Гари Штейнгарт - Абсурдистан

• Название: Абсурдистан
• Автор: Гари Штейнгарт
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00594-3

Книга американского писателя Гари Штейнгарта «Абсурдистан» — роман-сатира об иммигрантах и постсоветских реалиях. Главный герой, Михаил Вайнберг, американец русского происхождения, приезжает к отцу в Россию, а в результате оказывается в одной из бывших советских республик, всеми силами пытаясь вернуться обратно в Америку.

---

Чувствуя себя одиноким, я вслух беседовал с башнями-близнецами Всемирного торгового центра, которым дал имена Леня и Гаврила, умоляя их сделать меня более похожим на них: худым, стройным, со стеклянными глазами, безмолвным и непобедимым. Иногда, когда в небе пролетал вертолет, я опускался на колени и просил меня спасти — поднять меня над крышами, где устраивают вечеринки, и унести в потайной край, некий перевернутый Нью-Йорк, здания которого глубоко зарылись в землю, а водонапорные башни и крыши мансард прошли сквозь земной центр, как бы я желал пройти между потными бедрами моих бывших однокурсниц — этих бесконечно умных и невозмутимых девушек, высеченных из мягкой калифорнийской скалы римского туфа, которые привнесли в мою жизнь больше вдохновения, нежели все бледные жертвы марксизма в библиотеке Эксидентал-колледжа, вместе взятые.

И однажды мне повезло. Вот как это случилось. Во время перерыва на ланч я любил полакомиться парой сэндвичей с цыпленком и галлоном карамельного десерта в баре на Нассау-стрит, который — объясняю для тех, кто не знаком с этой частью Манхэттена, — идет параллельно Нижнему Бродвею. Там я завершал свою трапезу несколькими глотками водки, беседуя с моим сотрапезником по ланчу, длинным и худым евреем средних лет, биржевым маклером с Лонг-Айленда, который уже не надеялся встретить подлинное человеческое тепло или вызвать любовь у женщины. Звали его, разумеется, Макс.

У этого бара была своя «изюминка», причем весьма эффективная: на барменшах не было ничего, кроме бикини. Если вы заказывали текилу за особую цену, они наливали себе между грудями лимонный сок, посыпали сверху солью и предлагали вам слизнуть эту смесь (после чего вы выпивали свою водку). Сегодня это неотъемлемая часть американского флирта, а тогда казалось нам с Максом вершиной разврата.

Однажды мы веселились с другими мерзавцами с Уолл-стрит, уговаривая двух белокурых барменш поцеловать друг друга, что они иногда делали за большие чаевые, как вдруг появилась новенькая служащая бара, волоча за собой искусственную пальму (там был «тропический интерьер»). Я сразу же привлек к себе ее внимание.

— Мать твою так! — воскликнула она, роняя пальму и сделав грациозный жест, как будто собиралась протереть глаза. — Ух ты, папочка!

— Будь любезна с Мишей, — сказала одна из барменш, сердито на нее взглянув.

— Да, это первое правило заведения, — хихикнула вторая. Я славился очень щедрыми чаевыми. Хотя все барменши были из Бронкса и не получили образования, они обращались со мной как с невинным ребенком — в отличие от девушек из Эксидентал-колледжа на крыше, которые советовались со мной, как с мудрым старым европейцем. По моему мнению, у бедняков часто есть своя собственная мудрость и смекалка.

— Остыньте, вы, суки, — обратилась вновь прибывшая к своим коллегам и сбросила джинсы. — Мне нравится этот парень.

— Я думаю, ты ей нравишься, — шепнул мне на ухо Макс, и его слюна легонько щекотнула мне лицо. Он положил ладони на стойку и уронил на них голову. Часто в конце ланча ему становилось нехорошо.

— Привет, — сказал я молодой женщине.

— Привет, увалень, — ответила она. — Они тебе нравятся? — Она приподняла большими пальцами свои груди, после чего они каким-то образом поднялись сами, как робкие животные, выглядывавшие из-за изгороди. — Ведь нравятся, мистер?

— Очень. Но у меня самого есть очень даже неплохие, мисс. — Я обхватил свои груди ладонями и потер соски, так что они стали твердыми. Другие барменши, как всегда, засмеялись.

— Пусти Мишу за стойку! — закричала одна из них.

— Ну и насмешили же вы меня, мистер! — сказала новая барменша и дернула меня за волосы. — Но когда за стойкой бара я, ты должен смотреть на мои титьки. Мне не нужна конкуренция.

— Ой! — воскликнул я. Она сделала мне больно. — Я же только пошутил.

Она перестала дергать меня за волосы, но все еще не выпускала, и ее ладонь поглаживала мою шею. У нее было несвежее дыхание, отдававшее кислым молоком, алкоголем и сигаретами. Но она была красива какой-то чахлой красотой. Она напомнила мне красивый манекен оливкового цвета, который я как-то видел в витрине универмага. Поза дамы-манекена, небрежно наклонившегося над бильярдным столом с кием в руке, намекала на то, что она знает о половом акте гораздо больше, нежели любая другая женщина в Ленинграде — даже проститутки возле гостиницы «Октябрьская». У моей новой приятельницы тоже был такой вид, будто она хорошо информирована в этой области. У нее было большое красивое лицо, маленькие карие глаза метиски, а бледность была сероватого оттенка от солнца и нехватки витаминов. Глядя на ее живот, можно было решить, что у нее небольшой срок беременности, но это было следствием неправильного питания. У нее были большие груди.

— Ты еврей? — спросила она меня.

Услышав слово «еврей», Макс немедленно проснулся.

— Что-что? — спросил он. — Что ты сказала?

— Да, я нецерковный еврей, — ответил я с гордостью.

— Так я и думала, — сказала девушка. — У тебя совершенно еврейское лицо.

— Погодите минутку, погодите минутку… — пробормотал Макс.

— Какое у тебя хорошенькое личико, — продолжала девушка. — Мне нравятся твои голубые маленькие глазки, мистер, и твоя большая жирная улыбка. О, если бы тебе слегка похудеть, ты бы мог стать одной из этих толстых кинозвезд. — Она протянула руку, чтобы потрогать меня за подбородок, а я наклонился, чтобы поцеловать эту руку, в нарушение неписаных законов бара.

— Меня зовут Миша, — представился я.

— А мое имя в баре — Дезире, — сказала она, — но я скажу тебе свое настоящее имя. — Она наклонилась через стойку, ее дыхание, благоухающее запахами фаст-фуда, рывком перебросило меня из антисептического прозябания Эксидентал-колледжа в настоящую жизнь. — Меня зовут Руанна.

— Привет, Руанна, — сказал я.

Она шлепнула меня по щеке.

— В баре называй меня Дезире, — прошипела она.

— Прости, Дезире, — исправился я. Я даже не заметил боли — так захватила меня перспектива узнать ее настоящее имя. В этот момент какой-то клиент позвал Руанну, чтобы слизнуть с ее декольте соль и лимонный сок. Я не удержал в памяти, как он сунул свой прыщавый нос между ее грудями, а также его чавканье, но отчетливо помню, какой величественный вид был у Руанны, когда она выпрямилась и вытерла остатки сока мокрым полотенцем.

— Вам, еврейским мальчикам, нужно положить сюда немного мацы? — закричала она мне и Максу.

— Минутку, минутку, — сказал Макс. — Вы еврейка?

— Не-а, — ответила Руанна. — Но у меня есть друзья.

— Кто же вы тогда? — не унимался Макс.

— Наполовину пуэрториканка. Наполовину немка. А еще наполовину мексиканка и ирландка. Но воспитана я главным образом как доминиканка.

— Значит, католичка, — заключил Макс, удовлетворенный тем, что она не еврейка.

— Мы были католиками, но потом пришли эти методисты и дали нам еду. Так что мы вроде как… о’кей, теперь мы методисты.

Этот теологический диспут чуть не довел меня до слез. Вообще-то в тот момент я плакал охотно, счастливыми слезами, и они стекали на мое изувеченное багровое насекомое, которое заявило о своем присутствии. Наполовину пуэрториканка. И наполовину немка. И наполовину мексиканка и ирландка, и все остальное в придачу.

После того как закончилась смена Руанны, я повел ее к себе в гости, на мой огромный «чердак», и в смешной русской манере сразу же сказал, что я ее люблю.

Не думаю, что Руанна меня услышала, но ее впечатлил стиль моего жилища.

— Ну ни фига себе! — воскликнула она, и ее хриплый голос отдавался в моей квартире, которая была величиной с ангар. — Думаю, наконец-то я это сделала. — Она окинула взглядом мою небольшую коллекцию произведений искусства. — Почему у тебя по всему дому эти гигантские пенисы?

— Эти скульптуры? О, наверное, это часть бранкузианского мотива[3].

— Ты педик?

— Кто? О, нет. Хотя среди моих друзей есть гомосексуалисты.

— Что ты только что сказал?

— Гомосексуалисты…

— О господи! Кто же ты все-таки? — Она рассмеялась и двинула меня в солнечное сплетение. — Я просто дурачусь, — сообщила она. — Играю.

— Продолжай играть, — попросил я, улыбаясь и потирая живот. — Я люблю играть.

— Где ты спишь, увалень? Не возражаешь, если я буду тебя так называть?

— В колледже меня называли Папаша Закусь. Вот эта лестница ведет к моей кровати.

Моя кровать была чем-то вроде шведских нар, которые нехотя принимали мою тушу. Они издали душераздирающий скрип, похожий на ворчание, когда мы с Руанной улеглись вместе. Я хотел снова объяснить ей, на этот раз подробно, что люблю ее, но она сразу же поцеловала меня в губы и обеими руками потерла мои груди и животы. Она расстегнула мне брюки. Потом отстранилась и печально на меня взглянула. «О, нет», — подумал я. Но она лишь сказала: