Генри Лонгфелло - Эванджелина

• Название: Эванджелина
• Автор: Генри Лонгфелло
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1987

---

IV

Есть далеко на западе край, где могучие горы
К небу вздымают, сверкая, свои снеговые вершины.
Там, по глубоким ущельям, сквозь узкие в скалах разрывы,
Где проезжают с трудом фургоны переселенцев,
К западу воды струят Орегон, Волливей и Овайхи;
А на восток, меж хребтов Уинд-Ривер, извилистым руслом
Через долину Суитуотер стремительно мчится Небраска.
К югу, по склону вулканов, с отрогов Сьерра-Невады,
Камни с песком волоча, обвеваемы ветром пустыни,
Вниз к океану несутся бесчисленные потоки,
Словно гудящие струны огромной немолкнущей арфы.
Между этими реками — области девственных прерий,
Буйные волны травы, игралище света и тени,
С яркими купами роз, с кустами пурпурной аморфы.
Лоси, бизоны, косули пасутся на этих просторах,
Волки блуждают и табуны одичалых мустангов,
Ветры усталые бродят, гуляют степные пожары;
Там племена кочуют отважных детей Измаила,
Землю кровью пятная, и над тропой их военной
Плавает в небе кругами стервятник, взбираясь все выше, —
Словно неистовый дух вождя, убитого в битве,
Нехотя к небу восходит ввысь по незримым ступеням.
Тут и там курятся дымки их воинственных станов;
Тут и там поднимаются рощицы пышной каймою
Вдоль речных берегов; и медведь, молчаливый отшельник,
Там по откосу сползает, ища себе сладких кореньев.
И надо всем этим небо, прозрачное, ясное небо,
Словно хранящая длань господня, навечно простерто.

В девственный этот край далеко углубился с отрядом
Трапперов и зверобоев возлюбленный Эванджелины.
Много недель Базиль и девушка с проводниками
Шли по его летучим следам с неизменным упорством.
Часто мерещилось им, что вдали над равниною вьется
В утреннем воздухе дым над привалом его; но под вечер,
К месту тому подойдя, лишь кучу золы находили.
Духом они истомились и телом устали; но так же
Вдаль их надежда звала, как волшебная фата-моргана,
Что отступает и дразнит блеском своим недоступным.

Как-то сидели они у костра, и из мрака ночного
Молча приблизилась к ним индианка из племени Шони.
Скорбь наложила печать на лицо ее — скорбь и терпенье;
В отчий вигвам одна возвращалась она из опасных
Дальних краев, где охотится племя свирепых команчей:
Там был убит ее муж, молодой следопыт из Канады.
Путники приняли бедную женщину с жарким участьем
И, у огня своего усадив, разделили с ней ужин:
Мясо бизона и лося, печенное прямо на углях.
Но, когда ужин был съеден, когда мужчин, утомленных
Трудным дневным переходом и долгой погоней за дичью,
Сон сморил и они улеглись под свои одеяла
Возле костра, освещавшего слабо их смуглые лица, —
Женщина, сев у палатки, поведала Эванджелине
Голосом низким и мягким, с певучим индейским акцентом,
Повесть о жизни своей, о любви с ее счастьем и горем.
Плакала Эванджелина, поняв, что раскрылось пред нею
Женское сердце, познавшее также любовь и разлуку.
И состраданьем горячим исполнясь и страстно желая
Душу излить наконец перед родственной доброй душою,
В свой черед рассказала она о своих злоключеньях.
Молча внимала ей Шони; когда же рассказ был окончен,
Долго молчала еще, словно в. страхе застыв, а очнувшись,
Пересказала индейскую сказку о юноше снежном.
Юноша этот, по имени Мовис, взял девушку в жены.
Но на другое же утро вышел один из вигвама,
Прочь зашагал и пропал, растворился средь солнечной чащи;
Вслед побежала жена, — но Мовис исчез безвозвратно.
Тем же певучим и низким голосом, словно колдуя,
О Лилино нежнолицей поведала женщина Шони.
Девушка эта влюбилась в призрак, ночами шептавший
Клятвы любовные ей и признанья сквозь щели вигвама;
В лес он увлек ее пышным убором из перьев зеленых,
Так и пропала она и назад никогда не вернулась.

Молча слушала Эванджелина: ее захватила
Странная прелесть легенд; и пустынная дикая местность
Ей представлялась волшебной, а смуглая гостья — колдуньей.
Медленно вышла луна из-за горных вершин, озаряя
Маленький лагерь, лучами касаясь темнеющих листьев,
Дебри бескрайних лесов наполняя таинственным светом.
Неподалеку ручей мелодично журчал, и шептались
Ветви, покачиваясь в вышине и чуть слышно вздыхая.
Эванджелина, в чьем сердце любовь безраздельно царила,
Вдруг ощутила страх безотчетный, — он в душу прокрался
Скользкой, холодной змеей, вползающей в ласточкин домик.
То был не просто испуг: ей казалось, что в воздухе ночи
Веет холодным дыханием потустороннего мира,
Что и она, как та девушка в сказке, преследует призрак...
С этим она и уснула, во сне же все страхи исчезли.

Утром, когда они, снявшись с ночлега, пустились в дорогу,
Женщина Шони сказала: «Неподалеку отсюда,
В горной долине живет вождь миссии, Черная Ряса.
Учит он здешний народ, говоря про Христа и Марию;
Люди смеются и плачут, слушая эти рассказы».
Тут, повинуясь наитью, воскликнула Эванджелина:
«Едемте в миссию, там ожидают нас добрые вести!»
Сразу они повернули коней и еще до заката
Шум голосов впереди за холмом услыхали — и вскоре
Возле реки, среди луга, шатры христиан увидали,
Маленькое поселенье миссии иезуитской.
Под исполинским развесистым дубом индейцы и вождь их,
Черная Ряса, молились усердно. Спаситель с распятья,
К дубу прибитого, из-под нависшей лозы виноградной
С мукой глядел на толпу стоящих внизу на коленях.
Это была их сельская церковь. Сквозь редкую кровлю
Переплетенных ветвей поднимались напевы молитвы,
Смешиваясь по пути с шептаньем и вздохами листьев.
Путники, молча приблизясь, колени свои преклонили
На травянистом полу и вторили тихо вечерне.
Службу закончив и благословенья кругом рассыпая
Неутомимой рукой, как сеятель злаков средь пашни,
Честный служитель божий приблизился и обратился
К ним с приветом; когда же услышал знакомые звуки
Речи родной на чужбине, радостно заулыбался
И пригласил незнакомцев к себе. На циновках и шкурах
Гости расселись в просторном вигваме, отведали свежих
Желтых лепешек маисовых, чистой водой запивая.
Выслушав их рассказ, священник торжественно молвил:
«Шесть еще дней не прошло, как, на этой самой циновке
Сидя возле меня, Габриэль поведал мне ту же.
Грустную повесть; потом он встал и отправился дальше».
Полон участья был голос монаха, но каждое слово
Падало на сердце Эванджелины, как ранней зимою
Снежные хлопья ложатся на опустевшие гнезда.
«К северу двинулся он, — добавил монах, — но вернется
Осенью, по окончанью охоты, к нам в миссию снова».
Тихо, смиренно тогда промолвила Эванджелина:
«Ради печали моей — позвольте мне с вами остаться».
Это решение всем показалось разумным; и утром,
Сев на коней, повернули домой Базиль с остальными,
Эванджелина же в миссии ждать Габриэля осталась.

Медленно, медленно, медленно дни потянулись за днями
И за неделями месяцы... Вот уж побеги маиса
Из чуть заметных ростков превратились в могучие стебли,
Над головою шумящие; и между сомкнутых листьев
Зрела пожива для белок и корм для ворон черноризых.
Вот уже девушки листья сорвали со спелых початков;
Щеки алели у тех, кому красный початок попался:
Красный сулил жениха, а кривой называли «воришкой».
Но и красный початок не мог возвратить Габриэля.
«Веруй, терпи и надейся! —священник твердил. — И молитвы
Наши услышит господь! Взгляни вот на это растенье;
Нежные листья его протянуты прямо на север,
Этот невзрачный и хрупкий цветок по прозванию компас
Создан господней рукой, чтобы путник не мог заблудиться
В диком безлюдном краю, в бескрайней как море пустыне.
Вера — цветок путеводный в душе человека, где страсти
Ярче цветут, чем она, и пышнее и благоуханней;
Но аромат их тлетворен, и вид их ведет к заблужденью.
Вера одна указует нам путь и венки нам готовит
Из золотых асфоделей, покрытых росою забвенья».

Осень прошла, наступила зима, — Габриэль не вернулся;
Вновь распустились бутоны весны, и в лесах прозвучала
Нежная песня малиновки, — но Габриэль не вернулся.
Только с горячим дыханием лета слух к ним донесся —
Сладостней птичьего пения и ароматов медвяных, —
Слух, что в лесах на востоке, севернее Мичигана,
В хижине возле реки Сагино Габриэль поселился.
С миссией девушка грустно простилась и в путь поспешила
С шедшей к озерам Святого Лаврентия группой индейцев.
Но когда наконец после долгой опасной дороги
В дебрях лесных отыскала она тот охотничий домик
Возле реки Сагино, — был он пуст и полуразрушен!

Долго, печально тянулись годы; и в разное время,
В разных местах молодую скиталицу люди встречали.
То средь больничных палаток моравских миссионеров,
То у солдатских костров, на полях отгремевших сражений,
То в одиноких селеньях, то в городах многолюдных, —
Тихо, как призрак, она появлялась и вновь исчезала.
Юной красавицей, полной надежд, она вышла в дорогу;
В горьком и тщетном пути постарела она и поблекла.
Каждый год уносил красоты ее прежней частицу,
С каждым годом все глубже делалась пропасть унынья.
В темных ее волосах седина надо лбом засверкала —
Отсветом жизни иной, показавшейся над горизонтом
Существованья земного, как проблеск зари на востоке.

V