Джеральд Даррел - Три билета до Эдвенчер. Путь кенгуренка.

• Название: Три билета до Эдвенчер. Путь кенгуренка.
• Автор: Джеральд Даррел
• Издательство: "Мысль"
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1978

«"Три билета до Эдвенчер" — одна из ранних книг Джеральда Даррелла: она написана после поездки в Британскую Гвиану. В тот период Даррелл еще не чувствовал так остро опасности, надвигающейся на животных, и поэтому эти мотивы в настоящей книге не звучат. Она целиком посвящена впечатлениям от новой страны, от встреч с новыми животными, радости тесного общения с ними. И поэтому от книги веет ароматом экзотики в самом лучшем смысле этого слова. Как и другие книги Джеральда Даррелла, она займет свое место среди самых любимых книг.

Вторая предлагаемая читателям книга — "Путь кенгуренка" — своего рода отчет о поездке Джеральда Даррелла в  Новую Зеландию, Австралию и Малайю. Она также выдержана в типичных для Даррелла тонах. Автор особенно много внимания уделяет вопросам охраны природы, не забывая при этом о портретах животных и зарисовках самих этих стран. «Путь кенгуренка», на мой взгляд, — одно из лучших произведений Даррелла, — но… пусть об этом судит сам читатель! Во всяком случае, поклонники Даррелла укрепят  свою любовь, а те, кто встречается  с ним впервые, будут иметь возможность познакомиться с обаятельным  человеком, бескорыстным энтузиастом борьбы за спасение  животных».

В. Флинт

---

— Боб, нам не во что посадить опоссума — сказал я.

— А что, разве нельзя довезти его так до Джорджтауна?

— Нет, мне нужен ящик. А уж на пароходе я смастерю из него клетку.

— Да где ж его возьмешь?

— Придется сбегать в лавку.

— Как? Снова бежать в деревню? Пароход должен быть с минуты на минуту. Ты опоздаешь, если побежишь обратно.

Как бы в подтверждение его слов с реки донесся гудок парохода. Но я уже бежал обратно в Эдвенчер.

— Задержи пароход до моего возвращения! — крикнул я.

Боб в отчаянии всплеснул руками и рысью припустил к причалу.

Я вбежал в деревню, ввалился в лавку и стал молить изумленного торговца дать мне ящик. С завидным присутствием духа, не задавая лишних вопросов, он вывалил на пол груду банок с консервами и протянул мне ящик. Я выскочил из лавки и, лишь пробежав изрядный кусок пути, заметил, что все это время мальчик-индеец сопровождал меня. Он топал рядом со мной и знай себе ухмылялся.

— Дай я понесу ящик, хозяин, — сказал он. Я с величайшей радостью отдал ему ящик, так как опоссум, недовольный беготней, стал настраиваться на воинственный лад и все норовил взобраться по шнурку и укусить меня. Мальчик-индеец бежал, взгромоздив ящик на голову, я бежал рядом, отчаянно жонглируя опоссумом. Дорога была пыльная и жаркая, с меня градом катил пот. Мне хотелось остановиться и передохнуть, но всякий раз гудок парохода гнал меня дальше.

В полном изнеможении пробежал я последний поворот и увидел у причала пароход. За кормой его бурлила пена, на сходнях, горячо жестикулируя, стояла группа людей, среди которых я увидел Боба, Айвена и капитана. С опоссумом и ящиком в охапке я стремглав взбежал по сходням и чуть дыша припал к поручням. Сходни взяли на борт, пароход дал гудок и, задрожав, отвалил от причала. Через открывшуюся полосу воды Айвен швырнул мальчику-индейцу требуемую мзду. Окончательно я пришел в себя, лишь когда мы уже полным ходом шли вверх по реке.

— Сага о том, как лунного увари доставляли из Эдвенчер в Джорджтаун, — сказал Боб, протягивая мне бутылку пива. — Я уж совсем поставил на тебе крест. Капитан был шибко сердит. Похоже, когда я сказал, что ты побежал обратно за увари, он счел это за оскорбление мундира.

Я достал плотничий инструмент и, пока мы плыли, сделал из ящика клетку для опоссума. Затем надо было снять бечевку, которой он был перевязан поперек живота. Он распахнул пасть и с обычным для опоссумов «миролюбием» зашипел на меня, но я попросту схватил его за шиворот я стал развязывать бечевку. Тут я заметил у него на брюхе, между задними лапами, продолговатую сосискообразную вздутость и решил, что это, должно быть, какое-то внутреннее повреждение от петли. Истинная причина этого вздутия открылась мне лишь позднее. Я стал осматривать животное и, ощупывая его, обнаружил в «опухоли» продолговатый разрез. Разведя складки кожи, я увидел карман, а в нем дрожащих розовых детенышей. Взбешенная столь бесцеремонным посягательством на безопасность ее детского сада, мамаша издала громкий, дребезжащий, как жестянка, крик ярости. Продемонстрировав детенышей Бобу и сосчитав их (их оказалось трое, каждый в половину моего мизинца), я водворил разгневанную мамашу в клетку, после чего она немедленно села на задние лапы и с величайшей осторожностью обследовала свою сумку, разглаживая всклокоченный мною мех и сердито ворча. Затем она съела банан, свернулась в клубок и заснула.

Я был в диком восторге от моего семейства мышиных опоссумов и всю дорогу до Джорджтауна только о них и говорил. В Джорджтауне мы показали собранных нами животных взбудораженному Смиту. Полагая, что от мышиных опоссумов он придет в не меньший восторг, я приберег их напоследок. Наконец с величайшей гордостью и самодовольством я показал их Смиту, но, к моему удивлению, он взглянул на зверьков с крайним отвращением.

— В чем дело? — не без некоторой обиды спросил я, — Это очень милые животные, и мне стоило чудовищного труда доставить их сюда.

Смит подвел меня к пирамиде из пяти клеток.

— У меня тут в каждой по паре таких, — мрачно сообщил он.

Я подумал о цене, которую заплатил за своего опоссума, о горячке, которую порол ради него, и тяжко вздохнул.

— Ну что ж, — философски заметил я. — А вдруг они оказались бы редкими животными? Вот я и кусал бы себе локти, что не добыл ни одного.

Глава четвертая Большущая рыбина и черепашьи яйца

Южная часть Гвианы представляет собой территорию, окруженную необъятными лесами Бразилии и непролазными дебрями Суринама. Здесь, на пространстве более чем в сорок тысяч квадратных миль, простираются гвианские саванны; лес тут переходит во всхолмленную травянистую равнину, покрытую редким «садовым» кустарником. Одна из наиболее значительных среди этих равнин — саванна по реке Рупунуни площадью около пяти тысяч квадратных миль. Туда-то мы и решили отправиться после поездки в Эдвенчер, так как в саваннах обитают многие виды животных, не встречающихся в лесах.

На Рупунуни мы отъезжали в величайшей спешке. Я решил остановиться, если будет возможность, у некоего Мак-Турка, владельца ранчо в Каранамбо, в самом центре саванны, и мы отправились в контору гвианского аэрофлота справиться о расписании, так как проще всего попасть в глубину страны на самолете; можно, конечно, путешествовать и по суше или в каноэ, но тогда дорога растянется на несколько недель, а мы попросту не располагали временем, как бы заманчиво ни было подобное путешествие. К нашему ужасу, обнаружилось, что рейс в Каранамбо бывает лишь раз в две недели и, что еще хуже, рейс этот приходится на завтра. Таким образом, в нашем распоряжении на сборы, переговоры с Мак-Турком и улаживание кучи разных дел оставались только сутки. Мы купили билеты и принялись лихорадочно переделывать дела. Я пробовал связаться по телефону с Мак-Турком, чтобы известить его о нашем приезде, но не мог к нему дозвониться. Остаток дня мы укомплектовывали наш багаж самым необходимым, стараясь удержаться в пределах веса, допустимого к перевозке на самолете. Всяческие доброхоты, зудевшие желанием помочь мне, уверяли, что на Рупунуни нам нужно взять с собой лишь самое необходимое. В Каранамбо есть магазин, говорили они, и я смогу купить там все, что нужно: гвозди, проволочную сетку и даже ящики под клетки. По своей наивности я поверил им и урезал багаж до минимальных размеров.

Наши попутчики составляли весьма разношерстную компанию. Это были: молодой английский священник с женой и огромным псом сомнительного происхождения и еще более сомнительного нрава, молодой индеец, не перестававший застенчиво улыбаться всем и каждому, и, наконец, толстый индиец с супругой. Все, в том числе и мы, свалили свой багаж на аэродроме и сидели, как на похоронах, ожидая команды к посадке. Бобу было дурно, и он отнюдь не предвкушал удовольствия от полета.

Пока мы ехали по тряским дорогам от Джорджтауна к аэродрому, он все больше и больше бледнел. А теперь он сидел, положив голову на колени, и тихонько постанывал.

Но вот подали команду к посадке. С грехом пополам мы вскарабкались в самолет и уселись в небольшие ковшеобразные кресла, стоявшие по бокам, а собака священника заняла собою чуть ли не весь проход. Двери самолета закрыли, фюзеляж затрясся, и рев моторов заглушил звуки речи. Боб обменялся со мной красноречивым взглядом, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Казалось, пилот был готов разбудить всех мертвых в своей решимости как следует прогреть моторы: их рев возрос до пронзительного воя, а самолет заходил ходуном, хоть и стоял на месте, так что, наверное, в нем ни винтика, ни гайки неразболтанной не осталось. Но вот мы покатили по бесконечной, протянувшейся чуть ли не на целые мили взлетной дорожке и остановились; моторы опять набрали бешеные обороты, завыли, словно ведьмы, а нас затрясло, как под сверлами бормашины. Лицо Боба приняло нежный желтоватый оттенок слоновой кости. Самолет еще раз пробежался по дорожке и оторвался от земли, мы дали круг над аэродромом и взяли курс на юг.

Внизу под нами тысячью различных оттенков зеленого цвета проплывал лес. С высоты он казался плотным и кудрявым, словно коврик из зеленого каракуля. То здесь, то там сквозь сплетение ветвей сверкала извилистая лента реки, а иной раз лес расступался, давая место ослепительно сверкавшему на солнце песчаному островку. Потом землю закрыла гряда облаков, и только мы из нее вышли, как тут же нырнули в другую. Примерно в это же время пошли воздушные ямы; самолет вдруг проваливался на сотни футов вниз, и у меня появлялось такое ощущение, будто мой желудок остался где-то далеко позади.

Лицо Боба сделалось нежно-зеленого, яшмового цвета. Собака села на задние лапы и положила ему на колени свою огромную слюнявую морду, несомненно требуя от него сочувствия и сострадания; Боб оттолкнул ее, даже не открыв глаза. Молодой индеец перестал улыбаться всем и каждому, он прикрыл лицо большим носовым платком и тихо догорал в своем кресле.