Александр Ромашкин - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Александр Ромашкин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Лев, дай грОшей на квиток до Барселоны!

- Я бы с радостью, Нестор Иванович, но сам на мели, - врал я без зазрения совести, прекрасно понимая, что деньги на восстание тут же будут поставлены на какую-нибудь резвую лошадку.

Поздней ночью мы вышли из бистро. Стояла жара, и воздух был вязок и плотен, как перед дождем... Батько мутило. Он подошел к бордюру набережной и стал, пардон, блевать в Сену. Я отвернулся и отошел на двадцать шагов из деликатности. Внезапно раздался громкий всплеск - я обернулся и с удивлением увидел, что батько во всю прыть удирает с того самого места, где только что стоял... Но это был не батько! В следующий момент до меня дошло, что я вижу убегающего шлоумышленника, который скинул Махно в Сену. Я бросился было за ним, но тут же передумал и прыгнул в реку спасать Нестора Ивановича.

Пока я вытаскивал пьяного батько из Сены, он успел порядком нахлебаться воды. Дышал он с трудом. Сильно хрипел.

- Шварцбарт, - бредил он у меня на руках, булькая прогнившими легкими, - Шварцбарт, гада чекистская!

- Успокойтесь, батько, откуда ему тут взяться, - успокаивал я его.

Батько имел в виду чекиста Шварцбарта, который, изображая из себя анархиста, за восемь лет до этого убил Петлюру. Но вряд ли это был тот самый чекист...

Я взял батько на руки - он был легкий, как пушинка, - и отнес его в ближайший госпиталь. Понятно, что после такого ЧП мне было опасно оставаться в Париже, и я первым же поездом выехал в Берлин. Вскоре я узнал, у Нестора Ивановича открылась рана от пули "дум-дум", которая гноилась еще с войны, и ему удалили два ребра. Батько остался практически без легких, и дни его были сочтены. На похороны Махно на кладбище Пер-Лашез собрались анархисты со всей Европы. На могиле батько они поклялись продолжить начатое им дело. И его дело действительно было продолжено парижанами через тридцать четыре года, когда над студенческими баррикадами черной птицей свободы гордо взметнулось махновское знамя!

Испанское золото и железный крест (глава восьмая, в которой я

"опускаю" Гитлера, мне поручают доставить в подвалы Гохрана золотой

запас Испании, я попадаю на немецкую подводную лодку и вынужденно

служу Рейху, за что получаю награду от фюрера) Берлин 1934 года можно было смело назвать столицей мира. Если не мира, то разврата - без тени сомнения. К тому времени новоиспеченный канцлер уже официально "очистил" столицу рейха от наркоманов и гомосексуалистов, надолго упрятав их за колючую проволоку Дахау, но чистка, разумеется, затронула лишь низы общества. Хаотическому, грязному разврату уличных оборванцев пришло на смену великосветское распутство, организованное на широкую ногу и чуть ли не на государственном уровне, с блеском, шиком и помпой. Манкировать еженедельными феерическими оргиями в высшем свете берлинского общества, куда стали рьяно проникать новоявленные фашистские бонзы, считалось признаком дурного тона.

Сводки агентов о творящихся в Берлине безобразиях шли в Москву лавиной.

Тщательно изучив и проанализировав их, начальник иностранного отдела НКВД Пассов принял мудрое решение, достойное опытного чекиста: сыграть на любви фашистов к клубничке. Получив санкцию от наркома Ежова, Пассов разработал сверхсекретную операцию под кодовым названием "Коричневая малина". Замысел операции был до гениального прост: внедрить в ближайшее окружение любвеобильного Адольфа надежную чекистку. Резидент в Берлине получил задание подыскать подходящую для этой роли оперативницу.

Непосредственный отбор кандидаток был поручен мне. Разумеется, я не мог вызвать сразу двадцать две девушки к себе на квартиру, пусть даже консперативную, и устроить "смотрины". Пришлось заходить издалека, не посвящая девушек в суть, чтобы случайно не провалить всю операцию. Итак, я изображал из себя богатого венгерского аристократа, этакого бонвивана, ловеласа и кутилу. Каждый вечер я "заводил новый роман" с очередной прелестницей из нашей агентурной сети, поил ее в модном ресторане изысканным "Кордон руж" (все должно было быть натурально!), усаживал в лимузин и привозил в свою роскошную загородную резиденцию.

Что и говорить, поначалу я рьяно взялся за это задание, но моего молодого задора хватило только на первые две недели. К началу третьей у меня под глазами появились сиреневые синяки, лицо осунулось и побледнело, а щеки покрылись лихорадочным румянцем. В довершение всех бед, живот нестерпимо пучило от шампанского, которого я по долгу службы выпивал в день по литру, а мне еще надо было следить за манерами!

Чекистки ведь тоже имеют свои женские понятия о приличиях, да и я изрядно вошел в роль аристократа. Не с руки джентльмену каждые четверть часа уединяться в туалетной комнате! Приходилось потеть за столом с бокалом ненавистной "шипучки" в руке, да еще выдавливать из себя плотоядную улыбку.

Наконец, через месяц скрупулезного отбора, которому позавидовал бы сам доктор Дарвин, я остановился на народной артистке Третьего Рейха Ольге Чеховой, племяннице выдающегося русского классика и неотразимой исполнительнице ролей жен немецких офицеров-пограничников. В ней поистине все было прекрасно: душа, мысли, одежда и... все остальное.

Окончательно она покорила меня тем, что смогла выжать из бездыханного трупа, в который я к тому времени превратился, все-все-все и еще пол-всего.

В этой фантастической женщине воплотилась извечная мечта демиурга соединить несоединимое - ум и красоту. Имея в себе такое магическое сочетание черт, она притягивала к себе все одушевленные существа.

Мужчины стелились под ее ногами ковровыми дорожками, несмышленые дети, едва делающие первые шаги, забегали вперед нее, чтобы поймать на себе, как благословение, отсвет ее лучезарной улыбки, уличные псы вылизывали следы ее изящных туфелек, вобравших в себя утонченную красоту ее точеных ножек, и даже злобные матроны, пресыщенные роскошью жены нацистских вождей, подобострастно заискивали перед ней, сами не понимая своими куриными мозгами, зачем. И это волшебное создание мне предстояло отдать в руки коронованного садиста, деспота и тирана! Только партийная клятва удерживала меня от невыполнения приказа.

Все было готово к началу операции. Я посвятил Ольгу в детали и дал ей задание морально готовиться, а сам приступил к внедрению в высшие слои разврата. В это время как раз стали поступать от агента "Россинант" сведения о том, что Мартин Борман увлекается лошадиными скачками. Чтобы привлечь к себе внимание парта-геноссе, мне пришлось срочно обзавестись личной конюшней на шесть арабских скакунов. Говорят, бухгалтер из центра рвал на себе волосы, лично опуская в тайник на Александер-платц чемодан с тремя миллионами марок, но его усилия, наравне с народными деньгами, не пропали даром: через месяц на великосветском приеме по случаю восстановления Рейхстага после пожара меня представили Борману как ценителя арабской породы. Так завязалось мое знакомство с этим странным человеком, с первого взгляда молчаливым и туповатым, но со второго - остроумным и проницательным.

Вскоре через того же Бормана мне удалось познакомить Ольгу с подругой Гитлера Евой Браун. Эта толстозадая фотомодель-неудачница, неожиданно пригретая любовью вождя, вынашивала грандиозные мечты о киношном Олимпе и "уговорила" Ольгу давать ей уроки актерского мастерства. К радости сквалыги-бухгалтера, я продал с молотка скакунов и вернул народу его средства, а на прибыль от аукциона оборудовал у себя на вилле домашний театр.

В нашем театрике было всего три актера: Ева, Ольга и я. Сценарии для одноактовых спектаклей подбрасывал нашей мини-труппе я сам. Сюжет был неизменно прост, проще простого гамбургера: любовный треугольник. Но простота эта была обманчивой, поскольку над каждой репликой работали искусствоведы из Отдела культуры НКВД. Сюжетная интрига закручивалась так, чтобы подчинить Еву моему мужскому влиянию. Результаты были поразительными: казалось, я не говорил ничего особенного, но она краснела, потела, млела и чуть ли не падала в мои объятия. В конце третьего спектакля чувственная девушка так возбудилась от кульминационного поцелуя с героем-любовником (мной), что тут же отдалась ему (мне же) прямо на дощатой сцене, на глазах у Ольги.

К моему ужасу Ева оказалась девушкой... Я был в шоке. Лишить невесту Гитлера невинности без санкции центра - это было слишком! Мне уже мерещился трибунал, бетонная стена и взвод красноармейцев с винтовками наизготове. "За измену Родине..." Видно, у меня был очень несчастный вид, потому что девушки бросились меня утешать. Ева решила, что я расстроился из-за импотента-фюрера, а Ольга просто пришла ей на помощь из женской солидарности.

В тот же день я отправил покаянную шифровку самому зампреднаркома Берии.

Лаврентий Палыч был так поражен моим сообщением, что, к моему облегчению, вынес мне благодарность "за находчивость" . Вслед за поощрением шла новая директива: "выйти на Петровича". Под шифром "Петрович" в нашей переписке проходил сам Гитлер. Задача была не из легких, но у меня молниеносно возник план: приобщить Еву к группен-сексу и побудить ее к вовлечению в наши игры Адольфа. Когда я доложил об этом в Центр, ответ пришел незамедлительно. В нем сообщалось, что зампреднаркома берет все руководство операцией на себя. Таким образом, наш невинный театрик превратился в хорошо срежиссированный бордель. В роли режиссера выступал Лаврентий Палыч: он самолично писал для нас лихо закрученные порно-сценарии, для розыгрыша которых требовалось максимальное напряжение моральных и физических сил. Как бы то ни было, цель была достигнута: в один прекрасный день Ева поведала мне о том, что проболталась о наших забавах фюреру и он не только не наказал ее, но и выразил желание присоединиться.