Якоб Аржуни - Идиоты. Пять сказок

• Название: Идиоты. Пять сказок
• Автор: Якоб Аржуни
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-7516-0625-6

Каждая сказка известного немецкого писателя Якоба Аржуни — это изящная притча, герою которой фея предлагает исполнить одно-единственное желание. Правда, с оговоркой: нельзя просить бессмертия, здоровья, денег и любви. И тут выясняется, как это сложно — назвать самое главное желание, от которого, может быть, зависит твоя судьба. Не окажется ли оно глупостью, о которой будешь сокрушаться всю оставшуюся жизнь?

---

Посетители, сидевшие поблизости от туалета, с изумлением наблюдали, как мужчина, только что подбежавший к двери, качаясь стоял перед ней и, мотая головой, бормотал: «Эти трусы, слабаки!»

Наконец он потянул дверь на себя, вошел в туалет и скрылся в кабинке. Так. Пиджак аккуратненько на крючок, отмотать туалетную бумагу, положить три полоски на сиденье, осторожно расстегнуть пояс, тихонечко спустить брюки, только бы не нажать на этот дурацкий слив, а теперь медленно-медленно… Черт!

Поначалу Мануэль был уверен, что сейчас встанет. Но потом почувствовал себя уютно, лежа на холодном кафеле между стеной кабинки и унитазом и упираясь затылком в жесткую щетку. Неприятность все равно уже произошла, можно полежать здесь и подольше. Отдохнуть капельку, прежде чем объясняться с женой министра. Вот если бы свет был не таким ярким. На секундочку закрыть глаза. И чуть-чуть отодвинуть щетку. М-м-м…

Когда фея нашла Мануэля, храпящего, прижавшегося к унитазу, ей очень захотелось зайти позднее. Но у нее был слишком плотный график. Она послала шефу просьбу, ей нужно на минуту материализоваться, и скоро уже трясла Мануэля за плечо. Он раскрыл глаза, посмотрел вначале вверх, на унитаз, потом на фею, лицо его скривилось в мучительной гримасе, он прокашлялся:

— Что… что здесь происходит?

— Я — фея и пришла, чтобы исполнить одно ваше желание. Правда, вначале вам, наверно, надо немного освежиться. За дверью есть раковина.

— Ага… Фея. Надеюсь, добрая. У меня алкогольное отравление?

— Этого я не знаю.

— Я думаю, вы — медсестра. Хотя… — Мануэль поднял голову с щетки для унитаза, с трудом сел и осмотрелся. — Пожалуй, в больнице в таком месте не положат.

— Умойтесь, вам сразу станет лучше.

— Я предпочел бы принять душ. У меня тут ничего не прилипло? — Мануэль повернулся к фее затылком.

— Я ничего не вижу. Но у вас волосы темные.

— Хотелось бы, чтобы ничего не прилипло. Потому что, я имею в виду… ну, вот вы, например, вы пользуетесь щеткой в общественных туалетах?

— Когда мне еще нужно было ходить в туалет — да, иногда.

— Тогда вы — исключение. Все эти свиньи там — арт-директора, кинодеятели, министры культуры, — они каждые десять секунд промокают губы салфеткой, но использовать сортирную щетку — куда там!

— Значит, вам повезло.

Мануэль посмотрел на фею мутными, налитыми кровью глазами:

— Хоть вы-то не будьте такой деловой. Фея! Ну давайте показывайте, что вы можете. Я хотел бы четыре таблетки «алка-зельцер» и стакан воды.

— Это ваше желание?

— А разве вы не так сказали? Ведь я могу заказать желание?

— Но только одно. Может, вам стоит еще раз подумать, действительно ли вы хотите потратить его на четыре таблетки «алка-зельцер»?

— Ну тогда я для начала попрошу, чтобы мне выделили десять желаний. — Мануэль ухмыльнулся. Конечно, все это ерунда, но мозги фее он запудрил мастерски.

— Это невозможно.

— Ага! Видите? Сказать, что я думаю? Готов поспорить, вы — уборщица, опоздали на работу, заявились в этом прозрачном тряпье прямо с вечеринки и хотите еще повеселиться.

— Нет.

— Ну хорошо. Тогда, значит, вы — фея. — Мануэль ухватился за бачок и попытался встать. — Не могли бы вы мне помочь?

— Не могу. Я не материальна.

— Что? — Мануэль отпустил бачок и стукнулся о стену кабинки.

— Вы видите дверь?

Мануэль прищурился:

— Да. Хотя вы стоите перед ней.

— Вот именно. И кроме того, она заперта. Если бы я была человеком, я бы просто не смогла сюда войти.

Мгновение Мануэль смотрел на фею, потом обеими руками сильно потер лицо и пробормотал:

— Черт, больше никогда не буду пить.

— Итак, если вы не хотите умыться, то я объясню вам правила.

— Ну, ясное дело. — Мануэль кивнул, не открывая глаз. — Правила фей.

— Нет, правила заказа желаний. Во-первых, у вас только одно желание и из него нельзя сделать несколько.

Мануэль кивнул.

— Во-вторых, исключаются желания по следующим статьям: бессмертие, здоровье, деньги, любовь. До определенной степени возможны исключения из правил, но они должны быть хорошо обоснованы. — Фея немного подождала. — Эй?

— Да, да, я слушаю.

— Может быть, вы все-таки…

— Да отстаньте от меня со своим умыванием. Если я умоюсь, я вообще перестану вам верить.

— Ну хорошо. Но я не могу ждать весь вечер.

— Конечно, если уж ко мне и пришла фея, то только на минутку.

— Простите, что?

— Да ничего. Это ведь все равно какой-то обман. Или я сошел с ума.

— Это не обман. И, насколько я могу судить, вы не сошли с ума. Только немного отчаялись.

Мануэль открыл глаза и печально посмотрел на фею:

— Вы нашли верное слово: отчаяние. Я весь — одно сплошное отчаяние.

Фея подавила вздох.

— Просто сегодня не ваш день.

— Вот как? Вы не стали бы так говорить, если б увидели меня в другие дни.

— Может, вы придумаете желание, которое сможет это изменить?

— Разумеется, придумаю. — Мануэль пожал плечами. — Нет ничего проще: я хочу быть кем-то. Ужасно, правда? Но теперь уже наплевать.

— Вы не могли бы сформулировать немного точнее?

— С удовольствием: например, я хотел бы войти в этот снобский ресторан и чтобы хозяйка и ее заносчивые служащие приветствовали меня так, словно я тоже какой-нибудь идиот-дирижер или главный редактор. Я хочу, чтобы меня ценили, понимаете? Может, даже любили, если получится. Если бы хоть один раз хоть кто-нибудь понял, на что я действительно способен!

Мануэль замолчал и даже как-то испугался. Что это за жалобы? Наверно, ему совсем плохо.

— Хорошо, — ответила фея. — Правда, это — несколько желаний, но я думаю, при определенной ловкости можно выполнить их все вместе.

— Да? А может, еще чуть-чуть ловкости и вы сумеете добавить и четыре таблетки «алка-зельцер»? Потому что иначе я могу не дожить до исполнения желаний.

— Я посмотрю, что можно сделать.

В шесть часов вечера Мануэль проснулся в туалете ресторана «Форе Ридер» и, с трудом встав, обнаружил на крышке унитаза стакан воды и четыре таблетки «алка-зельцер». Ему было слишком плохо, чтобы еще и удивляться. Шатаясь и дрожа, он надорвал упаковку, бросил таблетки в воду, подождал и, когда они растворились, одним глотком опустошил стакан. Потом на какое-то время прислонился к двери, пока ему не показалось, что он может удерживать равновесие и сумеет дойти от ресторана до ближайшей стоянки такси. Но когда он вошел в зал, то натолкнулся на неожиданное препятствие: у стойки, склонившись над газетой, стояли Фанни и три официанта уже в обычной одежде. Они удивленно подняли на него глаза. «О Господи, — подумал Мануэль, — теперь и с „Форе Ридер“ то же самое: обругают, вышвырнут, перестанут впускать». Но чем более отчетливые формы принимал крах в его воображении, тем дружелюбнее, как ни странно, становились лица Фанни и официантов. Пока наконец Фанни, сияя, не воскликнула:

— Мануэль, дорогой, вот так сюрприз!

Мануэль улыбнулся, всем своим видом выражая раскаяние:

— Мне очень жаль, наверно, я…

— Давай, иди скорей сюда! — помахал ему один из официантов.

— Да он наверняка об этом знает, — сказал другой.

— Но в газете, напечатанным черным по белому, он этого еще не видел. Она же вышла только сегодня.

Все это время Мануэль смотрел на них с некоторым недоверием. Это что, такой особенно изощренный способ вышвыривать из ресторана?

— Да иди же!

До стойки Мануэлю надо было пройти метров десять, и при каждом шаге ему казалось, что сейчас он упадет, а голова вот-вот взорвется.

— Смотри! — Фанни положила руку ему на плечо и постучала пальцем по какой-то статье в одном из самых модных глянцевых журналов Германии. Над текстом была фотография Морица. Мануэль поглядел на фотографию, потом перевел глаза на улыбающиеся лица вокруг себя, потом снова на фото. Он попытался понять, что написано в статье, но слова поплыли у него перед глазами.

— Почему ты не рассказал нам про это?

— Знаешь, если бы это был мой сын… Ну, старик!

— И так трогательно! Вот, послушай… — Один из официантов взял журнал. — Ну, вначале, понятно: вундеркинд, шестнадцать лет, публикация некоторых мест из романа, который появится осенью, и так далее. Но потом… — Официант перевернул страницу и, водя пальцем по строчкам, нашел нужное место. — Вот: «Мой отец думает, что я считаю его неудачником. На самом деле я думаю, что он похож на фантазеров, хвастунов и врунов, иногда очень остроумных, каких я видел в старых фильмах. Вообще, он представляется мне человеком, попавшим не в свое время. Когда в 14 лет я переехал к нему, ему очень хотелось сходить со мной на рыбалку, как будто рыбалка — это что-то вроде золотой медали имени Марка Твена за образцовые отношения между отцом и сыном. При этом сам он никогда не держал в руках удочку, и я не уверен, понимает ли он, что на крючке окажется не рыбное филе в соусе с эстрагоном, а рыба с глазами и трепыхающимся хвостом. Однажды мы были вместе в ресторане, и он, наверно, чтобы произвести впечатление, заказал целую макрель. Но уже одного того, как он быстро прикрыл рыбью голову листьями салата, любому хватило бы, чтобы понять: этот человек предпочитает есть пищу, не зная о ее происхождении. И после этого меня уже совершенно не удивило, что он разрезал рыбу, не обращая внимания на кости, как кусок жареного мяса. Самое забавное: за это я и люблю своего отца. И презираю людей, воображающих, что они намного лучше и рафинированнее его только потому, что умеют правильно есть рыбу, и считающих себя слишком утонченными и изысканными, чтобы устроить из чего угодно небольшой спектакль; понимаете: мало ли кого и чему научили в детстве, я вот, например, уже в пять лет, когда бывал у бабушки, ловил форелей в ручье. Конечно, иногда он, что называется, садится в лужу, да еще как! Когда он, желая произвести впечатление, произносит свои жалкие фразы или после концерта моей мачехи начинает приставать к какой-нибудь шишке в филармонии, чтобы ему предоставили право эксклюзивных репортажей обо всех концертах. Но меня это, собственно, только умиляет, и всякий раз, когда ему что-нибудь перепадает, я радуюсь. Если на кого-то и в самом деле производит впечатление фраза типа „Еще Гете сказал…“ или какая-то чушь в том же роде или если кто-то — пусть на мгновение — поддается его натиску. Иногда я думаю, он нарочно выставляет себя на посмешище и специально делает так, чтобы его хитрости были всем очевидны, потому что он — честный человек и в душе стремится, чтобы все это поняли. Наверно, больше всего ему хотелось бы, чтобы нашелся человек, который сказал бы: „Да, да, Гете… ты лучше присядь и поешь немного, ты ведь весь день был на ногах, чтобы привести в порядок квартиру к возвращению Сабины и починить велосипед сыну…“»