toshiba - МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

• Название: МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
• Автор: toshiba
• Жанр: Прочая старинная литература

---

ДОЖИДАЯСЬ… [выделено мной – А.Л.] Уже начали высылать

немцев, чьи предки поселились в России еще при Петре.>>

(См. Мария Белкина, «Скрещение судеб». – М.: Изографус, 2005, с. 444.

Речь идет об августе 1941 года.)

<<4 ноября 1941 года папу [т.е. Г.Г. Нейгауза] арестовали. В

ордере на арест (позднее мне дали его прочесть) написано, что

причина ареста – отказ от выезда в эвакуацию [курсив мой –

А.Л.].>> .].>>

(См. Нейгауз М.Г. «Святослав Рихтер в семье Генриха Густавовича

Нейгауза». В кн. «Вспоминая Святослава Рихтера». – М.: Константа,

2000, с. 35.)

<<Дочь выросла без меня – она была уже студенткой. Впервые в ее и

моей жизни встретились мы вчера. По Москве еще [курсив мой, речь

идет о ноябре 1953 года – А.Л.] ходили ежевечерне милиционеры,

проверяя в каждой квартире лишних и чужих <…> >>

(Варлам Шаламов. Воспоминания. – М.: АСТ, 2003, с. 321.)

А вот еще одно превосходное свидетельство, полезное для

современного читателя. Известный скрипач Артур Штильман в

своих мемуарах описывает приезд во Фрунзе в январе 1942 года:

<<Пока что пришлось временно прописаться у […] в качестве их

мнимых родственников, так как «квартальные» – полуофициальные

представители НКВД, хотя и штатские лица, слишком часто

наведывались для проверки во все без исключения квартиры – дом за

домом, квартира за квартирой подвергались самой тщательной

проверке. И хотя хозяин наш был следователь пограничных войск,

все равно закон о прописке должен был быть свято соблюден. >>

(См. Артур Штильман, Из книги воспоминаний «Москва, в которой мы

жили». – Заметки по еврейской истории, 2011, №8 (143))

[1] Из недавно вышедшей книги Андрея Гаврилова «Чайник, Фира и

Андрей» (глава «Энигма», с. 167) я узнал, что Рихтер был немцем по

паспорту. См. в этой связи также Добавление IV.

4. ЕСЕНИН-ВОЛЬПИН В НАЧАЛЕ 50-х (Глазами Ольги

Адамовой-Слиозберг и Наума Коржавина)

В обоих приводимых ниже отрывках меня поразила не только

фигура самого Вольпина, но и то, что его друзья явно

недооценивали разнообразие опасностей, исходивших от общения

с ним. В Добавлении VI я приведу еще два необычайных отрывка

из воспоминаний, посвященных Вольпину.

4.1. Из книги: ОЛЬГА АДАМОВА-СЛИОЗБЕРГ. ПУТЬ. (М.:

Возвращение, 2002, c. 188–189)

<<1 августа 1951 года мне исполнилось сорок девять лет. В гости ко мне

пришли Эмка Мандель, Алик Вольпин (Есенин), Валя Герлин [дочь

«Горба» – А.Л.] и Юра Айхенвальд. В подарок они мне принесли

бутылочку портвейна. Я совсем забыла, что Алику нельзя пить. Разлили

половину бутылочки и выпили за именинницу. Второй тост захотел

произнести Алик.

Дело было летом, одно окно было разбито, а всегда, когда собирались

четыре-пять человек ссыльных, «вертухаи» (сотрудники МГБ) шныряли

под окнами.

Итак, тост поднял Алик

– Я пью, – сказал он своим громким, скрипучим голосом, – Я ПЬЮ ЗА

ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН! [Здесь и далее все выделения в тексте

сделаны мной – А.Л.]

Моих гостей как ветром сдуло. Я осталась вдвоем с Аликом.

– Замолчи! Ты же губишь и меня и себя! Замолчи!

– Я СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ, – важно ответил Алик, — И ГОВОРЮ,

ЧТО ХОЧУ. Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН!

Я хотела зажать ему рот и как-то стукнула его по губам, в результате чего

он очень податливо упал на пол и немного тише, но так же четко и

раздельно повторил:

– Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН. Я СВОБОДНАЯ

ЛИЧНОСТЬ, ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ЗАЖИМАТЬ МНЕ РОТ.

Я опять стукнула его по губам, а он продолжал повторять свой тост, но

все тише и тише.

В паническом ужасе я начала просто бить его по губам, по щекам, куда

попало, а он продолжал бормотать одно и то же.

Наконец встал и сказал мне:

– Я презираю вас, как МГБ, – и ушел.>>

Этот текст нужно, конечно, читать медленно. На мой взгляд,

О. Адамова-Слиозберг нарисовала с симпатией портрет

совершенно уникального персонажа, достойного занять свое место

рядом с Дон-Кихотом и Швейком. Но продолжу прерванную

цитату.

<<Тотчас вернулись Мандель, Валя и Юра. Оказывается, они бегали под

окнами и сторожили, не появятся ли «вертухаи», но таковые не

появились. Потом вышел Алик. Они проследили, куда он пойдет, и,

убедившись, что он пошел домой, прибежали ко мне.

Назавтра Валя пришла ко мне и сказала, что Алика не было на работе, а

когда она его навестила, то увидела, что он лежит избитый, с такими

синяками под глазом и на губах, что идти на работу не может.

– Вавка, – сказала я, – иди к нему, отнеси ему от меня вчерашний пирог,

который он не съел, и попроси за меня прощения.

Валя исполнила поручение и вернулась с томиком Лермонтова, который

посылал Алик мне в подарок с надписью: «Дорогой Тигре Львовне,

которая бьет не в бровь, а в глаз». Но, к сожалению, инцидент на этом

исчерпан не был.

Дней через пять он поправился и пошел на работу. Его школа

помещалась близко от швейного ателье, где я работала начальником

цеха. Он частенько заходил за мной после конца работы, и мы вместе

шли домой. Увидев, что он цел и невредим, я издали крикнула ему:

– А! Ты пришел! Ну, ты не сердишься на меня? – на что последовал

громогласный ответ через весь цех:

– НЕУЖЕЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ЭТОТ ПОДЛЕЦ СТАЛИН МОГ НАС

РАССОРИТЬ?

Мою реакцию можно себе представить.

Долго-долго я не спала по ночам и ждала реакции МГБ на слова Алика.

Никакой реакции не было.

Как-то я поделилась своим страхом с одной из работниц. Она мне

сказала:

— Мы все слышали его слова, но сговорились молчать, как будто не

слышали.

Какие хорошие были мои девочки!>>

4.2. Из книги: НАУМ КОРЖАВИН. В СОБЛАЗНАХ

КРОВАВОЙ ЭПОХИ, Т.2. (М.: Захаров, 2006, c. 464–467)

<< Однажды, уходя от нас после дружеской пирушки [Караганда, 1951],

где мы с ним о чем-то спорили, он [Вольпин] вдруг стал громко орать:

– ДА ЗДРАВСТВУЕТ БАКТЕРИОЛОГИЧЕСКАЯ ВОЙНА! [Здесь и

далее все выделения в тексте сделаны мной – А.Л.] Естественно, ничего

подобного он не хотел и не жаждал, но газеты и радио были полны

проклятиями американцам, которые разрабатывают бактериологическое

оружие и чуть ли не применяют его в Корее. Вот Алик и кричал нечто

противоречащее всеобщему ору, тому, что навязло в зубах. Но именно

поэтому ТО, ЧТО ОН КРИЧАЛ, БЫЛО АБСОЛЮТНО ПОНЯТНО

ПЕРВОМУ ВСТРЕЧ-НОМУ, а в отличие от другой антисоветчины могло

искренне его возмутить. Это было опасно. Требовалось немедленно

заткнуть ему рот, невзирая на его неповторимую индивидуальность. Что

мы и пытались сделать всеми доступными методами. Слава Богу, что со

стороны это выглядело пьяным разбирательством.

Второй случай, пожалуй, был еще опаснее. Мы – Вава [В. Герлин], Юра

[Айхенвальд], и я – посетили его на дому, в уже упоминавшейся

Тихоновке: там он квартировал. Не могу взять в толк, чем он мог нас

угощать и кто это готовил (заподозрить в этом его самого нет никакой

возможности, но помню, что угощение было. И выпивка, конечно, тоже).

Гости пили по обыкновению немного, но хозяин несколько перебрал. Все

бы ничего, но, к несчастью, как раз когда пришла пора расставаться и

Алик пошел провожать нас к автобусу, на шоссе, проходящем через

Тихоновку в Темиртау, показались «зэковозы», везущие зэков домой – из

рабочих зон в жилые. И что тут сделалось с Аликом! Он стал карабкаться

на насыпь – шоссе тут проложено по насыпи – и ошалело кричать:

– ПРИВЕТ, ТОВАРИЩИ! ДЕРЖИТЕСЬ! СКОРО НАСТУПИТ

СВОБОДА!>>

Добавлю, что никогда не считал Вольпина провокатором,

сознательно работавшим на Лубянку. Вообще, по моему

скромному мнению, ситуация вокруг Вольпина была организована

во многом аналогично недавно рассекреченной истории поэта-

монархиста Бориса Садовского (в лубянских документах

фигурировал как «Поэт»). Лубянку интересовал не сам «Поэт»

(чьи антисоветские взгляды были прекрасно известны «органам»),

а посещавшие его люди.

См.: Стечкин В. Павел Судоплатов – терминатор Сталина. – М.: Яуза,

2005, с. 221–223.

5. ЛОГИКА ПРОТИВ ВОЛЬПИНА (добавление к «Быть

может выживу»)

Слова отца, врезавшиеся мне в память лет сорок тому назад, были

примерно такие: <<Я ПРИПЕР ЕЕ К СТЕНКЕ, И ОНА

ОТВЕТИЛА: «Я НЕ ЧЕЛОВЕК, Я ТРУП».>> Кто-то, очень