Юлия Андреева - Ближнее море

• Название: Ближнее море
• Автор: Юлия Андреева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4311-0009-3

«Ближнее море» – вторая книга «мемуарного» цикла известной петербургской писательницы Юлии Андреевой. Но если первая, «Многоточие сборки», была посвящена только тем людям и событиям, которые имели место в подлинном, земном Ленинграде-Петербурге, то вторая населена гораздо более густо и неожиданно: наряду с живыми персонажами, в ней существуют и «вечно живые», и полностью вымышленные, и те, которые, быть может, придут в этот мир столетием-другим позже.

---

В самом начале отношений с Владимиром Маяковским они договорились честно сказать друг другу, если почувствуют, что их чувства охладели. Весной 1925 года Лиля в одностороннем порядке выполнила условия договора. Маяковский был безутешен.

Факт 8

Лиля считала буржуазным скрывать свои романы и связи на стороне и возмущалась, когда ее взгляды не разделялись другими. Из-за ее отношений с кинорежиссером Львом Кулешовым его супруга актриса Александра Хохлова сделала попытку самоубийства.

«Что за бабушкины нравы?» – возмутилась Лиля, когда ей сообщили о чуть не произошедшей трагедии.

Факт 9

Когда Маяковский влюбился в Наталью Брюханенко, Лиля запретила ему вступать с ней в официальный брак. Великий поэт подчинился. Несмотря ни на что, Лиля дружила почти со всеми его женщинами, ревновала она лишь к Татьяне Яковлевой – русской эмигрантке, с которой Маяковский сошелся в Париже.

Узнав, что Владимир посвящает Яковлевой стихи, Лиля написала ему: «Ты в первый раз меня предал!».

Факт 10

Маяковский хотел, чтобы Татьяна переехала к нему, та же по понятным причинам желала жить во Франции. Гуляя вместе по Парижу, Владимир и Татьяна говорили о Лиле и даже вместе выбрали ей прощальный подарок – автомобиль «Рено». В то время это было невероятно! Лиля стала второй женщиной-москвичкой за рулем. Казалось бы, она получила отступного и теперь не должна мешать их счастью.

Согласно долгое время бытовавшей версии, Маяковский должен был явиться в 1928 году за Яковлевой в Париж, но его не выпустило за границу ОГПУ. На самом деле, как писал об этом Валентин Скорятин, проведший немало времени в Государственном архиве, Маяковский даже не подавал просьбу о выезде. Невеста напрасно прождала его и через какое-то время сочеталась браком с человеком, не связанным никакими обязательствами, клятвами и привязанностями.

Факт 11

Другие подруги Маяковского не спешили связать свою жизнь с жизнью поэта, так как понимали, что в любой момент между ними может возникнуть тень Лили и они останутся у разбитого корыта.

Последняя любовь Владимира Владимировича Вероника Полонская – актриса МХАТа и жена Михаила Яншина, отказавшись немедленно уйти от мужа и перебраться к Маяковскому в комнату на Лубянке, закрывая за собой дверь, услышала выстрел.

«Лиля – люби меня. Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят – «инцидент исчерпан»,
любовная лодка разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете и не к чему перечень
взаимных болей, бед и обид.

Счастливо оставаться. Владимир Маяковский» (предсмертная записка В. Маяковского).

«Если бы я или Ося были бы в Москве, Володя был бы жив», – писала Лиля сестре Эльзе.

Факт 12

После смерти Маяковского Лиля носила его кольцо с надписью Л.Ю.Б. на шее и вышла замуж за Виталия Примакова.

Осип снова был рядом с ней и как встарь они жили втроем.

«Я всегда любила одного – одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю» (имеется в виду Василий Катанян – четвертый муж Лили Брик, с которым она сошлась после расстрела Примакова).

Факт 13

Лиля Брик прожила долгую и интересную жизнь. По ее собственному признанию, перед смертью ей явился Маяковский.

Всю свою жизнь Лиля Брик оставалась властной, способной принимать решения женщиной. Поэтому, когда в 86 лет она сломала шейку бедра и поняла, что отныне ей осталось только лежать колодой и что она становится обузой для своих близких, она покончила с собой.

«Приснился сон – я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «Все равно ты то же самое сделаешь».

Мертвые или вечно живые

В школе мы учимся по стихам давно ушедших поэтов, собственное чтение обычно тоже начинаем с классики. Как правило, первые стихи пишутся в подражание тому или иному любимому поэту. Пииты прошлого – умершие ныне поэты продолжают влиять на нас всю нашу жизнь, так что невольно начинаешь думать, что настоящая жизнь у людей искусства начинается уже после жизни бренной, земной. Мертвые или вечно живые поэты продолжают жить среди нас, время от времени нашептывая на ухо свои, а не наши строки. Есть даже такой термин «привет от…». Привет от Сергея Есенина, от Велимира Хлебникова и Владимира Маяковского. Я уже молчу о многочисленных «приветах» и посланиях от Владимира Высоцкого.

Мы живем в домах или ходим рядом с домами, где когда-то жили поэты, писатели, художники, невольно приобщаясь к их продолжающей жить духовной сущности. Что-то такое, что с годами и не собирается умирать, не покидает стен, за которыми писались романы, песни и стихи, где велись литературные дебаты. Нас цепляет Петербург Достоевского, потому что влияние его не ограничивается страницами романа. Те самые доходные дома и дворы-колодцы существуют в реальности. Есть даже специальные экскурсии по местам Федора Михайловича в Петербурге. Есть Петербург Достоевского, Петербург Блока, Пушкина…

Современные города, города, сохранившие в себе живую историю, в чем-то напоминают «Пикник на обочине» Стругацких. Помните, кто-то посетил землю, устроив на ней пикник, и уходя оставил… Ушедшие, но не оставившие нас в покое поэты и художники привнесли в наш мир что-то такое, что делает «наш» мир… (хотя кто сказал, что он «наш»?) миром, в котором очень сложно, а может быть, даже невозможно сделать что-либо принципиально новое, что-то, чего не было до нас. Как говорил в своих последних беседах с сестрой Артюр Рембо: нет свободы в творчестве, так как все было уже сказано до нас, единственная свобода – петь хвалу Господу, приближаясь через это к его престолу. Но так он думал не всегда, всю жизнь стремясь к свободе и разрывая любые пытающиеся захватить, опутав его по рукам и ногам, узы.

Мы пропитаны музыкой стихов живших на этой земле до нас и, возможно, продолжающих жить здесь по сей день поэтов. Поэтому мне порой и кажется, что времени нет, а все, что было, есть и будет, происходит на каких-то параллельных пластах, имеющих сходство с лепестками розы Даниила Андреева.

Воланд из бессмертного произведения Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» говорит, что не собирается читать стихи поэта Ивана Бездомного, так как читал другие стихи. То есть стихи создаются не индивидуальным гением человека, но коллективным влиянием на него поэтов прошлого, грядущего, стихотворцев, окружающих нашего поэта, и людей, которые о поэзии в себе даже не подозревают, совершая поступки по степени своего безумства, тонкости или смелости доступные лишь истинным поэтам.

Стихи – многогранны, многослойны, сложны, причем даже те, что написаны нарочито простым языком. С этими вообще все непросто. Начнешь, бывало, разбирать такие стихи, и вот они – играющие в прятки с поэтами настоящего; поэты прошлого высовываются из-за строк. Чур-чура нас до утра.

– Кто сказал, что поэту для того, чтобы писать стихи, нужно какое-то горе или несчастье? – удивляется в своем интервью телевидению Борис Рыжий. – Настоящая трагедия поэта как раз в том, что он не может не писать в рифму. Был бы нормальным человеком – писал бы прозу, а тут… величайшее несчастье – этот дар. И зачем тут что-то другое?

Более чем уверена, что многие взявшие в руки эту книгу читатели будут удивляться, почему я пишу о Лиле Брик, Крученых или Есенине. Вот потому и пишу, что для того, чтобы понимать современную поэзию, необходимо учитывать тех, кто оказывал влияние на этих самых поэтов. Живя в Питере, мы, желая этого или нет, постоянно сталкиваемся с призраками тех, кто был здесь до нас. «Петербургский текст – это безумие», – сказал Андрей Битов на вручении премии им. Николая Гоголя в музее современного искусства «Эрарта» в 2010 году. Московский мистический текст – это «Мастер и Маргарита», крымский – это живущий по сей день в Коктебеле дух Волошина… Кавказ давным-давно пленен Лермонтовым. Мы в сетях поэтов и писателей, мы персонажи в чьей-то пишущейся нашей кровью и нашей радостью истории. Мы листья на Мировом Древе: подует ветер – и нет нас… Или наоборот: прилетит ветер, сорвутся листья и закружатся в воздухе, создавая ослепительную радужную арку, которая выгнется однажды надежным щитом над землей, не позволяя никаким пришлым бедам обрушиться на наших детей. И еще. Даже уйдя из времени настоящего, мы все же продолжим нашептывать, наговаривать, диктовать тем, кто останется жить после нас.

Мы любим эту жизнь, даже если она и не отвечает нам взаимностью. Мы любим писать и живы, пока у нас есть возможность творить. А следовательно, мы бессмертны!