Тина Шамрай - Заговор обезьян

• Название: Заговор обезьян
• Автор: Тина Шамрай
• Издательство: VT — World Communication Agency
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-97119-0-8

Человека можно преследовать годами, и он готов вытерпеть все до конца. Но конца не видно. Стае гонителей мало изводить узника тюремным режимом, бессмысленным следствием и бесконечными судами, с ним хотят покончить раз и навсегда. Осталось только загнать в ловушку.

И тогда узник решается на отчаянный шаг — побег. Хотя и понимает — это совершенно безнадёжная и бессмысленная затея: он, заклеймённый и ославленный, не может рассчитывать ни на помощь, ни на сочувствие. Но он ошибался. Одни люди, встретившиеся на его пути, видели в нем только человека, другие — еще и человека. А это, оказывается, немало…

---

Но стоило опуститься на землю, припасть к ней, как тут же исчезло всякое желание куда-то идти, усталость давила бетонной плитой, лихорадило и болело всё тело. Он долго перемогался, когда кто-то сознательный у него внутри стал дёргать и Напоминать: надо встать! Кто распинался насчёт преодоления слабостей? Или это всё не более, чем бла-бла-бла? Так эту чепуху каждый может молоть, а ты встань! Встань! Да вставай же, сволочь!

Пришлось подчиниться самому себе и остатками разума и того, что называется волей, приказать: теперь иди! И не сразу разобравшись, в какую именно сторону, беглец двинулся вправо и скоро увидел вчерашнюю дорогу, ту, что вела на восток. Навязчивое желание идти в том направлении было иррациональным и совершенно детским: в той стороне ведь тоже будут искать. Поиск концентрическими кругами разбежится во все стороны, во все пределы и захватит всё и вся…

А он облегчит этот поиск и пойдёт по дороге, которую кто-то когда-то расчистил и обозначил на картах пунктиром. Эта колея была тверда, как асфальт и, наверное, поэтому каждый шаг отдавался болью в башке, а в ней и так был непорядок — перед глазами плыл тот самый жёлтый туман, что стоит над Янцзы. А тут ещё приходится прислушиваться, рыскать глазами: а вдруг машина, а вдруг такие же, как он, пешие путники. Правда, дорога далеко и не просматривалась, она волной шла между сопками. И, волоча ноги, он тащил себя, то поднимаясь вместе с дорогой, то опускаясь вместе с ней вниз.

Особенно тяжело было при подъёмах, и всё чаще приходилось останавливаться на отдых. И он уходил с дороги и садился у какой-то опоры, то под дерево, то у камня и закрывал глаза. Вот так же, остановившись, он и увидел какой-то блеск меж ветвями ближних кустов. Вода? Откуда ей там быть? Но, не раздумывая, на коленях, откуда и силы взялись, рванул в кусты, раздвинул ветки и… И чертыхнулся. Среди зарослей валялся icy сок старого пластика. Но как, чёрт возьми, блестел! Блестел! Мозги совсем песком заплесневели: откуда здесь вода, здесь только песок и пепел! А он, как тот солдат из анекдота, на что не посмотрит, а видит одно — женщину. Вот и у него перед глазами возникают то голубоватый кулер, то полный до краев стакан, то запотевшая бутылка. Он со стоном отгонял эти видения, а они наплывали снова и снова. И если бы сейчас по дороге попалась лужа, он упал бы в неё и пил бы из нее, пил… Лужа не лужа, но что-то должно быть там, впереди… Жаль, не может он идти быстрее! Мозг и готов был разбежаться, но подводили ноги, спина и всё остальное, непослушное. И уже мечталось: ну, хоть бы какая-нибудь машина проехала, он не стал бы прятаться, а встал бы посреди дороги и попросил хоть бензина, но только напиться… Какой бензин, он готов пить и мочу. Только высох весь и снаружи и внутри: ни слюны, ни пота, кажется, самой крови и той в жилах нет. И весь он уже как бумага, такой же легкий.

Эта была та лёгкость, что наступает обычно на третий день голодовки. И человек кажется себе звонким и прозрачным, ещё немного, и можно взлететь! Если бы и в самом деле можно было взлететь. Но чем дальше он шёл, тем явственней становилась обманчивость таких ощущений. И вот уже стала кружиться голова, и что-то случилось с периферическим зрением. А со времён занятиями каратэ, он помнил, такое зрение быстрее среагирует на неожиданную опасность. И если машину он ещё услышит, то человека может и прозевать…

И пить, безумно хотелось пить… Нет, всё-таки странная история произошла с протопопом, неистовый Аввакум её, точно, придумал. Однажды зимой ему смертельно захотелось пить — солёненькое что-то съел? — и не мог найти воды. Да, зимой в этих краях долго нет снега, и в морозы речки промерзают до самого дна. Хорошо, захотелось пить, и воды не было, но лед, лед-то был! Ну, допустим, нечем было долбить, но можно было скоблить палкой, камнем, да хоть пуговицей… Хорошо, ничего такого не было, даже пуговиц — оборвались все до одной, тогда надо было лечь на лёд и дышать, дышать, а потом скрести ногтями. А протопоп только к богу взывал! Как там у него: Господи, источивый Израилю, в пустыни жаждущему, воду тогда и днесь! Ты же напои меня, ими же веси судьбами. Надо, надо было долбить лед, наскрести такие тонкие ледяные стружки, и они бы таяли во рту, таяли…

Нет, нет, надо отключить воображение, а то недолго и с ума сойти! А он, хоть и некоторым образом раскольник, но не протопоп Аввакум. Нет, у него такой веры в божий промысел, с ней было бы легче. Но и протопопу приходилось бороться с собой. Как там у него? — потёр он голову, и перед ним будто сама собой открылась книга, прямо вот так, на нужной странице: Сыне, не пренемогай наказанием Господним, ниже ослабей, от него обличаем. Его же любит Бог, того и наказует. Биет же всякого сына, его ж приемлет… Аще ли без наказания приобщаетеся ему, то выблядки, а не сынове есте…

Вот-вот, не хочешь быть выблядком, тогда без стонов и проклятий! Вот только бы встать, только бы, как протопоп говорил, вскарамкаться… И, перебирая руками по камню, он поднялся и увидел на взгорке небольших зверьков, сидевших по Два, по три на склоне сопки. И пришлось замереть: это что, тоже кажется? Но нет, зверьки были вполне живыми, и вся колония, посвистывая, посматривала на него чёрными смышлёными глазками: что за зверь? Отдельно столбиком стоял самый большой наверное, самый главный толстячок. И только он попытался сквозь мутные стёкла очков рассмотреть этого отца-командира, как зверьки разом будто по команде вдруг исчезли, словно провалились под землю. Остались только взрытые ими холмики земли. И слабое умиление забавными зверушками вдруг перебилось практичной мыслью: что они пьют, эти хорьки, сурки или как там их? Пьют же они что-то? А что, если в норах есть вода? Нет, он точно сбрендил! Нет там никакой воды, они ею, как верблюды, запасаются впрок…

И пришлось идти дальше, и казалось, что эта бесконечная дорога ведёт в тартарары, и он никогда не выйдет ни к людям, ни к милиционерам. Теперь он отдыхал стоя, а то вдруг не сможет подняться с земли. Ноги сделались совсем слабыми и, казалось, могут подломиться в любой момент, и он боялся сделать неловкое движение. И, как там говорят, обезножеть? А скоро и стоять было трудно и, остановившись в очередной раз посреди дороги, он наклонился и, упершись руками в колени — испытанный способ — отдыхал так, открыв рот. И тут какие-то капли упали на дорогу, оказалось, пот со лба, он попробовал — в самом деле, соленый, но мало. И, странное дело, солнце пекло, а он не мог согреться. Но доставать одежду не было сил, для этого надо развязать веревочку, снять сумку, расстегнуть молнию — нет, слишком сложно. В груди что-то хрипело, а в башке тяжко пульсировала кровь, ещё немного, и она прорвёт сосуды и хлынет горлом, из глаз, из ушей. Из-за этого стука в висках он не сразу услышал звук работающего мотора.

Когда же понял, что там, позади, грохочет какой-то механизм, и скоро покажется на этом взгорке, отбегать в сторону было поздно. И, не раздумывая, упал на колени, потом на бок, а дальше перекатился в небольшую канавку и замер там, и даже, кажется, перестал дышать. Через минуту над ним пронёсся какой-то безумный всадник, а потом тарахтенье мотора стихло, будто и мотоцикла не было, только острый бензиновый запах завис над дорогой. Пыль оседала медленно, но и он не спешил подниматься, лежал, припорошённый, и радовался: пронесло. И на этот раз пронесло!

Но сколько раз ещё ему придётся так отскакивать, забиваться в щель, прикидываться прахом? Нет ответа. Но, перевернувшись на спину, он совсем близко от себя увидел замечательный предмет — маленькую пластиковую бутылочку и на четвереньках бросился к ней, как за спасением. Бутылочку, видно, выбросили с пролетевшего на крыльях мотоцикла, она была совсем свежей, блестящей, и лишь открытое горлышко было в земле. И на донышке была вода! Он не стал оттирать грязь, а тут же припал к бутылочке, но глотать было нечего — вода растаяла во рту без следа, только раздразнила. А тут ещё застрявший во рту песок, он уже хотелось выплюнуть крупинки, но плеваться было нечем, и пришлось оттирать язык краем ворота. Всё равно хорошо. Господи, благослови мотоциклиста! А вдруг и дальше лежит какая-нибудь емкость, тогда он сможет продержаться до того, как появятся и колодцы, и речка, и стога сена, обязательно стога… Должно же поблизости быть какое-то селение, ведь для чего-то прокладывали эту дороху, что-то она да соединяет. Разумеется, все дороги куда-нибудь ведут, вот только в какой Рим?

Но когда в створе между двумя сопками он увидел какое-то строение, он вместе с радостью — дошёл, наконец, дошёл! — испытал и другие, самые разнообразные чувства. Мысли метались от самых смелых: «А почему бы и не выйти?» до панических: «Нет, нет, нельзя!» Но теперь, когда он на пределе, надо прибиться хоть к какому-то укрытию. Да, да, если он не отлежится, то не сможет идти дальше. И лекарства нужны, совсем простые таблетки, надо хоть как-то утишить пульсирующую во всем теле боль… Таблеток захотел? Мало тебе лекарств, что доктор прописал? Но, чёрт возьми, он всё-таки добрался до людей! И теперь не должен затеряться на этих спёкшихся от зноя камнях. Теперь ему бы только кружечку воды, а там будь, что будет…