Хуан Гойтисоло - Перед занавесом

• Название: Перед занавесом
• Автор: Хуан Гойтисоло
• Жанр: Современная проза

---

Она никогда не красилась и не скрывала свой возраст. Она хотела жить и самовыражаться в своих записных книжках, пока сможет, пока позволит здоровье, пока голова останется ясной. Вплавь, как на бретонских пляжах, где она так любила купаться, пересекла она границу, отмеченную буйками, и её затянуло в воронку. Этот «всегда отсутствующий муж» с горечью убедился в её неосторожности и недальновидности. С тех пор его вселенная висела на волоске. Скоро придёт и его черед - он окажется на краю бездны. Он мечтал о том, чтобы закончить свой путь достойно, как Толстой с его неосуществившимся бегством на Кавказ. Но он не знал, когда это случится, и нельзя было, как в наброске пьесы, предсказать, в какой день разойдутся навсегда его жизненный путь и путь, которым идёт мир, - занавесом по-прежнему распоряжался машинист сцены.

***

Оставалась ещё одежда. Не та, которую он оставил в квартире, откуда бежал без оглядки, отделавшись ото всего, что там было, как от проклятого наследства. Осталась висевшая в шкафу на плечиках одежда, которую она покупала, приезжая в желтовато-розовый город: с десяток просторных, как балахоны, платьев; она надевала их дома, когда читала, разговаривала или слушала свою любимую музыку со стаканом виски в руке. Избавиться от них, как советовали ему друзья, или оставить там, где оставила она в свой последний приезд? Он смотрел на свой шкаф и видел другой, старинный и красивый, вместительный трёхстворчатый гардероб красного дерева с зеркалом. В углу одного из его отделений хранились бабушкины вещи, после того как семья поместила её в санаторий, где она и умерла несколько месяцев спустя. Её платья и туфли тоже со временем исчезли, но ещё долго оставалась чёрная шляпа, хранившаяся в картонной коробке вместе с нафталиновыми шариками» - надев эту шляпу, бабушка, впавшая в старческое слабоумие, бесцельно бродила неподалёку от дома и украдкой рылась в мусорных ящиках, выгребая оттуда огрызки фруктов и всякие очистки. Но и картонная коробка однажды исчезла, а вместе с него навсегда исчезла и шляпа - бабушки, Анны Карениной или та, что валялась в грязной луже среди развалин Шатоя? Её исчезновение потрясло его даже больше, чем бабушкина смерть. Он был тогда ещё ребёнком, и у него сжалось сердце, а на глаза навернулись слёзы. Он вдруг понял, что жизнь - это зияющая дыра, прожорливый омут, через который утекают воспоминания.

IV

В сумерках Он избегал встречи лицом к лицу, но появлялся, когда темнело.

«Я тебе говорю как есть: вы рождены, чтобы множить забвение. Боль утраты смягчается, воспоминания блекнут, чувства и привязанности ослабевают. Это закон жизни, которую Я, как принято считать, создал, и вы все подчиняетесь ему. Безутешных вдов и детей не бывает. Твои близкие немного поплачут, но скоро забудут, и боль их растает, как снег в стакане воды.

Ты сам уже не думаешь о ней каждый день, и чтобы оживить её образ, тебе приходится смотреть на фотографии - всё стирается, блекнет и гаснет. Это единственное проявление Моей доброты. Неужели ты думаешь, что, обладай ваш неисправимый вид даром предвидения, вы заводили бы детей, внуков и странных правнуков, поведение и мысли которых вам не только непонятны, но даже внушают ужас? Можешь не сомневаться - если отец зачавшего тебя отца мог бы себе представить, каким ты вырастешь и что о нём напишешь, он бы уклонился от выполнения своего супружеского долга, бросил это дело навсегда. Он бы ужаснулся, увидев, что из тебя выросло. Вот Я и отправляю вас на тот свет, чтобы вы не видели, как из ваших потомков получается совсем не то, о чём вы мечтали...»

Звёзды уже не светились на небе, или их закрыли тучи - вокруг было темно; в саду всё стихло, и только где-то, кажется, в угловом доме, плакал ребёнок. Он закутался в плед и приготовился слушать Его монолог.

«Вы представляете Меня блаженствующим в окружении ангелов и святых, и вам в голову не приходит, что только злодеи развлекают Меня, и ни одно извращение не отталкивает. Вы ужасаетесь, видя на экране телевизора войны, изуродованные тела, зверства солдатни, и даже не подозреваете. что Я любуюсь ими с того дня, как вы Меня придумали. Как наивно вы заблуждаетесь относительно Того, кого сами выдумали!

Я знаю, ты не веришь в Меня, но ты бессилен против тех, кто верит. Для них Я существую, и так будет до скончания веков.

То, что Я говорю, относится к тебе и к твоему кумиру, Толстому, хотя он-то не до конца утратил свою крестьянскую веру, он просто размыл представление обо Мне, но ничего нового не придумал. Величие Толстого было в интуиции или сомнениях, которые привели его на железнодорожную станцию Астапово, в вагон третьего класса. В поисках достойного конца он стремился на Юг, за Белые горы[5], но умер, так и не добравшись до них.

Что же до тебя...»

* * *

«Между нами нет большой разницы. Хотя для того, чтобы зачать тебя, понадобилась лишь капелька спермы, а Меня вылепили обманом и решениями вселенских Соборов, в главном мы схожи: мы не существуем. Мы оба—видения или призраки, порождённые чем-то сторонним, назови это случаем, стечением обстоятельств или игрой воображения. Ты был обречён на смерть ещё до рождения и принадлежишь царству теней. Меня выдумывали тысячелетиями, споря из-за каждой мелочи, и Я перестану существовать в день, когда иссякнет вера последнего человека. Каждое из приписываемых Мне свойств и качеств долго обсуждали, схлёстываясь в смертельных схватках, совершенствовали и по много раз уточняли. Я - Един, Я - Един в Трёх Лицах, Я - Всемилостивый? Я - жестокое, жаждущее крови чудовище, бесстрастно наблюдающее за вашими бесчинствами и зверствами? Те, кто превратил Меня в Высшее Проявление Доброты, очень скоро оказались в затруднительном положении: как тогда объяснить Жестокость и необузданность людей? Чем занят Я там, наверху, если не вмешиваюсь, чтобы остановить их? У Меня вечный отпуск или Я слеп, бездушен и ни на что не годен? От этого противоречия не уйти, сколько не приукрашивай представление обо Мне. Если Я не являюсь исполненным злобы существом, огнём и мечом уничтожающим всё Им же созданное, существом, и в которое верят только из страха, то что от Меня останется? Бледный, еле различимый призрак, представление столь зыбкое, что, кажется, вот-вот и оно растает. Как я забавлялся, когда вы только начинали лепить Мой образ! Но скажу тебе честно, по мере того как люди возносили Меня, аппетит Мой разыгрывался, и Я раздраженно хотел ещё и ещё. Мне было мало этого равностороннего треугольника со всевидящим оком в центре, похожим на треугольное солнце в обрамлении туч. Почему Я Един в Трёх Лицах, а не в четырёх? Разве Мать Сына Моего не наделена божественным началом? Раз Меня придумали, то почему Я не могу быть Един в шести лицах, а ещё лучше - в десяти, по числу заповедей на Скрижалях Закона, которые Я вручил Моисею? Я казался себе прозрачной оптической призмой, похожей на глаз насекомого, который видит мир разными углами зрения. Должен тебе признаться, Я завидую языческим богам; конечно, они не были всемогущи, но зато не прятали ни своих привязанностей, ни своей ненависти и не принимали себя слишком всерьёз. Они вас обманывали, зато с ними можно было договориться или умилостивить. Меня же вы лишили всякого чувства юмора, Мне не дано смеяться - Я торжественен, как ваши не терпящие возражений правители или как Наполеон в день коронации. Если, как утверждает теперь один старик, ад - это состояние психики, издевательски замкнутой в прозрачный подвижный шар, то как быть с прекрасным, заставляющим содрогнуться, дантовым видением огня, котлов и пламени, на котором вечно томятся отправленные в преисподнюю? Стереть всё это одним росчерком пера, значит отсечь важнейшую часть, свести Моё могущество абсолютного монарха к власти президента. Если соперничающие со Мной боги других религий сохранят свою власть, им придётся объединиться со Мной, потому что в основе Моего могущества лежит страх. Мне известно, что надо подставлять другую щёку, известно о жертве Сына и о прочих благочестивых вымыслах, у которых одна цель - смягчить жестокость правды. Так тиран разбивает слащавый садик рядом со сторожевыми вышками и колючими заграждениями лагерей смерти. Однако всё это нисколько не влияет на веские доводы в Мою пользу: виду вашему свойственно непостоянство - то вы униженно подчиняетесь, то взрываетесь неповиновением. Разве ты покорился бы пресной красоте ангела, у которого нет ни высокого мужественного лба, ни выдающегося вперёд подбородка, ни полных губ и мускулистого тела, - всего того, перед чем ты безоговорочно преклонялся всю свою жизнь?»

***

«Чем вы отличались от остальных приматов в ту далёкую пору, когда ещё жили в пещерах, как вонючие животные, и хотя ходили на двух ногах, но очень неуверенно, всё время норовя опереться на что-нибудь?

Вашего жалкого разума хватало только на удовлетворение простейших потребностей: вы питались корнями и фруктами, охотились да готовы были сожрать любое более слабое существо, угодившее в ваши заросшие шерстью конечности, которые и руками-то не назовёшь.