит: "Пожар!" Господи Иисусе Христе! Окна все красные, словно их кто угольями засыпал… С перепугу у меня руки-ноги отнялись… А тут уж и колокол гудит и люди кричат… — рассказывала Плошка.

— Как только сказали, что горит у Борыны, меня сразу и осенило: Антека это дело! — перебила ее другая баба.

— Да полно тебе! Говорит так, словно своими глазами видела.

— Видеть не видела, да все так говорят…

— Ягустинка еще на Масленице везде звонила об этом!

— Дело ясное: закуют его и в острог повезут.

— Ничего ему не будет! Видел кто, как он поджигал? Свидетели есть, что ли? — заметила Бальцеркова, великая сутяга, знавшая толк в законах.

— Так ведь старик-то его поймал на месте?

— Поймать-то поймал, да не за этим, за другим делом. Да хоть бы он и видел, как тот поджигал, свидетелем он по закону быть не может, потому что они с Антеком враждовали.

— Это уж не нам разбирать, а суду. А кто виноват перед Богом и людьми, как не эта сука Ягна? — сердито и громко сказала Бальцеркова.

— Правда! Верно! Этакой срам, этакой грех! — зашептались женщины, теснее сбившись в кучу, и пошли перемывать косточки Ягне и наперебой вспоминать все ее грехи.

Они говорили все громче, поносили Ягну все с большим азартом. Они рассказывали сейчас то, что было и чего не было, все, что только про нее когда-либо слышали или сами сочинили. Закипела в них давнишняя досада и зависть, и градом полетели на Ягну бранные прозвища, проклятия, угрозы, слова ненависти и дикой злобы, — появись она здесь в эту минуту, на нее бы, конечно, набросились с кулаками.

А в другой кучке мужчины с таким же ожесточением ругали Антека. Мало-помалу гневное возбуждение охватывало всех, молниями сверкало в глазах, и не одна рука грозно сжималась в кулак, готовая ударить, не одно жестокое слово падало как камень. Даже Матеуш, сначала защищавший Антека, отступился от него и только под конец сказал:

— Свихнулся он, должно быть, если на такое дело мог решиться!

Но тут выскочил вперед рассвирепевший кузнец и стал объяснять мужикам, что Антек не раз грозился спалить дом отца, что старик давно об этом знал и по целым ночам караулил.

— Я присягнуть готов, что это его рук дело, — да, наконец, есть свидетели, они все покажут. Таких, как он, карать надо! Не он ли постоянно подговаривал парней бунтовать против старших? Я даже знаю, с кем из них он сговаривался, знаю, вижу их перед собой, слушают они меня сейчас! И смеют еще за такого заступаться! — орал он все громче и грознее.

— От такого зараза идет по всей деревне! В тюрьму его надо, в Сибирь, палками до смерти забить, как бешеную собаку! Мало того, что с родной мачехой грешил… Нет, он еще поджигать! Просто чудо, что вся деревня не выгорела! — выкрикивал кузнец. В его горячности явно был какой-то расчет. Это смекнул Рох, стоявший в стороне с Клембом, и сказал:

— Что-то вы уж очень на него нападаете, а вчера еще пили с ним в корчме!

— Кто всю деревню мог по миру пустить, тот мне враг!

— А вот помещик — тот тебе не враг! — вставил Клемб сурово.

Но кузнец их перекричал, зашумели и другие. Кузнец шнырял в толпе, подзуживал всех, призывал к мести, рассказывал об Антеке всякие небылицы. Народ, и так уже достаточно возбужденный, окончательно возмутился, раздавались громкие требования привести сюда поджигателя, заковать в кандалы и передать властям. А некоторые искали уже палок и хотели бежать за Антеком, вытащить его из хаты и так избить, чтобы он всю жизнь помнил. Больше всего кипятились те, кому Антек не раз досчитал ребра…

Поднялась сумятица, крики, ругань, угрозы, толпа бурлила и качалась, как лес в бурю, волной билась о плетни, потом хлынула к воротам, затопила дорогу. Тщетно успокаивал их войт, тщетно солтыс и старики уговаривали и вразумляли — их голоса тонули в адском шуме, а сами они, увлекаемые толпой, шли вместе с другими. Никто их не слушал и не обращал на них внимания, — мужики орали во все горло и рвались вперед, словно подхваченные каким-то вихрем безумия.

Вдруг Козлова начала проталкиваться вперед и вопить в голос:

— Оба виноваты, обоих волоките сюда и покарайте тут же на пожарище!..

А бабы вторили ей и продирались за ней сквозь толпу. В тесном проходе у плетня поднялся вой, визг, все напирали разом, проталкивались изо всей мочи, размахивали кулаками. Дикий шум походил на рев разбушевавшейся реки. Вдруг те, кто впереди, закричали:

— Ксендз идет со святыми дарами! Ксендз идет!

Толпа рванулась, как на привязи, заколыхалась и, хлынув на улицу, остановилась. Уже она рассеивалась во все стороны, расплескивалась брызгами, притихала, — и вдруг наступила полная тишина. Люди падали на колени и обнажали головы.

Ксендз шел от костела с распятием в руках. Впереди шагал Амброжий с зажженным фонарем и звонил в колокольчик.

Они прошли быстро, и уже видны были в густом снежном тумане смутно, как сквозь замерзшее стекло. Тогда только народ начал вставать с колен.

— Это он к Филипке пошел, — говорят, она так простыла вчера в лесу, что уже еле дышит. Должно быть, до вечера не дотянет.

— Звали его и к Бартеку, — тому, что на лесопилке работает.

— А разве он хворает?

— Неужто не знаете? Бревном его придавило. Не жилец уж он на этом свете.

Так шептались в толпе, глядя вслед ксендзу.

Несколько женщин пошли за ним, целая гурьба мальчишек помчалась напрямик через озеро к мельнице. Остальные стояли в растерянности, как стадо овец, когда его неожиданно обгонит собака. Ярость их улетучилась, возбуждение улеглось, уже не слышно было и говора. Все смотрели друг на друга, как будто очнувшись от сна, переминались, чесали затылки, бормотали что-то. И не одному стало так стыдно, что он, плюнув, нахлобучивал шапку и крадучись выбирался из толпы. Толпа, как вода, растекалась по дворам и хатам и постепенно таяла. Еще одна только Козлова не унималась, выкрикивала угрозы по адресу Ягны и Антека. Но и она, видя, что все от нее ушли, только выругалась напоследок, чтобы дать выход злости, и пошла домой.

У дома Борыны людей осталось совсем мало — только те, кто сторожил пожарище на случай, если опять вспыхнет огонь и понадобится помощь.

Остался во дворе и кузнец, сильно разозленный своей неудачей. Он молчал, беспокойно вертелся, заглядывал во все углы и то и дело гнал от себя Лапу, который все лаял и кидался на него.

А Борына весь день не появлялся — говорили, что он зарылся в перины и спит. Только Юзя с опухшими от слез глазами по временам выходила на крыльцо поглядеть на толпу и снова скрывалась. Ягустинка одна хлопотала по хозяйству, но и к ней сегодня нельзя было подступиться, она жалила, как оса. Люди даже боялись ее расспрашивать: ответит так, словно крапивой хлестнет.

В полдень приехал писарь со стражниками и стал составлять опись сгоревшего имущества и выяснять причины пожара. Тут уж, конечно, все любопытные, кто еще оставался во дворе, рассеялись в разные стороны, чтобы не попасть в свидетели.

Улицы вдруг почти опустели, — правда, еще и потому, что все время шел снег. Он был еще мокрее прежнего, сразу таял и покрывал все липкой грязью. Зато в избах гудело, как в ульях. Этот день в Липцах походил на нежданный праздник: почти никто не работал, бабы забыли о хозяйстве, так что в иных хлевах коровы мычали от голода у пустых яслей. Повсюду только судачили, бегали из избы в избу, бабьи языки работали вовсю, сплетни кружили, как вороны вокруг домов, а из окон, дверей и ворот выглядывали лица любопытных, ожидавших, когда же стражники повезут Антека.

Нетерпение и любопытство росли с каждым часом, а между тем никто ничего достоверно не знал. Каждую минуту прибегал кто-нибудь, запыхавшись, и сообщал, что уже пошли за Антеком. Одни божились, что он избил стражников, разорвал веревки, которыми его связали и сбежал, другие врали что-нибудь иное.

Правдой было только то, что Витек бегал в корчму за водкой и что из трубы у Борыны валил дым, из чего люди заключили, что стражникам там готовят угощение.

А уже под вечер проехали по улице, в бричке войта, писарь и стражники — но без Антека!

Это вызвало всеобщее удивление и разочарование — ведь в деревне были уверены, что его закуют в кандалы и повезут в тюрьму. Тщетно люди ломали голову и строили догадки о том, что же показал Борына при составлении протокола. Это знали только войт и солтыс, а они не хотели ничего говорить, и общее любопытство возросло до крайности, высказывались все новые и новые предположения, совсем уже невероятные.

Между тем наступала ночь, темная и довольно тихая, снег перестал, и, видимо, подмораживало. По небу еще проносились серые тучки, но уже между ними в вышине кое-где искрились звезды и от резкого ветра рыхлый снег отвердел и хрустел под ногами. Засветились в хатах огоньки, и люди, собираясь у печи в тесных горницах, успокаивались после всех треволнений этого дня, но не переставали все-таки строить догадки.