Андрей Дай - Поводырь - 4

• Название: Поводырь - 4
• Автор: Андрей Дай
• Жанр: Прочая старинная литература

---

За ужином и новости из губернской столицы узнали. Отговорились, правда, что уже неделю как Томск покинули, все послания по острогам да заставам развозили. Оказалось, что в городе уже голову сломали, в попытке отгадать - куда же это бывший губернатор делся. О том, что нас с Герочкой жандармы арестовать желают, никто и не ведает. Всех интересует другой вопрос - как "наш немчик" с новым, только-только назначенным губернатором, действительным статским советником, Николаем Васильевичем Родзянко уживутся?

И вот тут, как выяснилось, народная фантазия развернулась не на шутку. Мигом стало известно, что сам новый губернатор из помещиков. До манифеста чуть ли не пятьсот душ имел, и пять тысяч десятин пахотной земли. Отец его из военных. До полковника дослужился, а сам Николай Васильевич, все больше по чиновничьему делу. Последние восемь лет вице-губернатором служил. Сначала в Петрозаводске, а в 1859 году в Пскове. "Мы Пскопские!", едрешкин корень! Купчины нашенские, сибирские, по телеграфу со знакомцами своими связались, и выяснили, что будто бы, Родзянко этот, сильно мздоимцев да казнокрадов не любит.

- Немчик-то наш, - совершенно серьезно разъяснял улыбающимся в густые бороды казакам, один из обозных мужичков. - Сам-то мзду не брал, но и другим не мешал. Этот его, литвин носатый, даже и приплачивал с генеральского кошта писарчукам простым. При ём в городе чтоб не при деле мужик, так и нетути таких! Всем работу нашел. На стройке, али в порту, в Черемошниках. Видать, кому-то поперек горла встало, что люд дышать стал, деньга в мошне завелася.

- Как Лерхова нашенского погнали, - тут же поддакнул другой. - В присутствие без пятиалтынного и входить боязно. Чернильные души как с цепи посрывались. Забоялися, что при новом-то начальнике и подношения брать не дадут, и литвин больше приплачивать не станет. К хорошему-то быстро попривыкли. Теперича только опасаются.

- Акулов-то, старший который. Ну тот, что по морде от немчика на пожаре получил, а опосля у него же в Обчестве приказчиком стал. Так вот! Акулов давеча в Магистрате снова шумел. Кричал, что, дескать, надобно немца нашего пропавшего в Почетные горожане принимать. А Тецков ему - мол, странно это, что важный такой господин и вдруг исчез. Его, мол и жандармы сыскать не могут. Можа он уже и неживой, не дай Господь, в сугробе где-нето лежит, а мы иво в Почетные.

- А тот чего? Не в жисть не поверю, что Акулов да слово в карман спрятал!

- Дык и не спрятал. Прохоровский мальчонка... Ну того, что варежки из лосячьей кожи шьет... Ну с Болота! Во-о-от! Пацан-то евойный в посыльных у Лерхова нашего служил, а там и гимназю закончил. Его писарем в Магистрат приняли, парнишка-то с головой и буквы складывать мастер. Вот он батяне и пересказал, как Акулов-то с Тецковым ор на весь Обруб подняли.

- Дык, а чего шумели-то?

- Так Акулов все напирал. Вернется, дескать, бывший губернатор, куда он от усадьбы своей богатой денется?! Люди со всех краем на чудо такое посмотреть приходят...

- А Тецков чего?

- А, кричит - ну и вернется, нам-то чего? А Акулов - глотка-то у иво что труба Иерихонская - мол, а ну как новый начальник немчика нашего из Томска выгонять станет? А бывший-то и тебе и мне и, почитай, всему городу, столько добра принес, что и сравнить не с кем. Как же можно-то его выгонять?

- А этот, новый начальник, - решился поинтересоваться я, прикрыв, на всякий случай нижнюю часть лица башлыком. - Уж не родня ли нашему Родзянко, Николаю Павловичу? Тому, что советником при губернском правлении?

- Ага! - обрадовался мужичок. - Вот и обчество попервой так решило. Ан нет! Фамилия одинаковая, а род, видно, разный! Нашему Родзянке-то теперича точно жизни не станет. Их ведь путать будут, а какому начальнику это по сердцу?

- Отчего же? - удивился я. - Одна фамилия - это же не повод...

- Ты, твое благородие, видно, за старшего у вас? - прищурился политически подкованный извозчик.

- Вроде того.

- Поди, и чин имеешь? Хорунжий, али сотник?

- И что?

- А то, твое благородие! Ты вот годами молод еще, высоко взлететь еще можешь, коли Бог не выдаст. Вот в высокие чины выйдешь, тоды и припомни что скажу! Никак не может быть двух начальников! У их ведь, у высокородных, как? Скажет кто, к примеру - Лерхов - и людишки уже знают - ага, генерал. Важная птица! С цесаревичем дружбу водит. К царю на охоты ездил. Сам Асташев с ним первый здоровкается. А ежели скажут теперь - Родзянко? И начнет народишко болтать - кто да какой, мол? Тот, что Павлович, али Васильевич? А иные, кто, так и перепутать могут... Бумаги, опять же...

- Бумаги?

- Ну да. Начертит начальник-то новый имечко свое на бумаге, а люди и ну давай затылки чесать. Кто из них написал? Тот, что старый, по правлению чиновник, или новый - который наиглавнейший начальник? Вот и выходит, твое благородие, что надобно нашему-то Родзянке, пока новый не прибыл, выписываться куда-нито... Иначе, могут так заслать, что жизни не рад будешь.

- Так, а куда же немчик делся? - вдруг заинтересовался Рашит и оскалился, не забыв мне подмигнуть.

- А кто иво знат, - развел руками говорливый дядька. - Может сызнова на Алтай убег, а может и в Рассею, к Государю на тезоименитство. А или еще, как бабы на сенном рынке болтают... Ведомо же тебе, твое благородие, подиткось, что у Лерхова нашего рука легкая? К чему ни прикоснется, все деньгу приносить начинает. Нашенскому вон хозяину, Евграфке Кухтерину, двух коней подарил, так тот глядиткось как плечи расправил. Таких караванов, вроде нашего, у него, считай уже с полдюжины! Нестеровский, старый судья, сиднем бы сидел в своем Каинске, коли немчик его на копи каменные не подбил. Теперя как сыр в масле катается! И иные, кто в бывшим начальником что затеять успели - поди, не жалуются. Вот бабы и болтают - будто руду золотую наш немчик нашел. Сказывают, Господь его силой такой наделил - ткнет пальцем в землю и командует - ройте, мол. Роют, и точно! То железо, то уголь, то еще чего доброго отыщут. Ныне, вот, значится, за золото принялся. То-то Асташев, как Лерхов-то пропал, с лица совсем спал. Волнуется, значит.

- Значит, точно ничего не известно?

- А нам кто доложит? - загоготали мужики. - Чай пес-то Лерховский, Карбышев который, и важным господам ничего не говорит. А нам и подавно.

- Почему пес? - удивился я.

- Рычит, и хозяйскую избу сторожит. Кто же он еще? Пес и есть... Давайте на боковую уже. Завтрева с рассветом двинем. Путь далек...

#3

Черный снег

Острог стоял на высоком, западном берегу, речки Анжеры, слева от дороги. Невысокий бревенчатый забор, пара срубов, выполняющих роль дозорных вышек, и тесный лабиринт низких, вкопанных в землю, бараков. Шахту, где работали заключенные, с просеки было не разглядеть.

- Третья-то? Она там, ниже по реке, - охотно пояснил говорливый мужичок, на чьих санях я, устав от жесткого седла, располагался.

- А всего шахт сколько? - решил все-таки уточнить я.

- Три. Сколь же им быть? В энтой вот каторжане роются. А две другие, - он махнул рукой вперед. - Там. До них еще верст десять. Да ты не журись, твое благородие. Седня-то уж точно в баньке попаримся, и на полатях отоспимся.

Над острогом расплывался в неопрятный блин сизый дым из многочисленных печных труб. На дозорных башнях блестели штыки конвойных. Но если бы не серый, припорошенный толи сажей, толи пылью снег с контрастной белой дорогой, могло бы показаться, что в лесном форте никого кроме солдат и нет.

- А этим кто возит?

- Так мы и возим. Только редко. Душегубы-то к худому делу привычные, а в норах каменных работать не могут. С артельных мы почитай четыре раза короба забираем, а с энтих - только раз.

Подумал, что нужно обязательно встретиться с местным управляющим. Узнать - отрабатывают ли кандальники хотя бы те расходы, что несет на их содержание наша со старым судьей компания. Ну и принять меры, конечно.

Никакой жалости я к заключенным не испытывал. Ни в той жизни, ни в этой. В юности, как все дети городских окраин, брякал какие-то нескладные тюремные баллады на гитаре, мог сносно говорить на фене, и имел представление о воровских понятиях. Но, тем не менее, всегда отлично себе представлял - кто именно сидит за двумя рядами высоченных заборов. Воры, мошенники и убийцы! Допускаю, что какая-то часть из них - совершенно невинны, и попали за решетку "благодаря" несчастливому стечению обстоятельств, или даже и по злому умыслу. Но ведь этих несчастных считанные единицы! А остальные - не более чем озлобленные на весь мир, готовые в любой момент переступить черту, люди. И ни о какой воровской романтике тут и речи быть не может. Я, простите великодушно, не верю, что зарезавший подельника во время дележа украденного - рыцарь без страха и упрека.

Оба острога на моих рудниках - что вот этот, угольный - Анжерский, что железнорудный, на речке Железянке - это попытка дать каторжникам шанс. Помню, как мы спорили с Нестеровским, как подсчитывали - во сколько этот мой идеализм обойдется. Тогда я все-таки сумел старого судью убедить, и все заключенные, выполняющие норму добычи, должны были получать небольшое, но жалование. Ну и конечно, все обеспечение продуктами питания, рабочей одеждой и инструментами тоже ложилось тяжким грузом на нашу казну. Отбывший, честно отработавший в моих шахтах свой срок, получал возможность выйти за ворота острога не только свободным, но и имеющим вполне приличные деньги. Подразумевалось, что тратить-то зекам заработанное - негде.