Ромен Роллан - Жан-Кристоф (том 2)

• Название: Жан-Кристоф (том 2)
• Автор: Ромен Роллан
• Жанр: Проза

---

- А! - восклицал, входя, Кристоф. - Кошечка снова замурлыкала!

- Невежа! - отзывалась со смехом Колетта.

(И протягивала ему немного влажную руку.)

- ...Послушайте вот это. Разве не прелестно?

- Восхитительно, - равнодушно отвечал Кристоф.

- Да вы не слушаете!.. Извольте выслушать внимательно.

- Я слушаю... Ведь это все одно и то же.

- Ах, вы не музыкант! - с досадой говорила она.

- Как будто тут дело в музыке!

- Как! Не в музыке?.. Так в чем же тогда, скажите, пожалуйста?

- Вы сами отлично знаете, а я не скажу, потому что это не совсем пристойно.

- Тем более вы должны сказать.

- Вы требуете?.. Пеняйте на себя!.. Знаете, что вы делаете с вашим роялем?.. Флиртуете.

- Вот еще!

- Да, да. Вы ему говорите: "Милый рояль, душка рояль, скажи мне какую-нибудь любезность, поласкай меня, поцелуй меня!"

- Да замолчите! - обрывала Колетта, полусмеясь, полусердито. - Вы не имеете ни малейшего понятия об учтивости.

- Верно, ни малейшего.

- Вы дерзкий... А если даже это так, разве это не значит, что я по-настоящему люблю музыку?

- Нет уж, смилуйтесь, не будем примешивать сюда музыку.

- Но это же сама музыка! Красивый аккорд - ведь это поцелуй!

- Вот вы и проговорились.

- Разве не правда?.. Почему вы пожимаете плечами? Почему вы хмуритесь?

- Потому что мне противно слушать.

- Час от часу не легче!

- Мне противно слушать, когда говорят о музыке как о распутстве... О, вы в этом не виноваты! Виновата ваша среда. Все это пошлое общество, которое вас окружает, смотрит на искусство как на какой-то дозволенный разврат... Ну, довольно! Сыграйте мне сонату.

- Нет, нет, поговорим еще немного.

- Я здесь не для того, чтобы разговаривать, а чтобы давать вам уроки музыки... Ну, шагом марш!

- Вы очень любезны! - замечала Колетта, раздосадованная, но в глубине души восхищенная этим грубоватым обращением.

И Колетта играла заданный урок, стараясь изо всех сил, а так как способности к музыке у нее были, то получалось вполне прилично, иногда даже довольно хорошо. Кристофа трудно было провести, и в душе он смеялся над ловкостью "продувной девчонки, игравшей так, точно она чувствует то, что играет, хотя в действительности ничего не чувствует". Он проникался к ней какой-то насмешливой симпатией. А Колетта пользовалась любым предлогом, чтобы возобновить разговор, занимавший ее гораздо больше, чем урок. Тщетно Кристоф отговаривался тем, что не станет высказывать все свои мысли, потому что боится оскорбить ее, - ей всегда удавалось добиться своего; и чем оскорбительнее были слова Кристофа, тем меньше она обижалась: в этом и заключалось ее развлечение. Но так как Колетта была тонкая штучка и понимала, что Кристоф больше всего любит искренность, то не уступала ему ни пяди и спорила до слез. Расставались они, как самые лучшие друзья.

И все же никогда у Кристофа не возникло бы ни малейшей иллюзии насчет этой светской дружбы, никогда не установилось бы между ними и тени интимности, если бы в один прекрасный день Колетта не сделала ему признания - невзначай или из прирожденного кокетства.

Накануне у ее родителей был прием. Колетта смеялась, болтала, флиртовала напропалую; но на следующее утро, когда Кристоф пришел на урок, она встретила его утомленная, измученная, поблекшая, с лицом в кулачок. С трудом она выговорила несколько слов и казалась вся какой-то потухшей. Она села за рояль, играла вяло, наврала, попробовала поправиться, опять сбилась, оборвала игру и сказала:

- Нет, не могу... Извините... Может быть, немножко погодя...

Кристоф спросил, не больна ли она. Она ответила, что нет.

"Просто не в настроении... С нею это бывает... Смешно, конечно, но не надо на нее сердиться..."

Он предложил перенести урок на другой день, но она упросила его остаться:

- На минутку... Сейчас все пройдет... Какая я глупая, правда?

Он чувствовал, что ей не по себе, но не хотел расспрашивать и, чтобы переменить тему разговора, сказал:

- Вот что значит слишком блистать на вечере! Вы совсем вчера себя не щадили.

Колетта насмешливо улыбнулась:

- А вот про вас этого сказать нельзя.

Кристоф звонко рассмеялся.

- Вы, кажется, не произнесли ни одного слова, - продолжала она.

- Ни одного.

- А между тем у нас были интересные люди.

- Да, редкостные болтуны и умники. Я теряюсь, когда наблюдаю вашу французскую бесхарактерность, - тут все понимают, все прощают и ничего не чувствуют. По целым часам говорят о любви и об искусстве! Просто тошнит.

- Однако это должно бы вас интересовать, - если не любовь, то, во всяком случае, искусство.

- Об этих вещах не говорят: их делают.

- А если не можешь делать? - спросила Колетта, скривив губы.

- Тогда предоставьте это другим, - со смехом отвечал Кристоф. - Не все созданы для искусства.

- А для любви?

- И для любви.

- Сжальтесь! Что же нам тогда остается?

- Семья, хозяйство.

- Благодарю покорно! - обиженно проговорила Колетта.

Она снова попробовала играть, снова наврала, ударила по клавишам и жалобно простонала:

- Нет, не могу!.. Положительно я ни на что не годна. Думаю, что вы правы. Женщины ни на что не годны.

- Сознаться в этом - уже чего-то стоит, - добродушно заметил Кристоф.

Она посмотрела на него пристыженным взглядом девочки, которую бранят, и сказала:

- Не будьте таким строгим!

- Я не говорю дурно о хороших женщинах, - весело возразил Кристоф. Хорошая женщина - рай на земле. Но только рай на земле...

- ...никто никогда его не видел.

- Я не такой пессимист. Я говорю: да, я его никогда не видел, но очень возможно, что он существует. Я даже решил, что отыщу его, если вообще он существует. Да, это не так легко. Хорошая женщина и гениальный мужчина редкие птицы.

- А остальные мужчины и женщины, значит, не в счет?

- Напротив! Только остальные и идут в счет... для света.

- А для вас?

- Для меня они не существуют.

- Вы строги! - повторила Колетта.

- Как вам сказать! Надо же кому-нибудь быть строгим. Хотя бы для блага других!.. Если бы в этом мире не было разбросано немного камней, его затянуло бы тиной.

- Да, верно, вы счастливый - ведь вы такой сильный! - печально сказала Колетта. - Но не будьте слишком строги к людям - особенно к женщинам, если они слабы... Вы не представляете себе, как нас тяготит наша слабость. Мы хохочем, флиртуем, кривляемся, а вы уж думаете, что у нас в голове больше ничего нет, и презираете нас. Ах, если б вы могли прочесть все, что происходит в душе маленьких женщин от пятнадцати до восемнадцати лет, начинающих выезжать и пользующихся успехом, который обеспечивает им их шумная жизнь, - если бы вы могли прочесть, что происходит в них после того, как они натанцевались, наговорили глупостей, парадоксов, горьких истин и все со смехом, пока не рассмешат кавалера; после того как они отдали частицу своего существа разным болванам и тщетно искали в глазах каждого искру света, которого там быть не может, - если б вы их видели, когда они, вернувшись домой ночью, запрутся в своей тихой спальне и бросятся на колени в смертной тоске одиночества!..

- Что вы говорите? - воскликнул изумленный Кристоф. - Как! И вы, вы тоже так страдаете?

Колетта не ответила, но на глаза ее навернулись слезы. Она попробовала улыбнуться и протянула Кристофу руку; Кристоф, взволнованный, схватил ее.

- Бедная девочка! - проговорил он. - Если вы страдаете, почему вы не откажетесь от такой жизни?

- Что же прикажете нам делать? Нам нечего делать. Вы мужчины, можете добиваться свободы, можете делать все, что хотите. Но мы, - мы навсегда замкнуты в кругу светских обязанностей и удовольствий: для нас выхода нет.

- Кто же вам мешает освободиться, подобно нам заняться делом, которое вам нравилось бы и обеспечивало бы, как и нам, независимость?

- Как и вам? Бедный господин Крафт! Не очень-то оно вас обеспечивает!.. Но, по крайней мере, оно вам нравится. А для какого дела созданы мы? Нет такого дела, которое бы нас интересовало. Да, я знаю, мы теперь вмешиваемся во все, притворяемся, будто нас привлекает и то, и другое, и третье, хотя нас это вовсе не трогает; но нам так хочется чем-нибудь заинтересоваться! Я не отстаю от других. Занимаюсь благотворительностью, состою в комитетах. Бываю в Сорбонне, хожу на лекции Бергсона и Жюля Леметра, на исторические концерты, на классические утренники и все что-то записываю, записываю... сама не знаю, что записываю!.. и стараюсь убедить себя, что это страшно меня увлекает или, по крайней мере, полезно мне. Но ведь это совсем не так, я сама прекрасно знаю, как все это мне безразлично, как скучно!.. Пожалуйста, не презирайте меня: я говорю вслух то, что думают все. Я не глупее других. Но к чему мне философия, история и наука? Что же касается искусства, то - вы видите - я бренчу на рояле, мажу дрянные акварельки, - да разве это может наполнить жизнь? Цель нашей жизни только одна - замужество. Но, вы думаете, весело выйти замуж за одного из этих господ? Ведь мы с вами видим их насквозь. Знаем им цену. Увы, я не умею утешать себя, как ваши немецкие Гретхен, из всего создающие себе иллюзии... Разве это не ужасно? Смотреть вокруг себя, видеть своих замужних подруг, их супругов и думать, что придется поступить так же, как они, изуродовать себя физически и духовно, стать такой же пошлячкой!.. Уверяю вас: нужно быть стоиком, чтобы примириться с такой жизнью и с такими обязанностями. Не все женщины способны на это... А время идет, годы текут, молодость уходит; и, однако же, есть в нас что-то хорошее, путное, но оно ни на что не пригодится, оно вянет с каждым часом, и нам скрепя сердце придется отдать лучшее, что мы имеем, какому-нибудь идиоту, ничтожному существу, которое ты презираешь и которое будет презирать тебя!.. И никто нас не понимает! Для людей мы какая-то загадка. Еще можно понять мужчин, когда они находят нас пустыми и взбалмошными! Но женщины, казалось бы, должны нас понимать! Ведь и они были такими же, как мы, пусть припомнят... Но нет! Помощи от них ждать нечего. Даже родные матери нас не знают и не пытаются узнать. Вся их забота - выдать нас замуж. А там живи, умирай, устраивайся как хочешь! Общество бросает нас всецело на произвол судьбы.