Елена Клещенко - Эликсир от бессмертия

• Название: Эликсир от бессмертия
• Автор: Елена Клещенко
• Жанр: Научная Фантастика

Как должны действовать спецслужбы, если в Москве распространяется вирус, продлевающий человеческую жизнь? Что нужно знать, чтобы выгодно продать свою хромосому? Прилично ли заниматься реальным сексом после виртуального? Когда исчезнут те, кто умеет управлять машинами, сразу ли наступит конец всему? — Научная фантастика. Добрые и светлые рассказы о жутком завтра.

---

Для такой цели сгодился бы и мозг поменьше. Отделы мозга в основном программировались «по умолчанию» — примерно так, как это делается для крысы, которой предстоит начать свое существование с пробежки по лабиринту. Если говорить о коре, программировался зрительный анализатор, слуховая зона, речевые центры, а также области, соответствующие конечностям. Гомункул ориентировался в окружающей среде много лучше, чем новорожденный, понимал обращенную к нему речь, умел говорить и ходить и делал некоторые характерные жесты. Рефлексы соответствовали нормам. С другой стороны, некоторые элементарные действия гомункулу не давались. Так, не мог он бегать, прыгать, садиться без поддержки. Грифелек от стеклографа был ему по руке, но писать он не умел совершенно: с трудом, как трехлетний малыш, рисовал уродливые печатные буквы. Читал, однако, свободно.

Из комментариев к программе Викторов понял, что маленький мозг обрабатывал информацию каким-то хитрым способом, похожим на тот, который присущ и нормальному мозгу, хоть человеческому, хоть крысиному: осуществлял простые логические операции и в то же время обладал способностью к многоканальной обработке данных. Сложнее было с тем, откуда бралось впечатление разумности. Речевые навыки ему пробивали графическими (буквенными) и акустическими сигналами. На взгляд Викторова, было неочевидно, что после тупой загрузки мегабайтами текстов зигонт должен получиться говорящим и воспринимающим речь, — скорее нет, чем да. Но то ли студенты имели какие-то сведения, которых не было у него, то ли втупую положились на фортуну и на Шуа. В некоторых случаях реакции зигонта были как будто бы логичны, в других — запускались ключевыми словами: так, любой вопрос экзаменационного билета вызывал соответствующий фрагмент лекции. Ничего не скажешь, колоссальную работу проделала мадемуазель Фролова. Это бы усердие да в мирных целях.

Тестировать интеллект было трудно: задачи в большинстве классических предполагают присутствие у субъекта жизненного опыта. Но кое-какие тесты, которые Викторов наскоро отыскал в Интернете, все же работали и в данном сложном случае, и результаты они давали скорее неутешительные. В том смысле, что гомункул, хоть и не дотягивал до школьника младших классов, но без труда обгонял шимпанзе и умственно отсталых малышей. Все более походило на то, что двое сопляков создали человека. Неизлечимо больного человека, если называть вещи своими именами. Впрочем, миниатюрный В.Д. на память не жаловался. Был обучаем. Оно и к худшему.

Владимир Данилович больше не чувствовал брезгливости, и это было понятно: в данный момент он работал, а «если вы пишете диплом о сифилисе, то полюбите и бледную спирохету». Однако этим дело не ограничивалось. Здесь было что-то куда более личное. Профессор сознавался сам себе, что начинает симпатизировать гомункулу. Обыкновенно, по-человечески, как собеседник собеседнику.

Откройте любую книжку по практической психологии, и прочтете там, что дорога к сердцу нового знакомого ведет через правильный выбор слов. Мы отличаем своего от чужого по словарному запасу, по оборотам речи, сленгу, профессиональной лексике, стихотворным цитатам. Всем этим Нефедов и Фролова наделили зигонта в полной мере. Каждую минуту Владимир Данилович слышал нечто знакомое, и его не покидало ощущение, будто он беседует не с экспериментальным существом, а с человеком, более того — с человеком своего круга, с приятелем, попавшим в беду.

Он понимал происхождение этого чувства, понимал его обманчивость, но поделать ничего не мог. Зигонт разговаривал как он сам, и сердце вздрагивало, когда испытуемый вздыхал: «Бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно...» или говорил: «Нет, увольте». И когда маленький В.Д. знакомым жестом брался за подбородок и мучительно задумывался над тем, как продолжить числовой ряд «1, 2, 3, 5, 8, 13...», профессор Викторов испытывал такую жалость и такое бешенство, как будто умственная слабость несчастного создания была его личной бедой.

Может, потому это и называется преступлением — против меня, а не против зигонта? В год-другой жизни мне сие приключение обойдется, не менее того. А зигонт, в конце концов, всего лишь программируемое устройство органического происхождения. Вроде тех роботов, о которых любил писать Брэдбери, — механических копий жен, детей, бабушек. Брэдбери так и не отвечал на вопрос, испытывают ли роботы чувства или только имитируют их. Идеальная копия не должна уступать оригиналу ни в чем, включая и способность страдать, это понятно. Но моя-то копия далеко не точна...

А что нужно, чтобы имитация превратилась в подлинник? Чтобы вызвать видимую реакцию удовольствия, радости — заставить живое существо смеяться, необходимо выбросить в кровь определенные химические вещества и подать определенные нервные импульсы. Но именно эти, черт их раздери, вещества и импульсы ответственны за субъективное ощущение радости. То же с другими эмоциями.

Дьявольщина какая-то. В биологических моделях имитация априори тождественна оригиналу?

Вот этой гнилой романтической философией надо заниматься не в моем возрасте, а много-много раньше. Когда нормальные юноши задаются вопросами о смысле жизни и бытии Божьем — лет в семнадцать, двадцать... Но это нормальные. А ненормальные сразу пишут программу развития и врубают камеру. Стало быть, думать за этого сукина сына придется мне, теперь, когда уже, откровенно говоря, поздно.

Вернемся к нашим баранам. Что сукин сын делал? Карикатуру. Профессор Викторов через минуту после выхода из камеры читает студентам лекцию, завернувшись в носовой платок. Стало быть, надобно было ему прежде всего существо непугливое, невозмутимое, с психикой крепкой, как бетонная шпала… — Викторов снова открыл окно с программой. — Симпатика-парасимпатика, миндалина… Так оно и есть. Впору позавидовать: он вообще ни хрена не боится и не пугается. Если на него падает шкаф, спокойно сделает нужное число шагов в сторону. Может, конечно, не успеть, но сердечко не забьется. Физиологическая имитация МОЕЙ уверенности в себе — жизненного и преподавательского опыта, регалий и всего прочего: «Полковники не бегают: в мирное время это вызывает смех, в военное — панику». Ну, хоть за это вам спасибо, господин Нефедов, очко в вашу пользу. Как бы там ни было дальше, уравновешенность нам понадобится.

Что еще? Лексика. Юмор. Мало им было спокойствия, захотелось пририсовать ироническую улыбку. Юмор — функция логики, умение извлекать из логических нарушений удовольствие регулируется не столь уж сложной схемкой. С этим ясно. А лексика… Он раскрыл и пролистал архив текстового файла. Судя по его размерам, маленькую голову загрузили до упора. Или, по крайней мере, попытались загрузить. Все ли поместилось, и если не все, то что именно, — вопрос второй. Делали, небось, частотный анализ... цитаты вылавливали. «Бой в Крыму, все в дыму» — это я им на семинаре, про их графики... Ладно. Разберемся.

Владимир Данилович собрал накопители и диски в сумочку. Пора домой — не ночевать же здесь. И его придется взять с собой.

— Устали? — спросил он зигонта, пытаясь говорить бодро.

— Есть немного, — тот улыбнулся в ответ. — А вы?

— И я. Знаете что... Кстати, как мне вас называть?

— Вопрос. Поскольку Владимир Данилович — это вы... Они меня называли Данилычем.

— Не пойдет. — Данилычем сверстники почему-то звали Даньку-Данилу — старшего внука профессора.

— И еще Вовочкой.

— Паршивцы. — Из всех идиотских анекдотов эти — самые что ни на есть... — Нет, ни в коем случае. Погодите минутку… Как насчет Лада?

Это прозвище студент Викторов получил сразу по приезде из Гарварда в Москву. На исторической родине уменьшительное «Влад» почему-то ассоциировалось с графом Дракулой, что абсолютно не подходило к улыбчивому отличнику, самому веселому в группе и сугубо положительному во всех отношениях. Над несоответствием потешались, пока однокурсница Марго, чья мама была из Кутаиси, не окликнула Влада-Владимира: «Ладо!». Так появился грузино-славянский ник, который года через два, с повзрослением и поумнением, был вытеснен традиционным «Володя».

— Лад? Нормально. Не возражаю.

— Отлично. Так вот, Лад, нам с вами пора домой.

— Домой? Вы хотите взять меня с собой?

— Я считаю, это самое разумное, что мы можем сделать. Пока мне не хочется впутывать посторонних...

— Да, я понял вас, — маленький Лад поднял руку знакомым движением. – Я только сомневался, что это возможно.

— По закону невозможно, — Викторов усмехнулся, вспомнив забытое, еще мамино словечко, — а в принципе — возможно.

* * *

— Крыску с собой берете, Владимир Данилович? – спросила вахтерша. Профессор Викторов был ее любимцем.

— Угадали, Анна Александровна, — профессор галантно улыбнулся и приподнял над вертушкой контейнер для мелких млекопитающих. Хороший контейнер, утепленный, без окошек, с частой решеткой, — зима же на дворе. — Крыса сфинкс — знаете про них?