Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника

• Название: Отчий дом. Семейная хроника
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-902152-81-1

В хронике-эпопее писателя Русского зарубежья Евгения Николаевича Чирикова (1864–1932) представлена масштабная панорама предреволюционной России, показана борьба элит и революционных фанатиков за власть, приведшая страну к катастрофе. Распад государства всегда начинается с неблагополучия в семье — в отчем доме (этой миниатюрной модели государства), что писатель и показал на примере аристократов, князей Кудышевых.

В России книга публикуется впервые. Приведены уникальные архивные фотоматериалы.

---

И всякий раз он надолго расстраивал старуху, бередил все, даже поджившие уже, раны души ее.

Генерал всегда приезжал к бабушке как бы заряженным злободневными новостями и происшествиями и разрешался от их бремени в Никудышевке. Старики Алякринские, тетя Маша и Иван Степанович, чувствовавшие себя теперь как бы на необитаемом острове и потому скучавшие, приползали из своего флигеля, чтобы узнать, что делается на белом свете. Хотя старики Алякринские, как шестидесятники, к «опоре трона» не принадлежали, но никогда генералу не перечили. Иван Степанович втайне думал: «Мели, Емеля, — твоя неделя», — но покорно слушал генерала и даже как бы поощрял молчаливыми киваниями головой. Генерал принимал это за единомыслие и потому с полной откровенностью за обедом или самоваром изливал перед слушателями все сокровенное своей души.

Это было уже после Курских маневров, во время которых царь так просто разрешил «крестьянский вопрос», а потому генерал, с одной стороны, был полон возмущения, а с другой — победоносной радости.

— Да, были хуже времена, но не было подлей![508] — сказал поэт Некрасов. А что сказать про наши времена, когда крамола влезла в среду столбового дворянства и помогает жидам и революционерам все вековые устои государства Российского подвергать колебанию? Это выйдет не особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а праздник жидов и революционеров! Хорошую ловушку для правительства устроил жидовский ставленник Витте!

— Разве он жид? — сочувственным тоном спрашивал Иван Степанович.

— Если даже сам он и числится по документам дворянином, но, скажите, кто не пролез в наше дворянство? Положительно пока установлено, что жена Витте[509] еврейского происхождения, и недаром этот Витте, как говорят, хлопочет о жидовском равноправии… И вы посмотрите, сколько этот жидовский ставленник собрал себе помощников среди дворянства, в земстве и, к нашему ужасу, даже среди администраторов… Вы думаете, что среди губернаторов и даже предводителей дворянства нет тайных друзей Витте? Имеются! Побывайте сейчас в алатырском клубе и послушайте! Правда, пока разговаривают у нас шепотом, но ни для кого не секрет, что либералы земства мечтают о передаче мужикам помещичьей земли. Конечно, об этом хлопочут те дворяне, которые сами никакой земли не имеют… Они называют этот грабеж земельной реформой!

Генерал вскочил с места и взволнованно походил взад и вперед по комнатам, а после паузы решился огорчить Анну Михайловну:

— Должен сказать вам, глубокоуважаемая Анна Михайловна, что и мой зять, а ваш сынок, потомственный дворянин из рода именитых князей Кудышевых, оказался в этом жидовском лагере…

— Да неужели ты говоришь правду?

— Шила в мешке, матушка Анна Михайловна, не утаишь. Мне известно, что такой доклад стряпают земцы при ближайшем участии Павла Николаевича и в вашем родовом алатырском доме…

Снова тяжелая пауза.

— Мы все боимся мужика, а враг-то опасный — среди нас же, дворян. Мужик что? Его выпорют, он и замолчит. А ведь таких не выпорешь: вся Европа закричит… Между прочим… Какая глупость! Слышали вы, что в Черниговской губернии мужики убили помещика Владимирова и выпороли розгами князя Урусова?[510] Знаете, что в Рязанской губернии мужики ранили князя Гагарина и сожгли его усадьбу?

— Какие ужасы! — шептала Анна Михайловна и удивлялась, как же это допустили власти.

— Успокойтесь! Новый министр внутренних дел разрешил по-своему крестьянский вопрос: военной силой и всероссийской поркой. Сейчас везде притихли и только в Саратовской губернии еще неспокойно. Там давно гнездятся революционеры. Как клопы в щелях. Балмашев-то, убивший министра Сипягина, оттуда же…

Излив возмущение, генерал начинал успокаивать взволнованных слушателей:

— Бог не выдаст, Витте не съест! Государь на Курских маневрах всех поставил на свое место… Не так страшен черт, как его малюют либералы с революционерами. Плеве-то тоже не любит шутить. Он им покажет освободительные реформы! Пусть пошумят и поболтают — виднее будет, как наши конюшни почистить… Одно меня удивляет. Наш новый губернатор Ржевский[511]! Я запросил его о своих правах председателя: могу ли я своей единоличной властью зажимать рот революционным болтунам и снимать с очереди возмутительные доклады в полной надежде, что после Курских маневров встречу полную поддержку… И представьте себе мое удивление: получил напоминание, что назначенный волей Государя представитель «Особого совещания», министр финансов своим циркулярным письмом местным комитетам предоставил полный простор в изложении суждений о современном положении!

Впрочем, возможно, что это просто ловушка, оставленная министром Плеве для наших революционеров… Мышеловка, а в ней — кусочек сальца свиного… Ох, боюсь, матушка Анна Михайловна, я за своего зятька, а вашего сына, чтобы он не попался в эту мышеловку! Попробовал я с ним как-то осторожненько, чисто из родственных соображений поговорить и дружеский совет подать — ничего, кроме неприятности, не вышло. Попробуйте вы, как мать, повлиять на него! Ведь только подумать: родной сын принимает участие в реформе, которая должна ограбить родную мать!

— Насколько я слышал, проектируется принудительное отчуждение помещичьей земли по справедливой оценке? — робко замечал Иван Степанович.

— Это ширма для дураков-помещиков, тоже мышеловка…

Совершенно расстроив бабушку, сам генерал уезжал в победно-воинственном настроении:

— Вы, матушка Анна Михайловна, как будто бы загрустили?

— Как же, батюшка мой, не загрустить! Ничего приятного не предвидится…

— Не следует падать духом. Будем памятовать, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадают. Государю уже раскрыли глаза на ту пропасть, в которую его толкает жидовский министр, и надо ждать скорых утешительных известий… Ах да! Совсем из ума вон… Могу поделиться и приятной новостью: моего сына оценили, наконец, по достоинству и заслугам — предложили место чиновника особых поручений при Воронежском губернаторе. Губерния паршивая: все время мужики бунтуют, да и среди дворянства очень уж интеллигентных умников много. Поблагодарили и отказались мы от этой чести и взамен попросили вернуть его на старый участок, откуда он вылетел, кажется, при участии вашего сынка и моего зятюшки… Времена, знаете! Брат на брата, сын — на родную мать… И ведь все это на собственную голову. Когда у нас Николай земским начальником был, в народе не было такого хулиганства. Побаивались! А как назначили этого слюнявого интеллигента из дворян, Огородникова, — то поджоги, то потравы и порубки. Небось при моем Николае и вам, матушка Анна Михайловна, спокойнее было?

— Ну еще бы! Свой человек…

Как ни храбрился генерал Замураев, а на всякий случай взял себе на охрану свирепого черкеса, который всегда сопровождал теперь верхом на коне предводителя дворянства.

— Что же, батюшка, ты зверя-то этого завел? — испугалась бабушка, провожая генерала. — Говоришь, бояться нечего, а сам…

— Береженого и Бог бережет! По ночам мне часто приходится теперь ездить, а слюнтяй наш, Огородников, по деревням много озорников развел.

Черкес с кинжалом на поясе и с нагайкой в руке гарцевал на коне, пока генерал усаживался в тарантас, и душа бабушки наполнялась еще большей тревогой и предчувствиями какого-то страшного «конца»…

Генерал уезжал и оставлял бабушку в совершенно разбитом душевном состоянии…

— Машенька! Ты ночуй сегодня со мной! Нехорошо мне что-то… Видно, надо уж на место, в Алатырь ехать. А кто повезет? Царствие тебе небесное, Никитушка! Видно, скоро свидимся…

Собиралась ехать, и вдруг письмо от Леночки с советом оставаться в Никудышевке:

У Малявочки каждый день сборища, споры, ночевальщики, табачный дым, шум и всякие неприятности. В вашей комнате — канцелярия. Теперь у нас как на постоялом дворе. У нас не отдохнете, а измучаетесь. Поживите подольше в Никудышевке…

Леночка писала правду: в Алатыре уже шла подготовка к бою, и бабушкин дом превратился в главный штаб передового лагеря с преобладанием революционно настроенного «третьего земского элемента»…

Бабушка обиделась:

— Никому не нужна!

Поплакала и осталась…

Одним утешением для бабушки были редкие письма и частые открытки с заграничными марками: есть еще на свете Наташа, чистая, милая, святая душа. А вокруг так тихо, ласково и грустно. Иногда бабушка пробует играть на рояле. Когда-то хорошо играла, а теперь плохо слушаются пальцы…

Пробует по Наташиным нотам сыграть вальс из «Евгения Онегина» — не выходит.

А бабушка так любит этот вальс. Бывало, как заиграет его Наташа, так и заноет сладкой тоской бабушкино сердце, а на глазах — слезы. Столько милого и близкого звучало в душе от этого вальса, и так рвалась она в невозвратность прошлого!