Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

• Название: Одиссей Полихроніадесъ
• Автор: Константин Леонтьев
• Издательство: ТИПОГРАФІЯ В. М. САБЛИНА. Петровка, д. Обидиной. Телефонъ 131-34.
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1912

---

Отецъ мой торговалъ на Дунаѣ разными товарами и дѣлалъ всякіе обороты, но въ то время онъ особенно занимался рыбною торговлей, скупалъ икру у русскихъ липованъ и другихъ рыбаковъ и продавалъ ее очень выгодно.

Онъ имѣлъ дѣла и большіе счеты съ однимъ эпирскимъ же грекомъ, котораго звали Хахамопуло. Человѣкъ онъ былъ и жадный, и легкомысленный, и боязливый, и обманщикъ. Онъ былъ гораздо моложе моего отца, и отецъ мой былъ ему почти благодѣтелемъ. Отецъ этого Хахамопуло умеръ внезапно въ Валахіи, и мальчикъ остался безъ всякихъ средствъ къ жизни, безъ познаній и безъ ремесла. Однако онъ былъ хитеръ; пришелъ въ Галацъ, увидалъ, что тамъ продаютъ козырьки для фуражекь, и вздумалъ дѣлать козырьки. Купилъ кожи, вырѣзалъ, сѣлъ верхомъ на скамью и сталъ какою-то гладкою костью лощить козырьки эти. Козырьки не годились.

Потомъ онъ увѣрилъ одного богатаго валаха, что онъ отличный красильщикъ, учился въ Одесссѣ и можетъ выкрасить ему карету заново гораздо дешевле, чѣмъ другіе мастера. А вся цѣль его была, чтобы хоть недѣлю еще хлѣбъ имѣть и мѣсто для ночлега. Купилъ сажи, самъ лакъ попробовалъ сварить, совсѣмъ не такъ, какъ было нужно; накрасилъ пальца на три густоты, не держится, все кусками падаетъ. Пришелъ хозяинъ кареты, взялъ палку и прогналъ его. Онъ сидѣлъ у воротъ гостиницы и плакалъ, когда отецъ мой увидалъ его и спросилъ у него, кто онъ такой и отчего онъ плачетъ.

— Мнѣ и тогда, — разсказывалъ мой отецъ, — не очень понравился этотъ мальчикъ. Слишкомъ ужъ ломался и гримасничалъ. И туда кинется, и сюда перегнется… Эффендико́ мой! Эффендико́! — кричитъ онъ мнѣ и воетъ. — Ба! говорю я ему, — слѣдуетъ ли паликару какъ женщинѣ плакать и выть. Пошлетъ Богъ тебѣ хлѣба. Не кричи, дуракъ, у меня ужъ и голова отъ воя твоего какъ цѣлый казанъ раздулась. А все-таки жалко его было. Христіанинъ молодой и нашь эпирскій грекъ.

Рекомендовалъ его отецъ мой одному изъ нашихъ загорцевъ, который имѣніемъ большимъ у молдаванскаго боярина управлялъ. Прожилъ Хахамопуло у загорца пять лѣтъ; во время войны и русскимъ, и туркамъ, и австрійцамъ служилъ, деньги нажилъ, женился и переѣхалъ въ Тульчу. Отецъ, видѣвши, что у него хорошія деньги есть и полагая, что онъ его благодѣянія помнитъ, взялъ его въ долю къ себѣ, по рыбному промыслу, и они нѣсколько времени торговали вмѣстѣ. Еще до войны случилось отцу занять тысячу золотыхъ турецкихъ лиръ у одного знаменитаго болгарина добруджанскаго, Петраки Стояновича. Этотъ Стояновичъ теперь уже не просто Петраки, а Петраки-бей и капуджи-баши султана; богатъ, какъ лидійскій Крезъ, а низокъ такъ, что Хахамопуло сравнительно съ нимъ честнымъ человѣкомъ кажется. — Разскажу я тебѣ и про этого болгарскаго архонта, что́ онъ такое за сокровище драгоцѣнное и откуда.

Отецъ его, Стоянъ, болгарскій мужикъ изъ-подъ Костенджи, кажется. Я его видѣлъ. Простой землепашецъ болгарскій, въ бараньей шапкѣ и толстыхъ шароварахъ изъ коричневой абы.

Старикъ безвредный, лѣтъ ему 80, усы сѣдые, самъ худой и смуглый, пашетъ самъ до сихъ поръ, деньги въ землю зарываетъ, турокъ боится, а болыше никого знать не хочетъ; всю недѣлю черный хлѣбъ съ лукомъ или перцемъ краснымъ ѣстъ, а баранину жаритъ только по праздникамъ. У сыновей въ Тульчѣ рѣдко бываетъ, а они къ нему, кажется, никогда не ѣздятъ.

Сыновей у него двое, Петръ и Марко. Оба теперь богачи и беи. Петраки, какъ я сказалъ тебѣ, капуджи-баши, а Марко — предсѣдатель нашего Тульчинскаго торговаго суда, тиджарета, и бичъ человѣчества въ нашемъ городѣ.

Пришли они оба на Дунай въ сельскихъ путурахъ8 и колпакахъ, еще молодые, но гдѣ-то въ греческой школѣ обученные недурно, и открыли небольшую лавочку въ Тульчѣ. Было это еще до Восточной войны.

Какъ они торговали? Такъ, какъ торгуетъ всякій христіанинъ бакалъ. Не безъ лжи и небольшого обмана.

Это бы ничего; всѣ мы такъ дѣлаемъ. Но Петраки и Марко не удовольствовались такими обыкновенными доходами, но сперва пріобрѣли они отъ турокъ много денегъ доносами, такъ что ихъ трепеталъ весь городъ, а потомъ разбогатѣли чрезвычайно во время сосредоточенія турецкихъ войскъ около Дуная различными подрядами и оборотами, поставкою сѣна, ячменя, рису для войска, а доносы шли своимъ чередомъ.

По окончаніи войны у болгарскихъ селянъ въ Добруджѣ и подъ Силистріей скопилось множество расписокъ отъ начальниковъ различныхъ турецкихъ отрядовъ. Часто нуждаясь въ деньгахъ, начальство турецкое забирало въ долгъ у селянъ фуражъ для кавалеріи своей и всякую провизію для солдатъ. Какъ только узналъ Петраки Стояновичъ, что у соотечественниковъ его собралось такое множество долговыхъ расписокъ, онъ сталъ хлопотать, чтобъ общины сельскихъ болгаръ выбрали его для поѣздки въ Константинополь; достигъ этого; поѣхалъ; но, явившись къ великому визирю, не денегъ потребовалъ, а повергъ къ стопамъ султана всѣ расписки его вѣрныхъ райя… «ибо всѣ эти вѣрные подданные поручили мнѣ изъявить блистательной Портѣ живѣйшую радость, что общій врагъ московскій изгнанъ съ позоромъ изъ предѣловъ нашихъ!» Такъ сказалъ Петраки.

Винить ли мы будемъ турокъ за то, что они съ радостью приняли этотъ даръ и дали мужичку нашему болгарскому меджидіе и мундиръ капуджи-баши съ расшитою золотомъ грудью?

Тогда еще больше сталъ расти и богатѣть Петраки, сынъ земледѣльца Стояна. Взглянулъ бы теперь на него! Широкій, румяный, здоровый эффенди; одѣтъ щегольски; красивый эффенди, борода черная съ просѣдью неболышою, походка важная, рѣчь серьезная, въ Парижъ ѣздилъ, по-французски немного сталъ говорить; паши его боятся, всѣ консулы визитъ первые ему дѣлаютъ, коляска у него вѣнская, лошади — львы свирѣпые. «Желудокъ, — говоритъ онъ, — у меня теперь разстроенъ и печенью, къ несчастью, страдаю; поэтому я не въ силахъ посты содержать, какъ бы того требовали приличія для примѣра простому народу, ибо необразованнымъ людямъ религія есть единственная узда для страстей. Сожалѣю крайне о таковомъ моемъ преждевременномъ разстройствѣ, но что́ дѣлать! самъ докторъ Вельпо въ Парижѣ не совѣтовалъ мнѣ поститься. Прекрасный городъ Парижъ, и докторъ Вельпо благороднѣйшій человѣкъ. Европеецъ человѣкъ, вполнѣ европеецъ!»

Поститься уже теперь не въ силахъ Петраки-бей. Зато нѣтъ еврейки молодой и бѣдной, нѣтъ служанки, болгарки сельской, хохлушки или молдаванки, которую бы онъ не обольстилъ за деньги и не бросилъ бы послѣ. Что́ могутъ слезы сироты противъ Петраки-бея, когда сами паши боятся иногда его интригъ и тѣхъ взятокъ, которыя онъ всегда въ силахъ въ Константинополѣ дать?

Въ 67-мъ году прошелъ слухъ, что Петраки-бея хотятъ княземъ независимой Болгаріи сдѣлать. Но и тутъ онъ успѣлъ оправдаться предъ турками. У такого-то человѣка отецъ мой имѣлъ несчастіе занять тысячу лиръ золотыхъ!

Хахамопуло между тѣмъ захотѣлъ отдѣлаться отъ отца моего, и стали они сводить счеты. Отцу тогда было не подъ силу заплатить Петраки-бею, котораго срокъ подошелъ, и онъ, полагаясь на Хахамопуло, перевелъ долгъ на него и удовольствовался тѣмъ, что Хахамопуло, который отцу былъ гораздо болѣе этого долженъ, записалъ при немъ тысячу лиръ для Петраки-бея въ свою счетную книгу. «Заплати только ему эту тысячу лиръ, и остальныя я прощаю тебѣ», — сказалъ ему отецъ. Расписки отецъ мой съ Хахамопуло не взялъ. Какъ только объяснились между собой, тайкомъ отъ отца, два злодѣя, болгаринъ и грекъ, такъ и обнаружилась ихъ злоба, но что́ было дѣлать?

— Дай мнѣ сейчасъ пятьсотъ лиръ, — сказалъ парижанинъ-эффенди болгарскій нашему эпирскому молодцу. — Я же тебѣ дамъ бумагу или счетъ особый, чтобы ты былъ покоенъ, какъ будто я эти пятьсотъ лиръ получилъ отъ тебя по иному торговому дѣлу. Ты отрекайся отъ своего долга Полихроніадесу, ибо онъ отъ тебя не имѣетъ расписки, а я съ него свои тысячу лиръ судебнымъ порядкомъ требовать стану, ибо я отъ него расписку правильную имѣю и буду утверждать, что отъ тебя я не получалъ ничего и даже знать тебя, Хахамопуло, вовсе и не хочу. Долженъ же мнѣ съ большими процентами за просрочки Георгій Полихроніадесъ изъ Эпирскихъ Загоръ.

Вотъ поэтому-то и поспѣшилъ достать себѣ эллинскій паспортъ отецъ мой вскорѣ послѣ окончанія Восточной войны. Онъ предпочелъ бы, конечно, взять русскій паспортъ, — тогда и это дѣлалось легко, — но русскаго консульства въ то время не было въ Тульчѣ, и какъ ни слаба Эллада, все-таки независимое государство, думалъ отецъ мой, и можетъ его защитить.

Много перенесъ онъ тогда мученій, и паспортъ греческій, если и былъ полезенъ, то развѣ для предохраненія жизни, на случай большой опасности, а для тяжбы, я полагаю, онъ сдѣлалъ намъ больше вреда, чѣмъ пользы. Турецкое начальство признавать его никогда не хотѣло; нѣсколько разъ хватали отца и сажали въ тюрьму; не пускали его изъ тюрьмы въ Загорье съѣздить и съ нами видѣться. Греческіе консулы постоянно мѣнялись; падетъ министръ въ Аѳинахъ, сейчасъ ѣдетъ новый консулъ, и старому нерѣдко онъ врагъ. Надо угождать новому. Сколько разъ англійскій консулъ освобождалъ отца изъ тюрьмы.