Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

• Название: Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
• Автор: Николай Губернаторов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-203-01934-7

В сборник вошли документы, воспоминания, дневники, которые ранее не публиковались по идеологическим, этическим и иным соображениям. Ветеран войны генерал КГБ Н. В. Губернаторов знакомит с архивными документами о борьбе военной контрразведки с германским абвером, об особой команде «Гемфурт», состоявшей из мальчишек, подготовленных для диверсий в тылу советских войск. Ни один из них не оказался предателем. О своей фронтовой юности вспоминает дочь полка Любовь Аветисян, в 14 лет ставшая связисткой; офицер В. Г. Пугаев рассказывает, как и за что его лишили звания и наград. Завершается сборник «Солдатским дневником» разведчика Г. Т. Лобаса. Книга проникнута пафосом патриотизма и верности Родине.

---

Мы закричали, побросали ведра, побежали домой. Падали, вскакивали и опять бежали. Ужас сковал нас, и было только одно желание: поскорее добежать до своего дома.

Как ни странно, никто из нас, детей, в тот день не получил даже царапины! Когда стемнело, самолеты исчезли. Наутро они опять появились и бомбили до позднего вечера. И этот ужас продолжался целую неделю.

Мы были уверены, что немцы решили уничтожить весь город за несколько дней. Почти все дома на нашей улице за эту неделю были разрушены, а некоторые горели, покрывая смрадом все вокруг.

Моего отца на фронт не взяли. У него была броня, так как он работал на заводе «Баррикады», где делалось оружие для фронта. Завод находился от нас довольно далеко. (Мы жили у подножия Мамаева кургана). Иногда отец поздно ночью приходил к нам и сразу же уходил назад. Удивляюсь, как это ему удавалось под обстрелом!

Отец не раз пытался вывезти нас на другой берег Волги, переправить к родственникам, но после одного страшного случая ни у него, ни у нас такого желания больше не было.

Сама переправа — настоящий ад. Огонь немецкой артиллерии не прекращался ни на минуту. Хотя из-за темноты немцы не могли видеть цели, но снаряды падали рядом, чуть левее или правее. В воздухе разрывались шрапнели — они очень опасны. Осколки летят во все стороны. Но нам не до них.

Я, брат и моя маленькая сестричка почти протиснулись в толпе на баржу. Все лезли, кричали, толкались. Я потеряла в толчее сестричку, кинулись мы с братом искать ее на берегу, а баржа тем временем отплыла от берега.

Стоим мы на берегу и видим, как снаряд, низко пролетев над нами, прямым попаданием как-то спокойно перевернул баржу, и все люди поплыли по воде. Мы даже криков не слышали в грохоте разрывов. Удалось ли спастись кому-либо из них, не знаю…

Сообщение по радио: «От Советского информбюро (август 42-го). Немцы ожесточенно рвутся к Волге, к Кавказу. Войска под командованием генерала Чуйкова проявляют невиданное мужество и героизм в боях за Сталинград, не прекращающихся ни днем, ни ночью. «За Волгой для нас земли нет» — таков лозунг защитников города».

За короткий срок наша улица стала неузнаваемой, вернее, никакой улицы уже не было. Поваленные деревья, полуразрушенные дома, вздыбленная земля, горящие и тлеющие обломки домов, заборов и трава. Горящая трава. Людей не видно. Некоторым удалось переправиться на левый берег (переправились ли, кто знает?), а те, что остались, попрятались, как и мы, в свои «щели». Приближалась осень, вечерами было очень холодно, быстро темнеет. Но ночью все освещалось красным, оранжевым, желтым светом. Все оттенки пламени пылали над нами. Фантастически-зловещий свет напоминал бабушкино пророчество: «Скоро конец света!» Очень похоже.

Потом небо и днем стало темным от дыма. Сотни самолетов без перерыва кружили над нами и сбрасывали свой страшный груз. Мы видели, как бомбы, отрываясь, черными стрелками летели за самолетами и, падая, ухали, поднимая столбы дыма, земли и осколков. Фугасные и зажигательные бомбы уничтожали все живое на земле. Рев пикирующих бомбардировщиков, свист летящих бомб, оглушающие разрывы — так целыми днями. Мы потеряли им счет. Передышек не было. Тучи самолетов в небе, а на земле гул, свист, взрывы и опять — гул, свист, взрывы…

Наше убежище, что мы вырыли летом еще до бомбежек во дворе около дома, стало спасительным уголком в земле. Мы бегали смотреть воронку от первой бомбы на нашей улице. Она была такая глубокая, что в нее легко мог поместиться наш небольшой домик.

Но мы с надеждой сиживали в своем «убежище» на корточках, тесно прижавшись друг к другу, задыхаясь при каждом взрыве, облегченно вздыхая от минутной передышки и замирая от свиста очередной летящей бомбы: «Наша!», «Нет! Мимо! Слава Богу!».

Скоро привыкли. Того первоначального ужаса уже не испытывали. Различали, куда упадет бомба. Если она отрывалась прямо над нами, то бояться нечего — она полетит дальше. А если сброшена самолетом над Мамаевым курганом — это точно наша. Тогда прятались.

А иногда и не прятались. Наблюдали как бы со стороны: что будет? Ничуть не страшно, какое-то отупение, полное равнодушие ко всему происходящему.

Как-то волной разорвавшейся рядом бомбы сорвало крышу нашего убежища. Ветки деревьев и доски разлетелись в разные стороны, а несколько досок упали на нас. Посыпался песок. Земля и обломки веток наполовину засыпали нас. А мы сидели, еще теснее прижавшись друг к другу, прикрывали головы руками. Потом упали друг на друга, кричали, плакали и не знали, что делать. Выскочить? Но куда? Кругом рвутся, рвутся снаряды, бомбы. От пыли и дыма ничего не видно. Горели трава и деревья. Так мы и лежали, присыпанные землей, до самой темноты.

Когда падают бомбы, земля сначала дрожит, потом из глубины ее слышится зловещий гул — и сразу оглушительный взрыв! Вверх летят: столб огня, осколки, комья земли, обломки деревьев и домов. И разорванные в клочья люди. Потом все это падает как-то медленно на землю и вслед за этим опять поднимается в воздух от следующей бомбы или снаряда. Земля смешивается с небом.

Кажется, все — ничего уже не осталось живого!

Вечерами бомбежки прекращались, и мы вылазили из своих нор, несмотря на обстрелы. Снаряды пролетали низко, даже видны были их раскаленные, а иногда и черные тела. Шрапнели разрывались в воздухе, и осколки дождем рассыпались повсюду. Они очень опасны, но мы не обращали внимания на такие для нас уже пустяки. Разводили костерок и готовили какую-то еду. Помню, однажды осколком перевернуло наш чугунок с кашей.

На нашей улице не осталось ни одного целого дома. Некоторые дома вообще снесло, как и не было, а несколько домиков еще стояли полуразрушенные и сгоревшие. Вместо домов — ямы, горы обломков, искореженного железа и горящих бревен. Но наш домик был еще цел. На фоне этого разрушения он казался очень маленьким и беззащитным.

Но однажды после очередного налета вылезла я из «щели» и ничего не узнаю… Где я? Дым застилает глаза, рядом какие-то горящие осколки, обломки. С трудом побежала туда, где должен быть мой дом. Вместо него — куча серо-черных камней, дымящиеся рамы, обугленные балки, поваленные на землю деревья. Я стала руками разгребать эти руины, что-то искать.

После смерти моей мамочки я часто сидела под вишней во дворе дома, там, где любила отдыхать она, любила кустик роз, за которым так ухаживала мама, садилась на лавочку у дома, где моя мамочка разговаривала вечерами с соседками и откуда слышался ее голос и смех. Нет мамочки, а теперь уничтожена и память о ней! За что мне такое?

Была я слишком мала, чтобы как-то осмыслить, задуматься: зачем, для чего, кому нужны эти смерти и разрушения? И всему происходящему безумию находилось одно объяснение — это тяжелый сон! Такого в жизни не бывает — стоит только проснуться, все будет хорошо. Но этот кошмарный сон был слишком реальным и умопомрачительно затяжным.

Тогда на смену приходило забвение как защита: все происходящее надо воспринимать как нереальность…

А реальность — страшная, жуткая — давала о себе знать ежеминутно. Помню, кто-то крикнул: «Ковалевых задавило!» Все побежали их откапывать. Отбросили доски, ветки и в глубине убежища увидели нашу соседку, тетю Уляшу, прижимавшую к себе своих детей: Ксению, красивую девушку, и моего ровесника Витьку, засыпанных красной пылью…

Память цепко хранит еще один жуткий момент. В один из вечеров сидим мы у своих костров. Через бывшую шоссейную дорогу (именно бывшую, так как от нее и намека не осталось: вся изрытая, искореженная) моя подружка-одноклассница Валя, ее мама и два маленьких братика, тоже у костра. Что-то кричим друг другу и смеемся. Вдруг черный столб дыма и огня накрыл всех их страшным покрывалом, потом выбросил наверх и как-то тяжело рассыпал все это по земле.

Через минуту дым и пыль рассеялись — ни костра, ни людей не было… Как во сне: только что тут сидели живые люди, смеялись и… Где они? Никого!..

Несколько дней не вылазим из убежища. Дрожит земля. Наверху грохот, вой, визг, свист. От дыма, пыли, вздыбленной земли ничего не видно. Стоит чуть приоткрыть крышку люка-двери, как сразу же наш узенький окопчик наполняется дымом и пылью. Трудно понять, что там, наверху: день или ночь? Мы лежим в темноте, на сырой холодной земле, плотно прижавшись друг к другу, вздрагиваем от каждого взрыва, уверены: он для нас последний. От голода приходит отупение. Желудок уже не болит, а мучит тошнота и болит голова. Моя сестричка лежит рядом, крепко вцепившись в меня ручонками и стонет, просит кусочек хлебца. Я тоже плачу и, крепче прижимая ее к себе, как могу, успокаиваю: «Потерпи, потерпи».

Скудные запасы продуктов мы хранили недалеко от нашей щели. В соседнем сарае в мирное время был большой подвал. Сарай сгорел, а подвал почти весь завалило землей и осколками, но мы нашли там укромное местечко, где в железной бочке спрятали немного картошки и моркови.