Татьяна Назарова - Первые шаги

• Название: Первые шаги
• Автор: Татьяна Назарова
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

---

— Потише, господин! — мрачно остановил его Савин. — Криком не поможешь. Думать надо, что делать, а не орать без толку.

К вечеру полетела телеграфом жалоба купечества в Омск, степному генерал-губернатору, и в Петербург, Столыпину: «Нарушение железнодорожного движения в корне подсекает торговлю Степного края. Товары, приготовленные к экспорту, гибнут. Просим принять меры против бунтовщиков…» — писало купечество, оно верило, что у царского правительства хватит сил подавить революцию.

На второй день забастовки к железнодорожникам присоединились работники почты и телеграфа, рабочие десятка заводов, менового двора, приказчики…

По требованию полицмейстера и знатных купцов, железнодорожная администрация приняла наконец делегатов бастующих. Ознакомясь с петицией, начальник узла сказал:

— Вопрос о продолжительности рабочего дня и повышении заработной платы мы не вправе решать сами. Нужно запросить высшее начальство. Но телеграф не работает. Приступайте к работе, а мы запросим. Ведь везде сейчас бастуют, вероятно, вопрос для всех одинаково решат. Что касается увольнения мастера, так это даже странно. Вы же солидарностью хвалитесь! Он не доносчик, а ворчун. Мы сделаем ему замечание, чтобы он к вам не придирался, а гнать старика… — начальник пожал плечами. — Остальные требования, записанные в петиции, чисто политические, ни вас, ни меня, по-моему, не касаются.

Потапов стал возражать, но с ним заспорил помощник машиниста Белоконь, и делегация ушла ни с чем.

Начавшийся раскол внутри забастовочного комитета отразился на настроении рабочих. Кто-то усиленно агитировал за то, чтобы немедленно приступить к работе, но работать только по восьми часов — явочным порядком. Члены железнодорожной организации большевики — Антоныч, Григорий, Алексей, Мухин — убеждали рабочих продолжать забастовку, не забывать ее политическую цель. Белоконь настаивал на прекращении, твердил, что политика не дело рабочих…

На третий лень забастовки Вавилов, прибежав вечером к Потапову, у которого сидело несколько человек рабочих, с возмущением сообщил о том, что генерал-губернатор вчера просил министра внутренних дел ввести в Петропавловске военное положение — Савин телеграмму получил.

— Если просьбу губернатора удовлетворят, беда будет, ребята! Полиция начнет арестовывать всех подряд, — говорил он, волнуясь. — Нарочно прибежал вас предупредить…

Рабочие помрачнели. Ведь у каждого была семья, дети. Все помнили, как бесследно исчезли из Петропавловска арестованные девушки…

— Еще не известно, что ответят на телеграмму и когда придет ответ… — заговорил бодро Григорий.

Но сидевший здесь же Белоконь перебил его:

— На работу надо завтра по гудку самим выйти, а после восьми часов уйти. Винить тогда нас не за что будет, и на своем поставим.

Он поднялся, за ним встали и остальные. Когда Вавилов и Григорий остались вдвоем, последний сказал с укором:

— Чего ради ты при всех ляпнул про телеграмму, Костя? Труса празднуешь или опять меньшевистские выкрутасы?

— Знаешь, Гриша, перепугался я. А с меньшевиками у меня ничего общего нет, — мягко, без обиды, ответил Вавилов. — Потом — я думал, что у тебя сидит актив… Что-то надо делать, спасать организацию от разгрома, если забастовка сорвется. Чтобы Антоныча, Алексея, тебя и других не захватили. Забастовкой дело не кончится…

— Я и Семин ходили предъявлять требования, — задумчиво произнес Григорий. Искренность Вавилова у него не возбуждала сомнения. — Нам в стороне не остаться. Антоныч с Алексеем — члены комитета, но их не выдадут рабочие.

— Надо их увидеть сейчас же, обязательно. Пусть Антоныч решает, как быть, — предложил Вавилов.

Григорий надел куртку, и они ушли.

…Наутро пикетчики стояли на своих местах, но возле привокзального сквера еще до гудка начали скопляться рабочие и служащие. Когда загудела сирена, толпа смяла пикет.

— Мы будем работать только восемь часов, — говорили рабочие. — Все равно по-нашему будет.

Тройку полицмейстера и две пролетки, набитые полицейскими, заметили, когда они подкатили вплотную.

— Идите со всеми в цех, — шепнул быстро Григорий Федулову и Шохину. — Мы с Мухиным их задержим. Нам все равно ареста не миновать. О будущем надо думать…

Полицейские, выскочив из пролеток, кинулись за уходящими по направлению к депо Антонычем и Алексеем.

— Куда, ваше благородие, спешите за покорными? — заступая вместе с Федотом им дорогу, насмешливо спросил Григорий. — Вишь, как спешат! — оглядываясь на скрывавшихся в депо товарищей, говорил он.

Полицейские замешкались. Подбежал рысцой Плюхин.

— Чего стоите? — прикрикнул он на полицейских.

— Они нам мешают на работу идти, — зубоскалил Григорий.

— Как ваша фамилия? — бросил отрывисто Плюхин.

— Потомственный слесарь Григорий Иванович Потапов, — с комической торжественностью отрекомендовался Григорий. Он хотел выиграть время, чтобы товарищи успели приступить к работе.

— Мухин, слесарь, — просто сообщил Федот. Он был готов к аресту, но сердце ныло: как-то жена с ребятами будет без него?

Плюхин сурово посмотрел на рабочих и, сказав «забрать», пошел к зданию вокзала. Полицейские окружили арестованных.

— Не бойтесь, ребята, не убежим. Раз начальство работать не велит, нам же лучше. А то мы с Федотом хотели было идти к тискам, спину гнуть! — шутил Григорий. — Вот скажите нам по совести, — обратился он к городовым, — чего вы нас караулите? Не украли мы, не убили, не хулиганили. Разве не могут рабочие отказаться от работы, если платят мало?

— Не могём знать. Это дело начальства, — ответил один из них.

— Да ведь крепостного права будто давно нет? Или его опять хотят восстановить? — с наивным видом продолжал Григорий.

Его охватило нервное оживление, требующее какой-то разрядки. Тут было и беспокойство за семью, хотя, прощаясь с женой, он и говорил, что, пожалуй, придется в кутузке ночевать, и страх за Антоныча и за судьбу партийной организации, и то, что вот он, Григорий, идет впервые в тюрьму за рабочее дело. Волновал его и расстроенный вид Федота.

— Арестованным разговаривать не дозволено! — прикрикнул на него старший полицейский.

— Да, ваше благородие, скажи, будь ласков, за что же меня арестовали-то. Не возьму я в толк…

Полицейский шагнул к Григорию, но, заметив вдалеке идущего Плюхина, застыл с вытянутыми по швам руками.

— Ты, ты и ты, — показывал пальцем полицмейстер, — пойдемте со мной.

Старший полицейский и еще двое двинулись вслед за ним к депо. Григорий и Федот переглянулись. «За кем пошли?» — с волнением думали оба.

— А скажи, пожалуйста, почему это вы бастовали? — тихо спросил Григория щуплый городовой с редким пушком над верхней губою.

Оглядев его, Григорий ответил:

— Во всей России бастует рабочий класс. Человеческой жизни хочет, а его собачьей заставляют жить.

Городовой поглядел на арестованного с сочувствием и задумался.

Минут через десять по дороге из депо показались полицейские и между ними Семин и токарь Иванчиков. Григорий вопросительно взглянул на Федота. «Чего это Иванчикова-то подцепили?» — говорил он взглядом. Федот тоже был удивлен. Иванчиков, уже не молодой, всегда молчаливый рабочий, один из первых сегодня кинулся на работу.

«Видно, с кем-то спутали, — подумал Григорий. — Вот, поди, перепугался. К счастью, ничего не знает, не наговорит лишнего. Ведь он, этот молчун, ни на одном собрании не был. Сколько лет работает в депо, а все мужиком остается».

Арестованных посадили на две пролетки по двое, и орава полицейских полетела в город вслед за тройкой начальника.

Глава шестнадцатая

1

— Черт! Совсем мокрый стал. Под ногами вода, сверху капает не переставая, — ворчал Иван Топорков, выйдя из забоя. — Быстрей пошли, а то обледенеем! — поторопил он Исхака.

— Знаешь, Ваня, нас чуть совсем не придавило, — сообщил Исхак, с трудом вылезая по крутым ступеням. — Давно предупреждал Кривого, плохой крепление, может треснуть — слушать не хочет. Сегодня бревно лопнул, меня по плечу стукнул. Думал, конец будет, — говорил казах, сверкая белками глаз словно из-под маски, — посыпавшаяся при обвале порода облепила его лицо.

Иван помрачнел.

— Пойдем, пойдем, — потянул он Исхака, — в бараке подумаем, что делать, а то еще простудимся.

Не спрашивая разрешения начальства, рабочие разделили перегородками огромный барак по числу окон. Крайние клетушки отдали семейным, а в средних ютились холостяки. В каждой загородке сложили каменные очажки с трубами из самодельного сырца. Узкая полоса в длину всего барака, со стороны входа, служила общим коридором, от которого семейные отделялись занавесками из одеял.