Александр Доманин - Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники

• Название: Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники
• Автор: Александр Доманин
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-227-02115-1

Александр Анатольевич Доманин. Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники.

В книге ярко и в доступной форме рассказывается о сложнейшем и интереснейшем периоде мировой истории — Монгольской империи Чингисхана и его преемников.

Книга предназначена для широкого круга читателей, интересующихся историей.

---

По древней монгольской традиции, весной проводится поминовение усопших, сопровождающееся тризной и жертвоприношениями. На поминки собираются большие массы народа, но главная роль принадлежит вдовам умерших вождей. Весной 1172 (или 1173) года вдовы Амбагай-хана, Орбай и Сохатай, отправились в «Землю предков», на кладбище, «забыв» предупредить об этом Оэлун. Вскоре выехала и Оэлун, но оказалось, что Орбай и Сохатай уже провели и тризну, и жертвоприношение, не дожидаясь вдовы Есугэя. Оэлун обрушилась на обеих женщин с резкими упреками, что ее и не позвали, и не подождали. — «Не потому ли это, — спросила она, — что Есугэй-багатур умер, а дети его и вырасти не смогут?» На резкие слова Оэлун вдовы Амбагая ответили прямым оскорблением: «Ты и заслуживаешь того, чтобы тебя не звали, или, позвав, ничего не дали. Тебе и следует есть то, что найдешь. Ты и заслуживаешь того, чтобы тебе отказывали даже в просимом. Видно, из-за того, что умер Амбагай-хан, нас может оговаривать даже Оэлун». В этих грубых словах явно прослеживается стремление «указать Оэлун ее место», нежелание ханских вдов считать вдову Есугэя равной, ведь Есугэй-багатур так и не успел стать ханом. Скорее всего, не лучшим образом показала себя в этой склоке и сама суровая и непреклонная Оэлун. А ведь дело происходило на глазах у сотен свидетелей.

И то, что началось как женская ссора, имело последствия, о которых давно мечтали (и подспудно готовили) былые соперники Есугэй-багатура. Уже на следующий день подавляющее большинство людей Есугэевского улуса бросило вдов своего вождя с малыми детьми на произвол судьбы и откочевало вниз по реке Онону. Немногие, оставшиеся верными памяти вождя, погнались за отступниками, чтобы убедить их вернуться. Старик Чарахай, самый авторитетный из сторонников Оэлун, попытался отговорить изменников. Тут-то и произнес Тодоен-гиртэ, предводитель отступников, ставшие знаменитыми слова: «Ключ иссяк, бел-камень треснул». Эта монгольская пословица означала крах чего-либо. То есть, Тодоен прямо указал, что со смертью Есугэя верность его знамени кончилась. Больше того, Тодоен-гиртэ не ограничился словами. Видя, что Чарахай продолжает уговаривать людей вернуться, он ударил старика копьем в спину. Тяжело раненный Чарахай вынужден был вернуться, ничего не добившись. Вскоре он скончался от этого ранения. Перед смертью он жаловался маленькому Темучину, что получил рану только за проявленную верность роду Есугэя, и Темучин уехал от него в слезах. Возможно, этот упрек как-то повлиял и на верного Мунлика, потому что позднее, когда на семью Есугэя обрушились всяческие невзгоды, никаких его следов поблизости от Оэлун и ее детей мы не находим.

Вообще, ситуация с Мунликом представляется несколько запутанной и даже противоречивой. Особенно неясными, если исходить из данных источников, выглядят его отношения с семьей умершего Есугэя — в частности, с Оэлун. Как уже говорилось выше, Есугэй, умирая, передал Мунлику на попечение всех своих близких. По тогдашним монгольским обычаям это означало, что попечитель просто брал в жены вдов умершего вождя, а его детям становился вместо отца. Но здесь и начинаются неувязки. С одной стороны, то, что Мунлик взял Оэлун в жены, казалось бы, полностью подтверждается его прозвищем, под которым он и известен в монгольской истории: Мунлик-эчиге, то есть «отец» (заметим, что и старца Чарахая, отца Мунлика, в «Сокровенном Сказании» называют Чарахай-эбуген, что означает «дед»). Более того, Рашид ад-Дин в своей книге несколько раз называет Мунлика мужем Оэлун — правда, утверждая, что это замужество состоялось, когда Темучин был уже взрослым. Но… в подробном рассказе о последующих бедствиях, постигших семью Есугэя, об огромной роли Оэлун в том, что дети умершего багатура смогли выжить, относительно Мунлика не сказано ни единого слова. И тут явно скрывается какая-то тайна личных отношений, о которой, несмотря на свою близость к Оэлун, не знал даже автор «Сокровенного Сказания».

Вопросов здесь значительно больше, чем ответов. И первый вопрос такой: а почему, собственно, Мунлик? Ведь если исходить из неписаного монгольского закона, вдову должен был брать в жены брат умершего. К тому времени старшие братья Есугэй-багатура тоже приказали долго жить, но младший, Даритай-отчигин, был жив и здоров, и во времена тайджиутских гонений на Оэлун и ее семью, похоже, отнюдь не бедствовал. Такое явное пренебрежение устоявшимся обычаем должно, конечно, иметь какое-то логичное объяснение. И представляется вероятным, что предсмертную волю Есугэя определила политическая позиция Даритай-отчигина, а конкретно — фактическое его предательство родного брата и переход на сторону заклятого врага и соперника, Таргутай-кирилтуха. Позднейшие метания Даритая из одного лагеря в другой, как кажется, подтверждают эту версию. А если так, то следующей подходящей фигурой для опекунства становился другой родственник, обладающий в силу происхождения достаточным авторитетом в обществе. В этом смысле Мунлик был вполне подходящим кандидатом: он по прямой линии происходил от знаменитого Хайду, который был также и предком в пятом колене самого Есугэя. Мунлик являлся потомком младшего сына Хайду, Чаоджина, в то время как Есугэй происходил от старшего — Байсонкура. К тому же Мунлик, по-видимому, в родовом счете поколений стоял на одну ступеньку выше, что в монгольском обществе имело большое значение. Плюс к этому род Хонхотан, из которого он происходил, показал себя верным союзником Кият-Борджигинов. Возможно, Есугэя с Мунликом связывала и личная дружба, проверенная в военных походах. В общем, выбор Есугэя кажется вполне обоснованным и, похоже, сам Мунлик против такого положения вещей никак не возражал. Но тогда возникает второй важнейший вопрос: а куда же подевался Мунлик в годину невзгод и бедствий? Заметим, что позднее, уже после провозглашения Темучина ханом, он вновь становится активным участником событий монгольской истории. И нигде далее не упоминается о его странном исчезновении из жизни Оэлун и ее семьи. Больше того, Мунлик пользуется в эти годы почти безграничным уважением и доверием Темучина, а в списке тысячников 1206 года стоит самым первым, впереди даже Боорчу и Мухали — предводителей правого и левого крыльев монгольского войска. А значит, никаких упреков Мунлик явно не заслуживал, да и сам Темучин в период своего избрания всемонгольским ханом подчеркнуто называет Мунлика отцом и всячески превозносит его заслуги.

Пиала-аяга. Серебро, дерево

Что же за жизненная коллизия отдалила Мунлика от Темучина в самые трудные годы жизни будущего хана монголов? О каком-то явном предательстве, видимо, не может быть и речи. Но вот об известной слабости, неспособности противостоять давлению тайджиутских вождей, проявленной Мунликом, вполне можно говорить. Не стоит к тому же забывать, что у сына Чарахая к моменту смерти Есугэй-багатура была и собственная большая семья. О жене его, впрочем, известий никаких нет, но у Мунлика имелось четыре сына, которых тоже надо было вырастить. А в условиях явной враждебности ближайших родичей к семье Есугэя, перспектива совместной жизни с Оэлун обрекала уже собственных детей Мунлика на голод и невзгоды. И, возможно, ради своих сыновей он вынужден был отказаться от прямого опекунства над семьей покойного друга и кочевать отдельно. Однако, отношений между ними это, похоже, не испортило. Вполне вероятно, что по мере сил Мунлик старался помогать Оэлун и ее детям, но делал это тайно, чтобы не попасть под возможные репрессии тайджиутских вождей.

Вернемся, однако, к умирающему Чарахай-эбугену и плачущему маленькому Темучину. Наверное, во второй раз в жизни мальчик испытал глубокое горе; причем оно было тем сильнее, что Темучин впервые осознал, что смерть отца стала не просто огромной потерей для семьи. Фактически, кончина Есугэя и последовавший за ней уход родовичей означали крушение всех детских надежд и иллюзий. Со смертью Чарахая кончилось Темучиново детство.

Кровавая развязка попытки немногих верных вступиться за семью Есугэя была тяжелейшим ударом, но и она не поколебала решимости Оэлун — настоящей львицы в облике женщины. После смерти Чарахай-эбугена уже она сама поднимает бунчук Есугэя с изображением белого кречета — родового знака Борджигинов — и бросается в погоню за изменниками. Часть людей, по-видимому, более совестливых, ей удалось вернуть, но этот успех оказался недолгим. Агитация и неприкрытое давление Таргутай-кирилтуха и его присных постепенно делали свое дело. Вероятно, это рассеяние Есугэева улуса растянулось года на два. Во всяком случае, зимой и весной 1174 года семья Есугэя еще могла вести образ жизни, приличествующий монгольской знати. Только так можно расценить знаменитый эпизод братания Темучина с Джамухой. Едва ли Джамуха, богатый наследник главы рода джаджиратов, стал бы заключать кровный союз с нищим изгоем. Так что окончательный уход последних родовичей от семьи Есугэя пришелся, скорее всего, на лето 1174 года, когда Темучину исполнилось двенадцать лет. Некоторые эпизоды из рассказа о братании Джамухи и Темучина косвенно подтверждают эту версию. Говорится, что дружба двух будущих великих соперников завязалась, когда они играли в альчики[40] на льду Онона, а обряд побратимства они свершили, когда весной в степи стреляли из детских луков. Такое времяпрепровождение вполне в духе детей нойонов, но как-то мало свойственно нищим беднякам, жизнь которых проходит в тяжком труде. А Темучин ведь был старшим ребенком в семье, в определенном смысле, кормильцем, хотя, разумеется, главная нагрузка падала на Оэлун.