Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника

• Название: Отчий дом. Семейная хроника
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-902152-81-1

В хронике-эпопее писателя Русского зарубежья Евгения Николаевича Чирикова (1864–1932) представлена масштабная панорама предреволюционной России, показана борьба элит и революционных фанатиков за власть, приведшая страну к катастрофе. Распад государства всегда начинается с неблагополучия в семье — в отчем доме (этой миниатюрной модели государства), что писатель и показал на примере аристократов, князей Кудышевых.

В России книга публикуется впервые. Приведены уникальные архивные фотоматериалы.

---

— Смешные какие-то. Точно все притворяются большими, а на самом деле — маленькие…

— Должно быть, сама выросла больно…

Уж как дружила Наташа с Людочкой Тыркиной, а повидалась и разочаровалась в своей бывшей подруге:

— А все-таки, бабушка, она не умная!

— Верно, сама больно умна стала… Где уж нам, провинциалам, с тобой равняться…

Бабушку и обижала, и пугала какая-то перемена в Наташе. «Это уж московское в ней», — думала бабушка, но что именно разумела под «московским», и для самой было неясно. Гордость, что ли, особенная, столичная…

В церковь ездит с бабушкой охотно и молится Богу хорошо, как прежде: вся в молитву уходит, а приедет домой — к роялю и романс разучивает.

— Наташа! Пост великий, а ты песенки поешь!

— Неужели, бабуся, ты думаешь, что Бог будет сердиться, если где-то в Алатыре в посту на рояле играют? Вот ты любишь псалмы Давидовы читать, а Давид их пел под аккомпанемент арфы. Бог любит музыку…

— Набралась уж в Москве всяких глупостей…

То очень уж весела и бойка на слово, то точно увянет вдруг и сделается грустной и задумчивой.

— Что ты, по мужу соскучилась? Скоро же!

— Я? Нет. Так… Мой Адамчик не такой веселый, чтобы без него скучать…

— Адамчик? Это ты мужа своего так окрестила? Точно мальчика называешь…

Конечно, бабушку больше всего беспокоил вопрос: счастлива ли Наташа в семейной жизни? Странно, что не говорит о нем.

— Невеселый, говоришь, Адам-то Брониславин?

— Не очень.

— Это не мешает человеку быть верным и любящим мужем… Не может же человек в его возрасте и положении козлом около тебя прыгать!

Наташа звонко и весело расхохоталась. Вся грусть в ней сразу прошла…

И снова за роялем, напевает: «Я вас ждала, но вы, вы не пришли!»[540] Тут уж бабушка вскипела. Прогнала от рояля и крышкой хлопнула:

— Страсти Господни скоро читать будут, а у нас музыка… Нет уж… В чужой монастырь со своим уставом не ходят, Наташа. У вас в Москве по-своему, а у нас в Алатыре — по-своему…

Наташа не обиделась, а повисла на бабушке и давай ее целовать… Слезы из глаз прыгают, целует и шепчет:

— Я, бабуся, скверная стала… Прости меня, не сердись!..

Чует бабушка, что не все тут благополучно, но в чем дело — понять не может. Спят они вместе в бабушкиной комнате. Перед сном потихоньку разговаривают. Вот бабушка и старается выпытать тайну…

— Ты писала мне, что театрами увлекаешься?

Стоило только заговорить про театр, как Наташа загорелась, села в постели: глаза большие, щеки пылают, голосок захлебывается:

— Я всего больше на свете люблю театр, бабуся! Я настоящую жизнь не люблю, а люблю выдуманную. Настоящая жизнь… противная! Ну да! А в театре даже на злого и скверного человека интересно смотреть. Ах, если бы ты, бабуся, побывала в нашем Художественном театре! Вот, например, «Три сестры» или… «Вишневый сад»… Я всегда плачу в театре, бабуся! Смеюсь и плачу…

— Что же, с мужем вместе ходите по театрам-то?

— Ему некогда! И он ничего не понимает. Он и музыку не любит. Он всего больше любит государственных преступников… Он все разъезжает…

— Муж разъезжает, а ты — по театрам? С кем же по театрам-то путешествуешь? Провожает, что ли, кто? Неужели одна по ночам по улицам ходишь?

— Ну, провожатые всегда найдутся… А если без провожатого, так на извозчике.

— А гости у вас бывают? Много знакомых-то?

— Бывают… У меня — свои знакомые, русские… Знаешь, бабуся, что? Я не особенно люблю поляков. Когда у нас собираются гости Адамчика — мне неприятно. Я — как чужая…

— Даже и гости разные!

— Мне кажется, что они ненавидят и Россию, и нас, русских… Знаешь, бабуся, что я думаю?

— Ну!

— По-моему, любить по-настоящему можно только поляку — польку, а русскому — русскую…

— Вот тебе раз! Да ведь вот вы любите же друг друга?!

Наташа ответила с маленьким промедлением:

— Не знаю, бабуся… Я не так представляла себе любовь… Адамчик очень умный, но мне с ним… ну, холодно как-то… Он всегда хитрит, всегда прячется как-то…

— Прячется?

— Душой прячется. Понимаешь? Ну, и я не могу с ним…

Наташа уткнулась в подушки и примолкла. Попробовала бабушка снова заговорить — не отвечает. Притворилась, что заснула…

А бабушке не спится. Думает она: ей с ним холодно, нет ли уж и такого, с которым — тепло? Неладно что-то: не так бывает в счастливых браках! Как же это настоящую жизнь не любить? Муж-то ведь настоящий, а не театральный…

Пытливо посматривает бабушка на любимую внучку. Удивляет вот что: кабы печальна была всегда Наташа, так оно понятно: мало муж любит. Но она то печальна, то очень уж весела, совсем мужа не вспоминает. Принес почтальон письмо, вырвала и убежала читать куда-то…

— От Адама Брониславовича письмо-то получила?

— Нет. От одного знакомого…

Вот она, разгадка! «Один знакомый»… И смутилась маленько. Надо допытаться, кто этот «один знакомый». Когда Наташа вышла из дому, бабушка поискала письмо, как бывало делала раньше, но письма нигде не нашла. Значит, с собой носит. Но в маленьком чемоданчике нашла в почтовой бумаге портрет какого-то мужчины. Ну вот, видно, он и есть, этот один знакомый!.. С неприязнью рассматривала бабушка этот портрет, не подозревая, что это — известный всей России писатель Антон Павлович Чехов, покачивала головой и шептала:

— Ну, добро бы молодой, красивый, а этот тоже в летах и ничего особенного…

XVII

Пришло письмо из Архангельска от Леночки… Бабушка сердилась, что ничего не пишут, словно и позабыли о том, что на свете существует бабушка. За полгода она получила всего две открытки с видами Архангельска, с уведомлением, что все здоровы и целуют. И вот наконец письмо на трех листах почтовой бумаги, исписанных торопливой рукой Елены Владимировны! Да еще со вложением множества любительских фотографий, запечатлевших разные моменты из жизни сосланного в северные тундры семейства…

В тексте письма делались ссылки на нумерованные фотографии, и бабушка с Наташей читали послание Леночки, словно книжку с иллюстрациями…

И все было неожиданно: и содержание письма, и фотографии. Письмо было не грустное, как бы оно следовало и приличествовало для сосланных в тундры, а прямо восторженное и жизнерадостное, а на фотографиях — не тундры, а прекрасно обставленная культурная квартира, красивая улица большого города с памятником, с собором, с извозчиками, набережная огромной реки с огромными пароходами, сады, красивые лесные уголки. И все это служило фоном для различных моментов из жизни «алатырского героя» в ссылке. Семья героя за обедом в кругу друзей, то же — в саду, то же — на лодке под парусом, на пикнике, «наш Красавчик» — герой на собственном «выезде», «наша спальня», Малявочка читает «Русские ведомости», «Наши четверги» — стол с пирующими гостями… И только три фотографии нарушают эту культурную идиллию: «Мы в самоедских костюмах», «Мы — на оленях» и «Мы — на собаках»…

Ни одного вздоха о разбитом благополучии, ни одного воспоминания об Алатыре и его обитателях. Ни одного слова о Никудышевке и отчем доме!..

Читая это письмо, можно было подумать, что семейство Павла Николаевича пребывает не в изгнании, а на каком-нибудь курорте…

…Малявочку не узнаете: посветлел, помолодел, похорошел и чувствует себя великолепно. Ему страшно идет костюм самоеда (см. фотографию № 8). Мы давно уже не жили так интересно, как живем теперь. Нас все очень любят. Недавно Малявочка был у губернатора, и тот разрешил ему совсем не являться по субботам в полицию, как приходится другим ссыльным. У нас бывают по четвергам «буржуазные пироги», на которые сходятся все интересные ссыльные (см. фотографию № 5). Мы купили лошадь, которую назвали Красавчиком, и я сама правлю. И рояль я купила по случаю, Беккеровскую[541]. Устраиваем музыкальные вечера… И одно только огорчает меня: очень шумят и спорят, как бывало давным-давно, когда Малявочка был совсем молодым. Он очень горяч, и я боюсь, как бы он не увлекся этой проклятой политикой. Совсем как юноша! Это и приятно, и страшно за него…

Леночка писала правду: Павел Николаевич чувствовал себя в ссылке как рыба в воде…

Очень уж благоприятно скомбинировались все обстоятельства нового бытия. Никаких официальных служебных обязанностей с их компромиссами и полный отдых от всех материальных забот. «Мой бюджет, — шутил мысленно Павел Николаевич, — не хуже, чем у бывшего министра финансов Витте». В действительности его бюджет был даже в лучшем состоянии: полученные от бабушки пять тысяч, от продажи предка — десять тысяч и запасный капитал в виде фамильных бриллиантов, полученных в приданое за женой, давали возможность несколько лет прожить всей семье в полном достатке, в сознании полной независимости от всяких случайностей и превратностей судьбы.