Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

• Название: Одиссей Полихроніадесъ
• Автор: Константин Леонтьев
• Издательство: ТИПОГРАФІЯ В. М. САБЛИНА. Петровка, д. Обидиной. Телефонъ 131-34.
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1912

---

— Есть, есть свидѣтели! — съ восторгомъ воскликнула Зельха́.

Послѣ этого она успокоилась и опять начала качаться на креслѣ изо всѣхъ силъ, опять пугаясь и вскрикивая немного, когда она слишкомъ низко падала назадъ. Потомъ вдругъ сказала:

— Паша мой, ты мнѣ дашь еще той помады, которая хорошо пахнетъ?

Благовъ отвѣчалъ, что дастъ ей этой помады тогда, когда у нея будутъ очень чистыя руки. Зельха́ посмотрѣла на свои руки, задумалась и пропѣла печально и неправильно по-гречески:

„Ке се́на, се́на на́длико-оосу…
Корми-и-и м’ангелико!“

— Одиссей, скажи, барашекъ, что́ значитъ надлико́су? Это наша Мариго сосѣдка поетъ надлико́су, всегда надлико́су.

Такъ говорила она вмѣсто Ѳа-глито́со78.

Я началъ понимать, хотя еще и не ясно, чѣмъ она Благову нравится.

— Ты будешь у меня завтракать, — сказалъ онъ ей. — Поди къ Кольйо, чтобъ онъ тебѣ вымылъ руки.

Послѣ этого доложили, что пріѣхалъ Ибрагимъ-бей (не отъ паши, а самъ отъ своего лица сдѣлалъ визитъ консулу); еще полчаса бесѣды съ глазу на глазъ. Я ходилъ сверху внизъ и снизу вверхъ, выжидая все моей очереди, и мнѣ пришлось быть на галлереѣ въ ту минуту, когда г. Благовъ проводилъ Ибрагима.

Красивый, полный, одѣтый въ щегольское пальто на мѣху, Ибрагимъ держалъ себя очень хорошо и съ большимъ достоинствомъ; въ этотъ день онъ былъ особенно чѣмъ-то возбужденъ (быть можетъ любезностью консула) и сопровождалъ рѣчь свою одушевленными и выразительными движеніями рукъ, на которыхъ сверкали алмазные перстни.

Остановившись передъ лѣстницей, онъ съ жаромъ сказалъ Благову:

— Санкюлотъ! Я давно говорю, эффенди мой, санкюлотъ!

И онъ употребилъ еще одно слово, неупотребительное вообще у турокъ, которое онъ или самъ позволилъ себѣ составить, или слышалъ отъ кого-нибудь въ Константинополѣ. Онъ сказалъ:

— Вотъ это настоящій барбарлыкъ, такъ я скажу, эффендимъ! Вотъ это именно то, о чемъ они сами такъ любятъ твердить «la barbarie!»

Я понялъ, что они говорили о Бреше и французахъ.

Благову эти рѣчи бея видимо нравились; онъ, по обыкновенію, улыбался очень сдержанно, но веселое сіяніе глазъ обличало его внутреннее удовольствіе.

— Подождите минуту, бей-эффенди мой, — сказалъ онъ Ибрагиму. — Я вамъ разскажу прекрасную остроту вашего Фуадъ-паши. Онъ говорилъ, что не понимаетъ имени «monsieur Lavallette». Что́ это, грамматическая ошибка? Madame Lavallette — это правильно. А monsieur долженъ называться «Levalet».

Бей вышелъ изъ себя отъ восторга. Онъ громко закричалъ:

— А! прекрасно! о! это любопытно! Levalet! Lavallette. А! Фуадъ-паша! Что́ за умъ! Что́ за мозгъ!

Затѣмъ они простились, и Благовъ спустился для зятя паши на пять-шесть ступенекъ съ лѣстницы (чего онъ давеча не сдѣлалъ для трехъ консуловъ). И конечно, эти пять ступенекъ, по которымъ кстати умѣлъ сойти для турка молодой дипломатъ, столь неуступчивый съ знаменитымъ Бреше, подняли русское консульство въ Портѣ на пятьдесятъ ступеней выше прежняго.

Стоя у окна во время любезнаго прощанія турка съ Благовымъ, я думалъ о себѣ: «Вотъ бы минута! Не выйти ли мнѣ теперь, не сказать ли, что меня обидѣли?» Но воздержался отъ этой дерзкой глупости и остался почти непримѣченнымъ. Уходя, Ибрагимъ, однако, кивнулъ мнѣ головой. И только!.. О! Агаряне! и зачѣмъ это русскіе такъ хорошо обходятся съ ними… Зачѣмъ! Зачѣмъ это!

Когда ушелъ Ибрагимъ, я думалъ, что дойдетъ, наконецъ, очередь до меня, до моего дѣла и до обѣда; но консулъ принималъ сперва митрополичьяго дьякона и бесѣдовалъ съ нимъ нѣсколько минутъ наединѣ, а потомъ пошли наверхъ русскіе подданные. Ихъ было трое; все лавочники и торговцы.

И я рѣшился снова итти вслѣдъ за этими подданными наверхъ.

Г. Благовъ опять не садился, а стоялъ у печки.

Впереди всѣхъ насъ шелъ пожилой плотный лавочникъ, который былъ одѣтъ по-турецки, и въ фескѣ, но съ голубымъ европейскимъ галстукомъ на шеѣ; онъ снялъ башмаки еще внизу. За нимъ, качая туда и сюда огромнымъ носомъ, плелся высокій старикъ Симо, въ черномъ опрятномъ сюртукѣ съ русскою фуражкой въ рукахъ. Онъ былъ прежде богатъ и красивъ, долго жилъ въ Бессарабіи и славился тогда своими любовными приключеніями, особенно тѣмъ, что онъ разъ въ Салоникахъ притворился евреемъ, отъ живой жены гречанки, остававшейся въ Эпирѣ, женился на молодой еврейкѣ, взялъ за ней деньги и убѣжалъ въ Россію. Теперь онъ былъ дряхлъ, разоренъ, нѣсколько лѣтъ уже велъ тяжбу съ турецкими подданными о стотысячномъ наслѣдствѣ, не зналъ пока чѣмъ прокормить дѣтей, безпрестанно приходилъ въ консульство, и, медленно качая головой и разинувъ ротъ, какъ потерянный, говорилъ Благову и Бакѣеву по-русски: «Пожалуйте на харчи. Турки дѣла не кончаютъ: голодомъ уморили!»

За Симо шелъ г. Понтикопеци, человѣкъ молодой и не бѣдный, въ бараньей шапочкѣ, въ ботинкахъ, въ поношенномъ и грязномъ длинномъ европейскомъ пальто, но вовсе безъ галстука, а на шею и еще больше на подбородокъ, чѣмъ на шею, у него былъ небрежно накинутъ вязаный шарфъ. Онъ былъ не выбритъ, несмотря на праздникъ, и весь посинѣлъ отъ холода. Манерами онъ старался показаться, что онъ очень образованъ и что сами консулы для него свои люди.

Онъ долго не снималъ своей бараньей шапочки, но увидавъ вдругъ предъ собою въ открытую дверь пріемной стоящаго у печки консула, онъ сорвалъ ее съ головы, вошелъ въ пріемную не прямо, какъ мы всѣ, а бокомъ, обходя полукругомъ у стѣны, любезно улыбаясь и отставляя руку съ шапочкой очень далеко въ сторону.

Всѣ эти подданные поочередно (и европеецъ все въ обходъ) подошли къ консулу и протянули ему пальцы рукъ своихъ, а консулъ едва касался ихъ, какъ будто онъ боялся обжечься или взять какую-нибудь противную муху. (Почти такъ же, какъ дѣлалъ Абдурраимъ-эффенди съ отцомъ моимъ у доктора въ домѣ.)

На лицѣ г. Благова не выражалось впрочемъ ничего ни веселаго, ни сердитаго.

— Что́ вамъ? — спросилъ онъ.

Лавочникъ по-турецки одѣтый началъ поздравлять его съ пріѣздомъ, а г. Благовъ: «Вѣрно дѣло есть?»

— Есть и дѣло, — отвѣчалъ лавочникъ, — только сегодня мы по поводу возвращенія и по случаю праздника православнаго.

— Это напрасно, — отвѣчалъ г. Благовъ, даже не улыбнувшись; — я обязанъ заниматься вашими дѣлами, но тратить время на ваши привѣтствія я не намѣренъ. Съ Богомъ!

И онъ показалъ головою на дверь.

Тогда европеецъ въ бараньей шапочкѣ приблизился къ консулу очень развязно, подалъ ему письмо и сказалъ, что оно рекомендательное отъ г. Петрова, другого консула, во Ѳракіи.

Благовъ, читая письмо, началъ слегка улыбаться. Потомъ, положивъ его на столъ, онъ спросилъ: «Такъ какое же у васъ дѣло?»

Европеецъ подалъ другую бумагу.

— Если это прошеніе по-гречески написано, — сказалъ консулъ, — то я самъ не могу читать его. Я не очень хорошо разбираю греческое письмо.

— Оно по-славянски, — отвѣчалъ съ льстивымъ движеніемъ европеецъ. (Живъ долго съ болгарами во Ѳракіи, этотъ ловкій грекъ, русскій подданный, надѣялся больше угодить панславистическимъ чувствамъ русскихъ, если напишетъ прошеніе по-славянски.)

Г. Благовъ началъ читать громко это прошеніе:

«Ваше величество! (Я прошу тебя вѣрить, что я не преувеличиваю.) Голѣма-та грыжа, кое то вы имѣете за всички единовѣрцыта неговы на турско-то и наипаче за подданныетѣ Государя Императора сполучи да оставимъ городъ Пловдивъ-тъ и да излѣземъ на Эпиръ подъ ваше высоко-то покровительство и да возложимъ надежды-то всички на ваше благородіе и на Государя Императора!»

Послѣ этого привѣтствія слѣдовала жалоба на крестьянъ двухъ селъ въ сосѣднемъ городу-округѣ Куренда, давно не платящихъ денегъ отцу просителя (подданному турецкому); сумма долга была большая, видимо съ процентами на проценты, внесенными заранѣе въ долговое обязательство въ какую-нибудь очень тяжелую для бѣдныхъ селянъ минуту.

Благовъ спросилъ:

— Отецъ вашъ вѣроятно покупалъ хлѣбъ у нихъ еще на корню?

Европеецъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, но сознался, что «на корню».

— Это хорошо! — сказалъ консулъ; — а вотъ что́ пишетъ о васъ г. Петровъ изъ Ѳракіи. Слушайте:

«М-сье Понтикопеци досталъ себѣ въ Кишиневѣ русскій паспортъ. Онъ ѣдетъ къ вамъ въ Эпиръ и убѣдительно проситъ у меня рекомендаціи. Что́ сказать? Это одинъ изъ тѣхъ ново-русскихъ подданныхъ мѣстнаго происхожденія, которыхъ назначеніе одно — ставить консульство въ самое трудное положеніе. Большею частью они мошенники. Г. Понтикопеци покупалъ здѣсь хлѣбъ на корню у болгарскихъ селянъ, когда тѣ были въ крайности при уплатѣ податей туркамъ. Потомъ… Вы знаете сами конечно… проценты на проценты. И вотъ консульству, съ одной стороны, нельзя отрицать юридическихъ правъ г. Понтикопеци, а съ другой приходится ввергать въ тюрьму и безъ того обремененныхъ налогами сельскихъ болгарскихъ старшинъ за неуплату!..»