Далия Трускиновская - Семья

• Название: Семья
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Фэнтези

Это повесть о любви. О любви, которая проходит сквозь смерть и возвращается к любимому человеку. И об отсутствии любви, которое уродует человеческую душу. И о том, как тяжко иногда платить старые долги. В общем, о том, что беспокоит каждого, у кого есть сердце…

---

Неподалеку от мостков, держа за руль свой мотоцикл, стояла Джимми в шлеме.

Мерлин увидел ее, а она увидела его. И, как на кладбище, оба даже не попытались подойти друг к другу.

Глядя на Джимми, Мерлин словно бы чужую голову на плечи заполучил: он думал, что именно сюда она должна была прийти, должна — другого слова он не подобрал, другого и не было, разве что «обязана». Следующая мысль была: все правильно, фотографии, которые над чайником, определяют пути Джимми. Третья мысль: она совершает регулярный обход этих загадочных мест, ритуальный обход, и есть в маршруте еще какие-то пункты, точки на карте, которым не нашлось места над чайником. Четвертая: ради кого?..

Чужая голова явно принадлежала человеку взрослому и склонному к ревности.

Как только Мерлин осознал, что мысли принадлежат кому-то другому, так чужая голова и пропала. А вот Джимми оставалась — глядела, склонив голову набок и по-детски приоткрыв рот.

Потом она стремительно села в седло, вздыбила мотоцикл, развернулась на заднем колесе — Мерлин видел такую точность впервые в жизни — и умчалась.

А он еще долго выбирался из леса. И думал о вещах мистических…

Читал он немало, но как-то беспорядочно. Разве что дамских романов ни разу не открывал, да со школьными учебниками отношения не сложились. Но институтский учебник астрономии он охотно осилил, книги про животных вообще обожал. Истории о призраках, телепатии и предсказаниях он сперва читал с любопытством, особенно когда в них было наворочено про энергетические потоки и лептонные поля. Но потом обнаружил на кухне попсовые газетки, которым, как выяснилось, верила мать — верила всякой ахинее, включая объявления доморощенных ведьм и провидцев. Он заорал, выкинул газетки в окно и поставил на мистике крест.

Он-то поставил, а она-то — извольте радоваться, приперлась…

Мерлин не влюбился в Джимми с первого взгляда — это он и сам понимал. Он не испытывал в ее присутствии известного мужского волнения и плотской тяги. Она ему нравилась живостью характера, уверенностью, авантюризмом и полнейшей свободой: хочет человек носиться на байке — и носится, хочет колобродить по ночам — и колобродит. Если Кузька была младшим братишкой, то Джимми он хотел бы видеть старшей сестрой. Но между братом и сестрой не возникает такое мистическое притяжение, чтобы одновременно загнать их то на кладбище, то в лес.

Причины своих-то поступков он знал. А вот ее что заманивало в места, где много лет назад велась съемка пленочником на монохромную пленку?

В город Мерлин возвращался автобусом — повезло ему, автобусы на той дороге появлялись четырежды в сутки, а он вовремя вышел к остановке. И в этом тоже было что-то мистическое — шофер сказал, что до автовокзала не доедет, а отправится в свой автопарк, что-то у него в двигателе треснуло. Автопарк был на окраине, но кратчайшая дорога к нему вела через «спокойный центр», где жила Джимми.

Мерлин высадился в квартале от ее дома.

Если она сразу из леса отправилась домой, то уже четыре часа назад прибыла. Но вряд ли она станет четыре часа сидеть дома (Мерлину казалось, что она, занятая делами двух фирм, показывается там очень редко). И, в конце концов, не все ли равно, где она? Ближайшая игра — через неделю, задания по поздравлениям она раздала, репетировать с актерами часто доверяет Волчищу.

Может, поехала на встречу с тем мужчиной?

За все время работы в «Беги-городе» Мерлин не заметил присутствия мужчин в ее жизни. Хотя по этой части он был не больно наблюдателен — о том, что Кузька с Лесем собираются пожениться, узнал, завалившись однажды к Лесю без предупреждения и буквально вытащив парочку из кровати. А ведь мог бы заметить, что они и в обнимку ходят, и за руки держатся.

Мерлин сам себе редко врал — разве что, когда дело касалось матери. Он подводил железобетонный фундамент под свое раздражение и, естественно, преувеличивал материнские грехи. Но вот, идя с рюкзаком по «спокойному центру», он вдруг решил сделать крюк и заглянуть в здешний «Пятачок», взять какой-нибудь нарезки и хлеба на ужин. Хотя точно такой же «Пятачок» был буквально рядом с домом.

Хитрость была в том, что идти в супермаркет следовало мимо Джимминого дома. Он прошел и ничего подозрительного, естественно, не заметил.

«Пятачок» выстроили возле сквера, заодно приведя там в порядок детскую площадку и устроив простенькое кафе под открытым небом. Мерлин пересек сквер по диагонали и совсем было влетел в огромные двери «Пятачка», но притормозил. Что-то мелькнуло перед глазами, сперва не было опознано, миг спустя — опознано с каким-то ошалелым недоверием. Он обернулся и увидел Джимми с детской коляской.

На сей раз Джимми его не заметила — она катила коляску, занятая только лежавшим внутри младенцем.

Мерлин проскочил мимо дверей и занял наблюдательный пункт за огромным рекламным человеком, сделанным из разноцветных шаров. Человек зазывал на скидки и жонглировал процентами.

Это не мог быть ее ребенок! Джимми никогда не спешила домой к ребенку! Вот Анечка, которая оформляла заказы и занималась бухгалтерией, — та спешила. И дочка была главной темой ее жизни — помимо работы, она была в состоянии говорить только о малышке.

С другой стороны, если у Джимми есть мать — то, может, ее и приставили к ребенку?

О воспитании младенцев Мерлин имел самое туманное понятие. Он знал, что памперсы очень облегчают мамам жизнь. Знал, что найти няню сложно, но можно (от той же Анечки). Но Джимми и дитя у него в голове как-то не совмещались.

Разгадка явилась несколько минут спустя. Из «Пятачка» вышла женщина с двумя мешками покупок и мальчишками-близнецами; совсем простая женщина и совсем обыкновенные мальчишки, не старше пяти лет.

Дети побежали к горкам и разноцветным лестницам, а женщина высмотрела Джимми с коляской. Джимми тоже увидела ее, и они сошлись возле скамейки. Тут они обменялись — Джимми отдала коляску и забрала мешки. Кафе, выстроенное на века, в виде древнерусского сруба, с деревянными столами, к которым намертво крепились скамейки, было в двух шагах. Женщины пошли туда и сели так, чтобы лучше видеть играющих детей. Джимми сходила за стакашками с кофе и хот-догами, принесла она и две стопки с темно-желтой жидкостью.

Если бы они сели иначе! Мерлин бы постоял еще минутки полторы и пошел в «Пятачок». Но они сели спиной к столу, не желая залезать ногами в хитрое сооружение. Скамья по другую сторону стола была совершенно свободна.

Мерлин преспокойно подошел и бесшумно сел боком, наставив на собеседниц левое ухо.

— Я все понимаю, — говорила Джимми.

— Нет, ты ничего не понимаешь, — возражала собеседница.

— Нет, я все понимаю, и не лечи меня…

— Нет, ты ничего не понимаешь. Вот хоть на меня посмотри — я все успела.

— Ну и я успею.

— Когда?

— Когда-нибудь.

— У тебя день рождения когда, в июле?

— Ну?

— Значит, стукнет тридцать шесть?

Мерлин чуть не вякнул «Вау!»

Джимми — тридцать шесть? Да это же возраст старой толстой тетки! А она одета и ведет себя, как девчонка. В тридцать шесть — гонять на байке?

Однако она не возразила. Значит, трехдетная мамашка была права.

— Разве это имеет в наше время значение? — спросила она. — И не хочу я ни в какой Иркутск. Вообще ничего не хочу.

— Что тебя тут держит?

— Ничего не держит.

Но это она огрызнулась. Даже Мерлин понял — врет.

— Если ты хочешь, чтобы у тебя в жизни было что-то путное — возьми сейчас себя в руки и…

— Хоть ты-то не дергай за нервы.

— Знаешь, когда ты окончательно сдурела? Когда Андрея выгнала.

— У меня с ним ничего не было.

— Знаю, что не было. Он Лешке моему на тебя плакался.

— Катя, ты если не можешь запомнить — запиши где-нибудь: я не хочу быть ничьей женой.

— Но ведь ты ждала Марка?

— Ждала… Но… Но я ничего не могу тебе объяснить. Марк замечательный, умный, добрый, честный… Я думала, что смогу сама себя уговорить! Правда — думала! Но началась какая-то мистика…

— Вечно у тебя мистика. Он надолго?

— Завтра улетает в Москву, оттуда — в Иркутск.

Они заговорили о сибирской родне Марка, о какой-то хакасской прабабушке, от которой он унаследовал вороную масть и разрез глаз, о староверском семействе, хранящем древние правила жизни. Джимми ничего против этого Марка не имела, он был ей даже симпатичен, вот только идти за него замуж не желала, хотя он уже дважды звал.

Потом она сказала слова, от которых Мерлин поморщился:

— Да нет, с ним хорошо было, и в постели, и вообще…

Дальше он слушать не хотел. Значит, у нее с этим, который с проседью, что-то было!

Он бесшумно встал и ушел.

Подслушивать нехорошо, это он знал, но вот впервые в жизни сознательно подслушал — и не испытал угрызений совести.

До этой новости он Джимми очень уважал. А теперь вдруг оказалось, что она такая, как все, играет в свои женские игры с мужчинами, рассказывает подругам всякие подробности — с кем хорошо, с кем нехорошо… Джимми словно раздвоилась — одна лихо командовала сотрудниками в «Беги-городе», носилась на байке и могла залезть, разрабатывая маршрут, на любую крышу; другая лежала в постели, готовая принять там мужчину…