Василий Кучер - Две жемчужные нити

• Название: Две жемчужные нити
• Автор: Василий Кучер
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1965

Василя Кучера, автора книг «Черноморцы», «Кармалюк», «Прощай, море», «Трудная любовь», вышедших в «Советском писателе», неизменно влекут море, люди, живущие у моря, связавшие с ним свои судьбы. Новый его роман «Две жемчужные нити», действие которого происходит в наши дни в черноморском портовом городе Новограде, посвящен молодежной бригаде ткачих, борющейся за право называться коммунистической.

Одна из сюжетных линий романа показывает сложную, полную борьбы и страданий судьбу украинской девушки Марты Тиховод, увезенной во время войны на чужбину.

Тонкий и четкий рисунок образов, противопоставление разных судеб и условий жизни у нас и за рубежом позволили автору создать выразительные человеческие характеры, широкое художественное полотно о людях труда и военных моряках.

---

— Все может быть, — оправдывался боцман. — Я их знаю. В одном месте батарея протекает. В другом — труба лопнула. Там кранов нет, здесь — штепсель испорчен. Одно окно разбито, второе перекошено. Одна дверь не закрывается, другая не открывается.

— Так они же, наверно, проверили, — откликнулась Анна.

— Некогда было! Слышала же: секретарь — на бюрю, адмирал — на самолет, рапорт везет…

— Не беда… Сами исправим, если что не в порядке… была бы квартира, — успокаивал старика Гнат, весело посматривая на море.

На вершине горы, у нового дома, остановились. Все было как на ладони. Город, сады, парки, памятник адмиралу Макарову, просторные бухты, корабли. И море. Нахмурившееся, с белыми бурунами, почерневшее при солнце.

Боцман измерил глазами высокую гору, на которой они стояли, прибавил к ней еще пять этажей нового дома и сказал:

— Далеко видно. На полтора морских горизонта. Отсюда, Гнат, ты увидишь больше, чем твой адмирал из своей штаб-квартиры. У него перед глазами один горизонт, а у тебя — полтора…

— Девочки! Сюда-а-а! — звонко закричала Олеся и замахала белой косынкой.

Впереди бежала Искра. За ней, взявшись за руки, — Стася и Галя. Светлана Козийчук шла одна, с книжкой. Позади на значительном расстоянии медленно шагал Павел Зарва, держа под руку Ольгу Чередник. И последним, сбив набекрень берет, шел Андрей Мороз. Бригада растянулась по горе, словно рассыпавшиеся бусинки.

Гнат долго глядел на море.

— Будет шторм. Опять пойдем в море. Адмирал не может, чтобы в шторм корабли стояли на приколе. Жаль, что я не побываю на вашем празднике, Дмитрий Григорьевич…

— Ничего, Гнат, утро приносит надежду. В самый большой шторм утро всегда приносит надежду. Не горюй. — Медленно выговаривая слова, боцман повторил еще раз: — Утро приносит надежду.

И немного помолчав, добавил:

— Запомни эти слова, Гнат. Запомни, и тогда легче станет жить на свете.

— Спасибо, — козырнул Гнат, легонько коснувшись рукой мичманки.

Защебетали девушки, вокруг рассыпался смех. Все остановились у подъезда, в котором находилась долгожданная квартира. Заперто.

— Начинается, — буркнул старик. Он выхватил из кармана милицейский свисток и громко просигналил.

Где он его раздобыл и зачем носил с собой — никто не знал. Даже жена. Прибежала какая-то женщина, потом мужчина, а за ними — домоуправ.

— Свадьба? Молодожены? Приветик, приветик, — потирал он сизый нос. — Знаю. Все знаю. У нас тоже морской порядок. Ордерочек прошу, ордерочек…

У порога вытерли ноги и рассыпались по гулкой, пустой, с чуть низковатыми потолками квартире. Искра крикнула:

— Ванна! И газ на кухне! А кухня, девочки! Финская!.. А какие окна? Два — на море. Одно — на Новоград, а четвертое — кухонное — прямо в лес. Все окрестности видны.

Девушки хвалили квартиру, прикидывали, где и что поставить из мебели, которой еще не было. Ахали и охали от радости. И только боцман молчал и все вертелся у кранов, выключателей, электросчетчика и газовой плиты. Все было исправно. Осекся старик, притих.

Искра отвела Олесю в уголок и просит:

— Олеся, никому не отдавай свое место в общежитии, я хочу там жить…

— А у Павла? У него же лучше…

— Нет. Я теперь третья лишняя. Павел с Ольгой все вместе да вместе. И чай пьют и еду варят. Он и посуду моет. Неудобно мне там, Олеся, — шептала Искра. — Не могу так близко около чужого счастья жить. А мое куда-то закатилось и до сих пор не найду его. Плакать хочется. Целые ночи не сплю…

— Вот как! — удивилась Олеся.

— Когда вы будете переезжать? — не отступал домоуправ.

— Надо сначала мебель купить. Сегодня привезем, — пояснил Гнат. И он с трудом выпроводил девчат на улицу.

Взяв боцмана под руку, Гнат сказал:

— Я сейчас побегу в магазин. Потом позвоню в штаб. И, должно быть, не вернусь. Разрешите вручить вам подарочек сейчас. Это модель нашего маяка. Она может быть настольной лампой. У нее световое реле. Включается в розетку. Когда наступают сумерки, маяк загорается. Утром сам гаснет. Синхронные часы бьют корабельные склянки. И ревун гудит. Я хочу, чтобы мой маяк стоял у вас на столе, когда соберутся гости. Пусть свечки горят и он светится. Свечки догорят и погаснут, а маяк будет светиться, Дмитрий Григорьевич…

— Сам мастерил?

— Конечно.

— Спасибо.

Старик обнял Гната и еще раз повторил:

— Не забывай: утро всегда приносит надежду.

Море бушевало все сильнее, заглушая веселые девичьи голоса. Только косынки белели на фоне почерневшей воды, словно крылья чаек.

29

В воскресенье утром показался теплоход. Чайки со всего берега весело закричали и, чувствуя поживу, помчались навстречу. На борту, кроме наших туристов, плыли еще и французские. Набралось их в Марселе немного; денег, чтобы зафрахтовать свой пароход, не хватило, вот их и взял наш теплоход, на котором оказались свободные каюты. Французы были веселые, компанейские, сразу же перезнакомились с нашими туристами, радостно сообщили, что среди них едет большая группа, организованная обществом «Франция — СССР». Русского языка они не знали, но охотно произносили первые слова, которым их научили матросы: «давай-давай», «спутник», «лунник», «водка».

Марта, которая тоже ехала на этом теплоходе, принарядив сына и дочь, замерла перед прозрачным стеклом рубки, вглядываясь в далекую землю отцов, которая все ширилась и словно плыла им навстречу. Женщина прижимала к груди девочку и что-то горячо шептала. Анри держал на плечах сына, опираясь на железный костыль.

Капитан оглядел Марту с головы до ног. Все на ней было в тон и к лицу, а едва уловимый аромат духов чуть подчеркивал торжественность, с какой женщина вышла встречать родной берег своего детства.

— А каблограмму сестре послали? — спросил капитан.

— Нет, — как-то виновато улыбнулась Марта. И пояснила: — Сюрприз!

Тем временем синяя полоска земли превратилась в зеленые горы, белокаменные дома, прохладные леса, в ажурное кружево высоких кранов, устремившихся в небо над строительными площадками. Марта вглядывалась в берег широко раскрытыми глазами. Узнавала и не узнавала. Но вот над морем, на высокой горе, что-то сверкнуло. Ослепительно манящее, как само детство. Сверкнуло раз, второй, посылая в море сигнал.

— Маяк! — воскликнула Марта, повернувшись к мужу. — Наш маяк!

— Так точно, — подтвердил капитан.

— Здесь мой отец, а ваш дедушка. Слышите, детки, дедушка ваш, — и показала дочке и сыну высокую, замшелую от морских туманов башню, на которой снова и снова вспыхивал и гас ослепительный свет.

Глотая слезы, Марта чуть слышно спросила:

— Зачем он горит днем? Может, нас встречают салютом или так отдают приказ?

— Не знаю, — пожал плечами капитан. — Я иду визуально. У нас радио, радары. Верно, на маяке ремонт либо какой-то церемониал…

Капитан угадал. Это был и в самом деле церемониал.

На самой верхней площадке маяка, где высились чистые, как хрусталь, линзы, со всех сторон оберегающие удлиненную электрическую лампу, стоял однорукий боцман. На нем парадная морская форма, на боку именной кортик. В руке бронзовый светильник, формой напоминающий старинную церковную чашу или эллинский ручной факел, выставленный в музее. Нет! На точеной подставке и на самой чаше красовались выгравированные колоски, серп и молот, пятиконечная звезда и два блестящих якоря. По широкому ободку, словно на корабельной рынде, были выбиты медные слова: «Новоград, 1960».

Боцману трудно одной рукой зажечь факел, и он, двигая главную лампу, посылал в море ослепительные и непонятные сигналы, на которые обратила внимание Марта. Боцман мог бы зажечь факел на земле, от запасной аккумуляторной станции, но это было совсем не то. Церемониал должен начаться здесь, на верхней площадке маяка, и быть виден издалека, чтобы было ясно, — огонь добыт не где-нибудь, а именно на маяке, из его главной лампы. И старик нарочно долго мигал главной лампой, чтобы как можно больше людей заметили этот блеск.

Наконец искры посыпались гуще и факел загорелся высоким пламенем. Дмитрий Григорьевич накрыл пламя легонькой стальной сеткой и медленно стал спускаться. Сетка хорошо охраняла огонь, он не гас на ветру, его не мог погасить никакой шторм.

Жены нет дома. С самого утра убежала в общежитие к Олесе, да и засела там. Гнат, верно, распоряжается в новой квартире, распахнул окна, чтобы и здесь все было как на палубе катера-ракетоносца, открытой всем ветрам.

Гляди, как трепещут белые занавески. Играют, словно паруса, с ветром. Хоть бы высунулся Гнат да поглядел на старого боцмана. Нет, не глядит. Только занавески мечутся, никак не улетят… А может, Гнат ушел из дома, оставив распахнутыми окна? Где уж понять сейчас этих парней и девушек? Все им не так. Все по-своему норовят сделать…