Кэтрин Пейдж - Тело в плюще

• Название: Тело в плюще
• Автор: Кэтрин Пейдж
• Жанр: Уютный детектив, cozy

В 1970 году, за несколько дней до окончания колледжа Пелэм старшекурсница Хелен Принс бросилась с готической башни кампуса. Полиция постановила, что это было самоубийством, но ее сестра-близнец не поверила в официальную версию событий. Спустя тридцать лет, уже всемирно известная писательница бестселлеров, она по-прежнему жаждет ответа и устраивает на своем острове встречу выпускниц. Для обслуживания недельного празднества нанята повариха Фейт Фейрчайлд, сестра одной из студенток.

Замечательная работа (дом представляет собой мини-курорт с впечатляющим видом на океан и всеми удобствами для отдыха) превращается в кошмар, когда Фейт обнаруживает, что она заперта на острове не с группой давних друзей, а с группой подозреваемых. Героиня оказывается втянутой в смертельную игру в кошки-мышки, когда гостьи острова начинают погибать одна за другой. Фейт должна успеть раскрыть тайны Пелэма, если хочет покинуть остров живой!

---

Итак, ноги малышки Мэгги, решительно обутые в туфельки «Бастер Браун», твердо встали на дорожку к Пелэму. Тамошние девушки считались особами образованными, и потому Мэгги брала уроки игры на фортепьяно, училась играть в теннис и занималась другими видами спорта, из которых наибольших успехов достигла в хоккее на траве. Она была прирожденной спортсменкой и в гимнастическом зале чувствовала себя куда увереннее, чем в классе. Единственным предметом, не требовавшим чрезмерных усилий, была математика, а всем известно, что именно в ней девочки не очень сильны. Все прочее, сочинения, даты правления английских королей и королев, правописание, давалось ей потом и дополнительными занятиями. «Ты же не хочешь, чтобы тебя называли «зубрилкой», — укоряла мать. Мэгги ничего не оставалось, как приносить домой пятерки. Когда этого не случалось, мать поджимала губы и не разговаривала с ней днями. Если что-то можно было переделать, переписать дома и снова сдать — не ради исправления отметки, а так, для практики, — Мэгги это делала. Она возделывала свою грядку, и это было нелегко. Мэгги завидовала одноклассницам, которые легко кружились в вальсе, тогда как ей приходилось тратить часы на разучивание одного движения.

Ну почему она не уходит? Как можно начать новую жизнь — свободную жизнь! — если мать все еще сидит на кровати, читая установочные инструкции, читанные и перечитанные десять раз дома? Все остальные родители давно разъехались, и Мэгги не сомневалась, что причина, по которой ее соседка по комнате, открыв дверь и представившись, тут же исчезла, заключается лишь в том, что она не захотела им мешать. Мэгги прожила с матерью восемнадцать лет и успела получить все мыслимые наставления, так что этим она была сыта по горло.

— Что ж, мне, пожалуй, пора приготовиться к пикнику, — сказала Мэгги.

На ней была блузка «виллиджер» в мелкий цветочек, почти копия той, что носила мать. В шкафу висело еще несколько блузок, костюм от «Джон Мейер» для церкви, юбки той же фирмы, с полдюжины оксфордовских блузок с закругленным воротничком — женский эквивалент консервативных рубашек, обязательных для ношения в колледжах «Лиги плюща», а в ящиках лежали соответствующие им джемпера. Покупки ударили по бюджету, но зато миссис Хоуорд, корпевшая часами над «Севентин» и «Американ герл», знала, что сделала все правильно. И не важно, что «мосластая» Мэгги — так не похожая на свою хрупкую, миниатюрную мать — выглядела намного лучше в слаксах и другой спортивной одежде, чем в том, что подчеркивало ее далеко не тоненькую талию, мускулистые икры и широкие плечи.

Миссис Хоуорд наконец поднялась.

— Надень те новые полосатые «бермуды» с желтой блузкой, а голубой пелэмский свитер накинь на плечи. И не забудь завязать рукава. Увидимся внизу; я хочу поговорить с воспитательницей.

Мэгги начала было протестовать — мать уже разговаривала, и не раз, с их воспитательницей, миссис Макинтайр, — но тут же закрыла рот. Одно она усвоила прочно: лучше помолчать и пусть мать делает, что хочет.

Она скоро уедет. Она скоро уедет. Эти слова, как мантру, Мэгги повторяла про себя весь последний час, и только заклинание помогало ей сохранять спокойствие.

— Конечно, мама.

Может быть, после того, как мать уйдет, она еще успеет сбегать наверх и переодеться. Только вряд ли. Скорее всего, ее вместе с остальными новичками и Старшими Сестрами из числа третьекурсниц выведут за дверь, а миссис Хоуорд еще помашет им всем на прощание. Сцена верности. Верности себе. Мэгги всегда прекрасно понимала, что ее достижения важны не ей самой, а служат прославлению имени Хоуордов, точнее, прославлению Флоренс Хоуорд.

— Ты, конечно, знаешь, что «миссис» не какой-то «титул учтивости», как считается у британцев. Воспитательницы в Пелэме непременно полагается быть замужем или состоять во вдовстве, но никак не в разводе. — Миссис Хоуорд удовлетворенно кивнула — меньшего от Пелэма она и не ожидала.

Мэгги промолчала. Все это она слышала раньше, к тому же матери ее ответ и не требовался — та репетировала разговор с воспитательницей. О чем будет разговор, Мэгги тоже знала. Нет, миссис Хоуорд не даст отпускное разрешение — так в Пелэме назывался документ, который подписывался родителями первокурсниц и давал девушкам право ночевать в ином месте, кроме как в доме другой студентки, выпускницы или указанного родственника. Но даже при наличии отпускного разрешения девушка должна была извещать воспитательницу о своих планах за сорок восемь часов. Миссис Хоуорд считала, что первокурсниц следует держать в строгих рамках, а подобного рода разрешения есть ни что иное, как открытое потакание распущенности.

Дверь закрылась. Мэгги стояла посередине комнаты, которая была даже больше ее комнаты дома. Одна кровать у окна, другая у двери. Два безыскусных дубовых комода, такие же письменные столы, книжные полки и стулья. На окне — небеленые муслиновые шторы. Здание общежития, Фелтон, было одним из старейших в колледже, а голые кирпичные стены — к удовлетворению миссис Хоуорд — надежно укрывал разросшийся плющ. Мэгги зажмурилась и закружилась, раскинув руки. Ее соседка, Роберта Долан, вошедшая в комнату секундой позже, сначала замерла от удивления, а потом обе девушки радостно рассмеялись и рухнули на кровать. Впереди четыре чудесных года.

Привыкнет ли она когда-нибудь к звуку столь многих женских голосов? После пикника раскалывалась голова, а еще тащиться на собрание в комнату воспитательницы — на обсуждение Синей книги, свода правил и инструкций Пелэма, устава, по которому живет колледж. А завтра вечером еще одно собрание. Что же это за правила такие, если на них требуется целых два собрания? Старшая Сестра уже предупредила ее быть повнимательней, потому что потом им устроят проверку на знание правил по отпуску и прочих.

Что ж, по крайней мере она одна. Не хочется ни с кем разговаривать — просто закрой дверь. Слава Богу. Точнее, Яхве. Знакомая девушка-еврейка, с которой Рэчел Гоулд ходила в школу в Манчестере, рассказывала, что в таких заведениях, как Пелэм, евреек всегда селят в одноместную комнату. В этом общежитии первокурсниц было тридцать четыре, а одноместную комнату дали только ей, так что, похоже, информация соответствует действительности. Значит, где-то поместили троих. В списке пелэмских клубов «Хиллел» не значился, а потому в поиске единоверцев — вернее, единоверок — придется полагаться на случай. И чего они здесь так боятся? Иудейство не заразно, а склонения в свою веру можно скорее ожидать от Свидетелей Иеговы или фундаменталистов. Впрочем, слишком много их не будет, если вообще обнаружатся. Больно уж радикальные. Слишком «не такие, как мы».

Обязательное посещение утренней службы отменили только в прошлом году, а вот два семестра «изучения Библии» так и остались. На пикнике она видела нескольких черных девушек. Они, наверно, тоже разбросаны по одиночкам. Как и азиатки. Как и все, кто «другой». Курс китайской цивилизации проходил под названием «Чинк[10] цив.». Ее Старшая Сестра, посещавшая этот курс, употребляла термин без малейшего стеснения.

Рэчел могла бы поспорить, что большинство этих девиц, радостно уплетавших на пикнике бургеры, откидывавших гордо лоснящиеся волосы и демонстрировавших гладкую, загорелую — но не слишком темную — кожу под «оксфордскими» блузками-безрукавками, твердо верят в то, что Бог принадлежит к епископальной церкви, а евреи, при всем их уме и хитрости, нагрешили на вечные времена, когда убили Христа. Аминь.

Депрессия накрыла ее будто прокисшее посудное полотенце. Она скучала по своей комнате в квартире на Верхнем Уэст-сайде с видом на высотные здания, улицы, крыши и водонапорные башни. По ночам она всегда поднимала жалюзи, выключала свет и смотрела, как зачарованная, на Млечный Путь — картина неизменно пленяла ее воображение. Рэчел так до сих и не поняла, почему родители отказались отпустить ее в Джуллиард или, если уж на то пошло, в любую другую музыкальную школу. Ее преподаватель просила их, даже умоляла, но они упрямо стояли на своем. Мать сама училась в Пелэме, и ее лучшими приятельницами оставались подружки по колледжу. Все они хотели, чтобы Рэчел получила «нормальный опыт студенческой жизни». Времени на музыку будет много и потом, к тому же в Пелэме прекрасное музыкальное отделение, только вот специализироваться в этой области нельзя. «Нормальный опыт!» — кричала им Рэчел. Как может быть нормальным учебное заведение, в котором музыка не может быть профилирующим предметом? Что нормального в колледже, где нет мужчин? И можно ли считать нормальной жизнь в кампусе, который находится чуть ли не посреди пустыни? Да, из городка ходит автобус до Бостона и Кэмбриджа, но он тащится целый час. Автомобиль разрешается иметь только со второго семестра четвертого курса. Последнее, впрочем, ее мало трогало. У Рэчел даже не было водительских прав. Как и у ее брата, Макса. А вот у ребят из пригорода водительские права есть. И не только права, но и машины. Она никогда бы не согласилась жить в пригороде. Снова, горько поправила себя Рэчел, глядя в окно на зеленые стены, окружавшие поросший травой прямоугольник внизу.