Гари Штейнгарт - Абсурдистан

• Название: Абсурдистан
• Автор: Гари Штейнгарт
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00594-3

Книга американского писателя Гари Штейнгарта «Абсурдистан» — роман-сатира об иммигрантах и постсоветских реалиях. Главный герой, Михаил Вайнберг, американец русского происхождения, приезжает к отцу в Россию, а в результате оказывается в одной из бывших советских республик, всеми силами пытаясь вернуться обратно в Америку.

---

Так что вместо этого я попытался быть нежным. Я взглянул на то место возле носа, где когда-то были рыжие подростковые веснушки. Их неудачно вывели, и были заметны следы оранжевых пятнышек. Я поцеловал эти пятнышки — последнее напоминание о ее детстве, вызвав у Любы натянутую улыбку, и осторожно дотронулся до рубца, оставшегося после того, как родственник ее обжег. На ощупь это напоминало теплый целлофан, и я испугался.

— Ай, щекотно! — воскликнула она. — Ты скоро кончишь?

— Прости, — прошептал я. Я был весь потный. В комнате было душно и стояла тропическая жара. Пахло нездоровым мужским телом, которое внезапно заставили работать.

— Все в порядке, — сказала Люба. — Это все гель…

— Нет, это я виноват, — возразил я. — Я принимаю все эти лекарства, так что трудно… Ох! Ах, подожди, Любочка! Уф!

Итак, все было кончено. Я вытащил из Любы влажный член и взглянул на него. Одно из яичек отсутствовало. Очевидно, оно поднялось и попало в мою брюшную полость.

— Черт возьми, Люба, — сказал я. — У меня пропало одно яичко. Черт, черт, черт.

— Я тебя не удовлетворила, — сказала Люба.

Я немного повозился, расстроенный тем, что несуществующий Бог отомстил мне так по-фрейдистски. Яичко нашлось. У меня тряслись руки. «Хумунгус Джи» все еще пел «Сегодня вечером я иду вразнос». Никогда в жизни хип-хоп не казался мне столь отвратительным. Плюс к этому было о чем еще подумать. Люба. Половой акт. Безжалостный путь природы.

— О, черт побери! — воскликнул я. — Мы же забыли о презервативе.

— Сегодня понедельник, — ответила Люба. — Я никогда не беременею в понедельник.

Она уютно устраивалась под оранжевым одеялом, удовлетворенно вздыхая и собираясь соснуть. Что она сказала? Никакой беременности по понедельникам. Чудесно. А почему это «Хумунгус Джи» все еще извергает свой рэп? Я подошел к стерео и стукнул его своей ручищей, но этот сукин сын продолжал петь.

— Я тебя не удовлетворила, — повторила Люба, выключая стерео пультом дистанционного управления. — Борис обычно издавал особый звук. Как будто он счастлив.

— Нет, это было очень славно, — возразил я. — Я кончил в тебя.

Я взглянул на фотографию своего отца, который с довольным видом торжественно открывал памятник, смахивавший на мобильник «Нокия», — три золотых зуба советской эпохи сверкали на солнце, черный завиток образовывал на лбу испанский вопросительный знак: о Чувствуя, что у меня мутится в голове, я снова опустился на кровать. Люба широко зевнула, и я снова ощутил запах бараньего языка, что сразу же напомнило мне обо всех русских, которых я знал: от моих покойных бабушек, возивших меня на прогулку по Английской набережной в детской коляске, до Тимофея, моего преданного слуги, который ждет меня сейчас в «лендровере» на том самом месте, где я когда-то ездил в коляске. Все мы за свою жизнь отведали бараньего языка. Как забавно!

— Тогда давай поспим, — предложила Люба. — Наша постель очень комфортабельная. Совсем как в «Марриотте» в Москве.

Наша кровать действительно была очень комфортабельной. Ее попка терлась о меня — точно так же делала Руанна, когда я не мог заснуть в беспокойные ночи. Казалось, Любе хочется, чтобы я обнял ее маленькое тело. От ее волос пахло чем-то искусственным. Я вообразил Любу женщиной, которой за тридцать, — волосы выкрашены хной, она сутулится, как многие наши преждевременно состарившиеся бабушки. Да будет ли она к тому времени жива?

— Надеюсь, мы много раз будем любить друг друга, папочка, — прошептала она.

Я попытался заснуть, но что я мог увидеть во сне? Разве что обычную восточноевропейскую чушь о человеке, который плывет вокруг света на непотопляемой бутылке «фанты» в поисках счастья. Но одна мысль все-таки осталась, и ее было не прогнать.

Это было не слишком умно, Миша.

Занавес сознания опустился вокруг меня, серый, в золотых блестках, как угасающий летний день в нашей несчастной Северной Венеции.

Не слишком умно, ты, пародия на человека, трахающая мачеху и ненавидящая отца.

Глава 12 ВСЕМУ ЕСТЬ ПРЕДЕЛ

Два часа спустя Любины слуги уснули, совсем как их хозяйка, — только за дверью ее спальни. Их уши были прижаты к двери, даже в своем вечернем оцепенении они прислушивались к тому, как скрипит наша кровать.

— Мерзавцы! — прошипел я, стоя над ними, спящими вповалку. — Вам нравится слушать, как трахается ваша хозяйка? Черт бы вас побрал! Итак, довольно. Всему есть предел, разве вы не знаете?

На Английской набережной Тимофей и мой шофер, Мамудов, сидели на капоте «лендровера», попивая водку, слушая по радио матч «Зенит» — «Спартак» и стискивая друг друга в пьяных объятиях.

— Хелло, джентльмены! — закричал я им по-английски. — Хотите кое-что услышать? Тогда я вам скажу! Всему есть предел!

И я пошел по набережной, как надменная трансвеститская сука, размахивая руками и покачивая бедрами. Я прошел мимо Медного всадника — статуи кудрявого Петра Великого, взбирающегося на крутую скалу, мчащегося галопом на север, покидая разрушенный город, который он основал на финских берегах, и оставляя тем из нас, у кого нет визы Евросоюза, только кончик хвоста своей толстой бронзовой кобылы.

— Всему есть предел! — заорал я свадьбе, позировавшей у подножия памятника Петру. Это были двадцатилетние ребята с тощими задами, которые не могли осознать ужас и пустоту своей дальнейшей жизни.

— Ура, незнакомец! — закричали мне в ответ, подняв вверх бутылки с водкой, новобрачные — такие же пьяные, как все гости и родня.

Одна из их бабушек караулила свадебную машину — помятую «Ладу» с голубыми и белыми лентами.

— Я тоже всегда так думала, — поведала она мне со счастливым видом, демонстрируя в улыбке свои два зуба. — Что всему есть предел. Но каждый новый год показывает, что я была не права.

— Возрадуйтесь, бабушка! — воскликнул я. — Вскоре все изменится. Предел будет! Всему!

— Да, предел — или лагеря, — сказала бабушка. — Но в любом случае я счастлива.

Тимофей и Мамудов уже следовали за мной в «лендровере», и Тимофей, высунувшись в окошко, вопил:

— Вернитесь, молодой хозяин! Все будет хорошо! Мы поедем в Американскую клинику. Сегодня дежурит ваш любимый доктор Егоров. Только что поступила новая партия «Селекса».

Я повернулся, подняв в воздух гигантский кулак.

— Разве ты не признаешь, дорогой Тимофей, что всему есть предел? — закричал я. — Что я не просто какое-то образованное, европеизированное животное, которое можно пинать ногами?

— Признаю! — заорал в ответ Тимофей. — Признаю! Чего еще вы хотите?

Но я хотел еще. О, я всегда хотел еще чего-то. Я шагал по набережной, пока не добрался до зеленого Зимнего дворца, разукрашенного, как торт. Тут я остановился и вдохнул запах дешевого бензина и горячего гудрона — этот тяжелый запах метрополиса третьего мира, который занесло на пять тысяч километров к северу. Однако тут не хватало густого аромата жареной козлятины и медовых пирожков.

Даже зловоние бедности у нас не такое, как надо.

Свернув на Дворцовый мост, я отсчитал три фонарных столба до того места, где был убит мой отец. Там ничего не было. Просто пробка, в которой застряли старые «Лады»; в хвосте стоял одинокий «лендровер».

— Батюшка, вернитесь! — доносился до меня призыв Тимофея. — Вам незачем волноваться! У нас в машине «Ативан». «Ативан»!

Я уселся на асфальт возле третьего фонарного столба. Крепости, купола и шпили города предназначались либо для кого-то меньше меня, либо для кого-то больше меня. Но поймите меня: я искал что-то среднее. Я искал нормальную жизнь.

— Всему есть предел, — сказал я проезжавшим мимо «Ладам» и их изможденным пассажирам. — Всему есть предел, — прошептал я подростку, корчившемуся в карете «скорой помощи», неисправная сирена которой издавала какой-то пронзительный птичий крик — она звучала скорее похоронно, нежели предостерегающе.

Тимофей вышел из машины и теперь бежал ко мне с пузырьком лекарства в каждой руке. Я вынул мобильник и набрал номер Алеши-Боба. Был вечер понедельника, и я знал, что услышу на другом конце мешанину звуков «Клуба 69».

— Да! — закричал Алеша, перекрывая шум.

«Клуб 69» — это клуб геев, однако все, кто может себе позволить входную плату три доллара, появляются там в течение недели. Если отставить в сторону гомосексуализм, то это самое нормальное место в России — здесь не встретишь ни дебильных головорезов в кожаных прикидах, ни скинхедов в черном — только дружелюбные геи и богатые домохозяйки, которые их любят. Этот клуб заставляет вспомнить популярную фразу, которой обмениваются американские эмигранты: «цивилизованное общество».

Алеша-Боб и его Светлана сидели под статуей Адониса, наблюдая, как капитан подводной лодки пытается продать свою молодую команду группе немецких туристов-геев. Семнадцатилетние мальчишки неловко старались прикрыть свою наготу, в то время как пьяный капитан рычал на них, приказывая показать свой драгоценный товар и «встряхнуть его, как мокрая собака». Полагаю, и цивилизованному обществу есть свой предел.