Франц Кафка - Процесс

• Название: Процесс
• Автор: Франц Кафка
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8301-0105-Х

В третий том собрания сочинений Франца Кафки (1883–1924) вошел его роман «Процесс». В качестве приложения к тому публикуются впервые переведенные на русский язык черновые редакции романа и статья Т. Адорио «Заметки о Кафке».

---

— Я спрашивал столяра, которого зовут Ланц.

— Да, — сказала женщина, — заходите туда, пожалуйста.

К., возможно, и не послушался бы ее, если бы женщина не подошла к нему и не сказала, взявшись за ручку двери:

— Мне надо закрыть за вами, больше туда никому нельзя.

— Очень разумно, — сказал К., — и так уже слишком много навпускали.

Но затем все-таки вновь вошел в комнату.

Между двух людей, беседовавших у самой двери — один из них обеими руками, вытянутыми далеко вперед, делал движения, которыми отсчитывают деньги, а второй пристально смотрел ему в глаза, — протянулась рука; она схватила К. Это был маленький краснощекий мальчуган.

— Идемте, идемте, — говорил он.

К. пошел за ним; оказалось, что в этой беспорядочно роящейся толпе все-таки был узкий свободный проход, возможно, разделявший две партии, за это говорило еще и то, что в ближайших рядах и справа, и слева почти не было таких, кто бы повернулся к нему лицом, — он видел лишь спины людей, чьи речи и жесты были адресованы только людям из их партий. Большинство было в черном; преобладали старые, длинные и обвисшие, парадные сюртуки. Только эта одежда и смущала К., иначе бы он принял все это за какое-нибудь политическое окружное собрание.[7]

В противоположном конце зала, куда привели К., на очень низком и тоже переполненном людьми подиуме стоял торцом к публике маленький столик, и за ним, близко от края подиума, сидел маленький, толстый, шумно сопевший мужчина, который в этот момент разговаривал с другим, стоявшим за его спиной (этот стоял, опершись локтями на спинку стула и скрестив ноги), и очень смеялся; временами он выбрасывал вверх руку, карикатурно кого-то изображая. Мальчику, который привел К., нелегко было представить свой отчет. Он уже дважды, стоя на цыпочках, пытался что-то нашептывать, но человек сверху не замечал его. Только когда один из стоявших наверху, на подиуме, обратил внимание на мальчика, человек за столом обернулся к нему и, нагнувшись, выслушал его тихий доклад. Затем человек вытащил часы и бросил на К. быстрый взгляд.

— Вы должны были явиться один час и пять минут тому назад, — сказал он.

К. хотел что-то ответить, но не успел, так как едва только человек произнес свои слова, как в правой половине зала поднялся всеобщий ропот.

— Вы должны были явиться один час и пять минут тому назад, — повторил человек, повысив на этот раз голос, и бросил быстрый взгляд теперь уже и вниз, в зал.

Ропот тут же стал громче и лишь постепенно, поскольку человек ничего больше не говорил, затих. Теперь в зале стало намного тише, чем было, когда К. вошел. Только люди на галерее не прекратили отпускать свои замечания. Они, насколько можно было различить в полутьме, в пыли и испарениях, скопившихся вверху, кажется, были одеты похуже, чем стоявшие внизу. У некоторых были с собой подушки, которые они прокладывали между головой и потолком, чтобы не затекала голова.

К. принял решение больше наблюдать, чем говорить, поэтому не стал защищаться от обвинения в том, что он, якобы, опоздал, и сказал только:

— Если я и опоздал, то сейчас я здесь.

Последовали аплодисменты, вновь с правой стороны. Податливые люди, подумал К.; его только беспокоила тишина в левой половине зала — как раз за его спиной, где раздались всего лишь отдельные хлопки. Он размышлял, что бы ему сказать, чтобы и этих остальных — если уж не удастся сразу всех — хотя бы на время тоже привлечь на свою сторону.

— Да, — сказал человек, — но теперь я уже не обязан вас допрашивать, — вновь ропот, но на этот раз ошибочный, так как человек продолжил, махнув на людей рукой: — Тем не менее сегодня я еще это сделаю в порядке исключения. Но впредь подобных опозданий не должно быть. А теперь идите сюда!

Кто-то спрыгнул с подиума, и К. взошел на освобожденное для него место. Он стоял, вплотную прижатый к столу, толкотня за его спиной была так велика, что он должен был прилагать усилия, чтобы не скинуть с подиума стол следователя, а может быть, и его самого.

Следователя, однако, это не беспокоило, он развалился на своем стуле и, сказав еще несколько заключительных слов человеку у него за спиной, взял в руки маленькую записную книжку — единственный предмет, лежавший на столе. Она была засаленная, как школьная словарная тетрадка, и, из-за большого количества листов, совершенно бесформенная.

— Итак, — сказал следователь, полистал свою тетрадь и обратился к К. в тоне утверждения: — Вы — маляр?

— Отнюдь, — сказал К., — я первый прокурист в крупном банке.

На этот ответ правая партия отозвалась снизу таким заразительным смехом, что невольно засмеялся и К. Люди упирались руками в колени и сотрясались, как от тяжелых приступов кашля. Даже на галерее кое-кто смеялся. Совершенно взбешенный, следователь, который, по-видимому, был бессилен против людей внизу, постарался отыграться на верхних; он вскочил, яростно грозя галерее, и его обычно малозаметные брови большими черными кустами нависли у него над глазами.

Но левая половина зала по-прежнему молчала, люди там стояли рядами, обратив лица к подиуму, и воспринимали слова, которыми обменивались наверху, так же спокойно, как и шум с другой стороны; они терпели даже то, что некоторые в их рядах время от времени подавали голос вместе с другой партией. Люди из этой, левой партии, менее, кстати, многочисленной, в сущности могли точно так же ничего не значить, как и люди из другой, правой, но, благодаря своему спокойному поведению, они казались значительнее. И, начав теперь говорить, К. был убежден, что говорит в их духе.

— Ваш вопрос, господин следователь, не являюсь ли я маляром, — более того, вы даже не спрашивали, вы мне прямо это заявили, — весьма показателен для всего характера того дела, которое ведется в отношении меня. Вы можете возразить, что это вообще не дело, и будете совершенно правы, ибо это дело только в том случае является настоящим делом, если я признаю его таковым. Так вот, настоящим я на данный момент его признаю — в какой-то мере из сочувствия. К нему нельзя относиться иначе как с сочувствием, если на него вообще следует обращать внимание. Я не говорю, что вы занимаетесь нечистым делом, но я хотел бы предложить вам самому признать это с полным самообладанием.

К. сделал паузу и посмотрел сверху вниз в зал. Он выразился энергично — энергичнее, чем хотел, — но ведь это было справедливо. Пожалуй, он заслужил аплодисменты с той или этой стороны, однако было тихо, все с явным напряжением ждали того, что за этим последует; быть может, в этой тишине вызревал взрыв, который положит конец всему. Дверь, открывшаяся в этот момент в конце зала, стала помехой; молодая прачка, видимо, окончившая свою работу, вошла в зал и, несмотря на все принятые ею меры предосторожности, обратила на себя некоторое количество взглядов. Кажется, только следователь откровенно порадовал К., немедленно обидевшись прозвучавшими словами. Кроме того, он, член суда, слушая, все еще стоял, поскольку обращение К. застигло его в тот момент, когда он вскочил на страх галерее. Теперь, в паузе, он постепенно опускался, так, словно хотел, чтобы это было незаметно. Возможно, для того, чтобы успокоить возбуждение, он снова взял свою тетрадочку.

— Это не поможет, — продолжал К., — даже ваша тетрадочка, господин следователь, подтверждает то, что я говорю.

Удовлетворенный тем, что в этом незнакомом собрании звучат только его спокойные слова, К. осмелел настолько, что, не долго думая, выхватил у следователя его тетрадку и, словно брезгуя, высоко поднял ее кончиками пальцев за внутренний лист, так что на обе стороны свесились сплошь исписанные, заляпанные листы с пожелтевшими краями.

— Вот так выглядят акты этого следователя, — сказал он и разжал пальцы; тетрадь шлепнулась на стол. — Можете спокойно читать дальше, господин следователь, такой юридической прописи я уж никак не боюсь, хотя она для меня и недоступна, поскольку я брал ее исключительно двумя пальцами — показать, а в руки взять бы не решился.

То, что следователь схватил свою тетрадочку, когда она упала на стол, постарался как-то привести ее в порядок и собирался снова ее читать, могло быть только свидетельством его глубокого унижения или, по крайней мере, должно было производить такое впечатление.

Взгляды людей первого ряда так напряженно были устремлены на К., что и он некоторое время смотрел на них сверху вниз. Это были сплошь пожилые люди, некоторые — с седыми бородами. Может быть, они и были теми, кто решал, кто мог повлиять на всех собравшихся, замерших с того самого момента, как заговорил К., в полной неподвижности, из которой их не могло вывести даже это унижение следователя?

— То, что случилось со мной, — продолжал К. несколько тише, чем прежде, вновь и вновь ощупывая глазами лица первого ряда, что вносило в его речь оттенок некоторого беспокойства, — то, что случилось со мной, — это, конечно, всего лишь частный случай, и как таковой особого значения не имеет, поскольку я не принимаю все это слишком всерьез, однако это показатель того, как ведутся дела против многих других. И я стою здесь не за себя, а за них.