Дмитрий Дивеевский - Окоянов

• Название: Окоянов
• Автор: Дмитрий Дивеевский
• Жанр: Исторический детектив

Начало ХХ века. Россию сотрясают революционные бури, управляемые чьей-то невидимой рукой. В огромном котле событий начинается новая эра в развитии Российской государственности.

Эта книга о народной драме большевистской революции в нашей стране. Эпицентром происходящего автор избрал некий уездный город Окоянов, в котором, как в капле воды, отразился весь драматизм эпохи.

Роман заставляет поразмыслить над историей родной страны. Вызывает желание подискутировать с хорошо подготовленным и знающим предмет спора собеседником.

---

– Влюбился, люблю, помираю, как люблю, жить не могу ни минуты без нее, – твердил он сам себе. Алексей уже мысленно целовал ее, носил на руках, одевал ее в наряды и баловал шампанским. Он давал ей бесчисленные нежные прозвища, шутил с ней и сам того не заметил, как на занавески упал луч утренней зари. Утро Булай встретил в решительной жажде действий.

«Сначала привести себя в порядок. Одеться по-человечески. Затем отправиться в Сормово. По дороге продумать план разговора. Дело серьезное. Верно, жизнь решается», – лихорадочно думал он, второй раз проходя бритвой свои розовые щеки.

Знакомые девушки говорили Алексею, что ему будет к лицу русская одежда. Ранее не очень заботившийся о таких вещах, на этот раз парень готовился к встрече всерьез. Он вспомнил эти советы.

К открытию салона готовой одежды Галактионова Леша уже торчал под его витринами и первым влетел в помещение. Через час на улицу вышел неузнаваемо преобразившийся Алексей Булай.

Вместо кургузой студенческой куртки, фигуру его облекала тонко сшитая синяя поддевка дорогого сукна, под ней поблескивала серебром поплиновая рубаха, ловкие брюки уходили в шевровые сапожки на каблучке. Слегка надвинутый на глаза картуз с бархатным околышем придавал владельцу вид лихой и слегка задиристый.

Боковым зрением он отметил, что две молодые барышни, о чем-то лепетавшие неподалеку от салона, при его появлении остолбенело затихли. Довольно хмыкнув, Алексей взял пролетку до Сормова. Пригодились денежки, которые матушка тишком подсовывала Лешеньке на конфекты отдельно от отцовского содержания.

Настя сидела на скамейке одна. Ни одна из ее подруг не пошла с ней, несмотря на уговоры. У всех оказались свои дела. И тогда ноги привели девушку на это место вопреки внутренней смуте, развернувшейся в ее душе. Она влюбилась в этого парня и не могла ни на минуту забыть о нем, хотя повадка его говорила и об исходящей от него лихой опасности.

– Будь что будет, – повторяла она сама себе, – если лихо выйдет, значит, такая моя судьба. Люблю его. Люблю, на минуту не могу о нем забыть.

О том, что за ней давно ухаживает бригадир путейских ремонтников Матвей Чалый, она старалась не думать. Надежд ему она никаких не подавала, обязательств перед ним не имеет. Хотя, знала, что обманывает себя. По давним слободским правилам, если девка позволяет парню себя провожать, то считается его, пусть даже между ними дело не дошло и до поцелуя. И в случае чего, парень может спросить ответ.

Чем ближе Алексей подходил к Насте, тем проще и ясней становилось в его голове. Конечно, нельзя тянуть. Он свободен, исключен из училища, может ехать на все четыре стороны. Надо брать девушку, рубить концы и начинать вместе с ней новую жизнь. Таких не теряют. Таких находят на счастье.

Настя сидела на скамье, как бы не замечая приближения Алексея. Все ее тело сжало спазмом напряжения. И в тоже время, где-то внутри, в самой ее женской сути она чувствовала непомерную слабость. Этот парень мог бы взять ее на руки и унести, куда ему заблагорассудится, и она не сделала бы ни одного движения. Только закрыла бы глаза, чтобы ничего не видеть, и приникла бы к его груди.

– Здравствуйте, – хриплым от волнения голосом сказал Алексей. – Я знаю, Вас Настей кличут, слышал, как вчера Вас подруги называли. А я Алексей, Алексей Булай, бывший студент. Сейчас вольный человек. Можно ли присесть рядом с Вами?

– От чего ж, садитесь, – ответила она, не глядя на него. Алексей присел и хотел было, соблюдая правила поведения слободы, завести разговор о том, о сем и ни о чем, чтобы немножко сгладить первые моменты напряженности, найти нужную струну. Но, видно, не для слободских правил появился он на белый свет. Помолчав немного, он сказал тихим голосом:

– Настенька, посмотри мне в глаза.

Настя испуганно и резко повернулась к нему, и, схватив своими глазами ее зеленый взгляд, он уже не отпускал его. Слова его полились тихой и жгучей лавой. Слова, каких она не слышала никогда и которые закружили ее разум, лишили ее последней осторожности. Она смотрела в него, принимала его голос – и, казалось, уже ничто не сможет вернуть ее жизнь на два дня назад, когда его еще не существовало.

– Настенька, ты все знаешь, все понимаешь. Не случаем, а судьбой нас вчера свело. Мы оба в один момент это поняли, мы оба сегодня не спали и были вместе. Всю ночь я жаром горел, об одном просил судьбу – не спугнуть счастье, не обмануть меня в этом чуде. Я полюбил тебя безмерно, полюбил мгновенно, навсегда. Готов все что угодно для тебя сделать. На все готов, Настенька, упоение мое, сладость моя, надежда моя… Я знаю, это на тебя обрушилось как обвал. Тебе ко мне привыкнуть надо. Я ничего плохого не причиню, пальцем не пошевелю, только любоваться на тебя буду. Об одном только прошу тебя – согласись выходить ко мне на свидания, гулять со мной по бережку. Ничего больше не надо. Потом все сама поймешь, сама оценишь, как я тебя люблю…

Алексей думал, что Настя будет вести себя так, как ведут все слободские девушки – немножко жеманиться, играть свою женскую роль – уклончивую, до поры неопределенную, выигрывая время, чтобы понять, насколько серьезны чувства молодого человека. Он не знал, что Настя – осколок древнего ассирийского племени, имевшего совсем другую кровь. Предки ее триста лет назад пришли по Волге купцами из Багдада и растворились в русском народе, оставив о себе память лишь в появлении через многие колена необычных детей, красивых нерусской красотой и пламенных характером.

– Я пойду с тобой, Алексей, Алеша, голубь мой, – прервала она его тихим и страстным голосом, – мне не надо привыкать к тебе. Я ждала тебя с тех пор, когда поняла себя женщиной. Ты шел ко мне и ты пришел. Здравствуй, сердце мое.

Алексей сидел, счастливый и оглушенный ответом. Он не знал, что такое может быть.

– Я вижу, ты не из бедных, а мы небогатые, но мне это пустое. Ты ведь заберешь меня отсюда, я знаю. Я уже все про нас с тобой знаю. Я всю ночь с тобой провела, всего тебя обсмотрела и облюбила. Обо всем с тобой поговорила. Ты не думай, что я опытная. Нет. Я себя для тебя сберегла. Только всему в своем сердце научилась.

Голубь мой, вот как нам поступать надо. Сейчас ты уходи. Здесь нельзя долго сидеть. А завтра на вечерней заре жди меня на кремлевском откосе. Мы ночку погуляем, обо всем сговоримся и уж будем знать, как дальше поступить. Только знай, что мне в слободе долго нельзя. Если узнают, что я с тобой… Есть здесь такой… Матвей Чалый. Он никого ко мне не подпускает, может изувечить. Сильный очень. А я его к себе не подпускаю. Меня-то он не трогает, потому что поводу нет. А повод будет – он не остановится. Зверь… Уходи, Лешенька, уходи. Завтра на откосе…

Уходя, Леша догадался шепнуть ей свой адрес:

– Если что не сладится, знай, я живу на Калашной двадцать два. Запомни, Калашная двадцать два, Алексей Булай.

Он поднялся, и счастливое чувство любви понесло его по воздуху в ожидании первого настоящего свидания.

Следующий вечер был продолжением сказки, которую Господь дарит человеку только однажды. Алексей ждал Настю на кремлевском откосе – самом высоком месте Нижнего Новгорода. Внизу в свете заката катила свои воды бескрайняя Волга. На дальнем берегу Заволжья темнела полоска леса, дымили трубы новых заводов. Слева, в сумерках стояли древними стражами башни Кремля. Не для красоты, для обороны, простые и надежные. Казалось, вот-вот появятся на них силуэты ночных дозорных в кованых шлемах.

Настя пришла, когда солнце уже садилось за окаем Заволжья. Алексей подивился ее легкой походке и удивительному блеску улыбки, которой она одарила его, приближаясь.

Они взялись за руки, спустились к Волге и пошли вдоль воды.

Оказалось, что любовь не знает условностей. Оказалось, что ничего не надо объяснять. Они говорили так, как будто знали друг друга с детства и им предстояло только уточнить несколько деталей. Леша диву давался тому такту и уму, который Настя проявляла в разговоре. Она могла мягко и убедительно настаивать на своем, а потом вдруг менять линию, во всем соглашаться с Алексеем, и это у нее получалось так славно, так гармонично, что его невольно обуревало ощущение счастливой удачи.

Те бытовые вопросы, которые еще вчера были для него скучны, противны, нежелательны, вдруг обрели новое счастливое и интересное содержание.

Во-первых, куда ехать, во-вторых, как зарабатывать на жизнь?

Ведь теперь на нем забота о нежной и красивой женщине, которой надо создать достойные условия. А что у него есть?

Есть у него последний денежный перевод в сто рублей от отца Гаврилы Яковлевича, который еще не знает об исключении из училища. Перевод, воистину, последний. Больше на родителя полагаться не стоит.

Есть еще справка об обучении в нижегородском инженерно-техническом училище по ведомству железных дорог в течение трех с половиной лет. Путейским инженером с такой бумажкой можно устроиться только где-нибудь в Туркестане. А в местах поближе к родине – разве что путейским техником. Но и это было бы неплохо. Семью можно прокормить. Вот и все. Остальное – как жизнь обернется. Настя работала швеей-надомницей у себя в Сормове, делала всякое по заказу мастерских, обслуживавших Макарьевскую ярмарку. Но Алексей сразу ее трудовую деятельность исключил. И она с радостью согласилась, что самая сладкая женская работа – рожать и растить детей.