Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

«Белинков[660], двадцати двух лет, по национальности еврей. Сын бухгалтера, дипломник, учился в семинаре Сельвинского, называет его своим апостолом и учителем; посещал писателя Шкловского и находился под его влиянием; в настоящее время арестован органами государственной безопасности; представил как дипломную работу рукопись «Черновик чувств», что является антисоветской вылазкой; открыто симпатизирует философам-идеалистам Платону, Канту, Бергсону, Ницше; пишет о себе как о заговорщике и конспираторе: «От своих друзей я требую партийности… Кроме того, в душе я заговорщик и конспиратор…».

Эльштейн, двадцати двух лет, по национальности еврей, отец юрист, творческим руководителем был О. Резник; в апреле сего года Эльштейна исключили из Литературного института, а потом он был арестован органами государственной безопасности; написал роман «Одиннадцать сомнений»; это ряд рассуждений автора о жизни и главным образом об искусстве; подражает, как и Белинков, Шкловскому и Сельвинскому; злопыхательствует по отношению к советскому строю. «Литература не есть отражение действительности, — заявляет Эльштейн. — Предупреждаю, я не зеркальных дел мастер»; как и Белинков, поднимает на щит западных декадентов Пруста, Поля Валери и Андре Жида.

Ингал, двадцати трех лет, по национальности еврей, близкий друг Белинкова; вместе с Белинковым и Эльштейном пытался пропагандировать свои антисоветские взгляды среди студентов института, давая читать им свои произведения».

Затем в документе живописались настроения в студенческой среде вообще:

«Студент первого курса Музис (еврей) из семинара Зелинского пишет:

…Человек-зверь огрубел теперь
И в ночную тьму он глядит, как зверь.
И лелеет он только мысль одну:
«Черт бы побрал эту войну».

Студент первого курса Сикорский по национальности русский (семинар Зелинского) в стихотворении «К кому» заявляет: «Ни мне, ни потомкам, ни дедам тем более жизнь моя не нужна». Стихотворения студентки Елены Николаевской (семинар Сельвинского) эротичны и написаны с откровенно пацифистских позиций. М. Рапопорт (семинар Сельвинского), по национальности еврейка, в своих произведениях осуждает войну вообще. Упаднические произведения пишут Р. Тамаркина (еврейка) и Ш. Сорокко (еврейка) из семинара О. Брик. Студенты пренебрежительно оценивают (с эстетических позиций) творчество Симонова, Бориса Горбатова, Суркова. Массовое увлечение поэзией Пастернака. Это считается естественным и не вызывает у руководителей института никакой тревоги. По национальному составу среди студентов русских 76 человек (67 %), евреев — 28 человек (24 %), украинцев — четыре человека, армян — два человека».

Потом авторы записки предлагали свой критический разбор преподавательского состава:

«Большинство руководителей студенческих творческих семинаров — Сельвинский, Шкловский, Асеев, Брик в прошлом были формалистами, и в свое время некоторые из них (Зелинский, Сельвинский) активно боролись с марксистским литературоведением. Шкловский, ознакомившись с антисоветским произведением Белинкова (роман «Черновик чувств». — Авт.), написал в отзыве: «Мальчик талантлив, его роман значителен». Эльштейн на семинаре Резника положительно отозвался о клеветнической повести Зощенко «Перед восходом солнца».

В итоге предлагалось снять с работы директора института Г.С. Федосеева, а также преподавателей Н.Н. Асеева, И.Л. Сельвинского, К.Л. Зелинского и О.М. Брика[661].

Когда результаты проверки были доложены Щербакову, тот распорядился, придав «делу Литературного института» максимальный размах, подготовить соответствующую информацию для Сталина и жесткий проект постановления ЦК. Уже 26 июля секретариатом ЦК было принято предложение Агитпропа о «нецелесообразности дальнейшего существования Литературного института при Союзе советских писателей». Казалось, институт неминуемо должны закрыть, но в решение его судьбы вмешался К.М. Симонов, который после наложения опалы на Фадеева все более завоевывал благорасположение Сталина. В интересах прежде всего талантливых фронтовиков с «богатым жизненным опытом» он предложил сохранить это уникальное в своем роде учебное заведение, обеспечив его «сильным руководством» и освободив от «накипи» в виде «прилитературных девушек и зеленых юнцов, не видевших жизни». Возможно, принимая во внимание эту позицию Симонова, но прежде всего скептическое мнение оппонентов Щербакова и Александрова в партийном руководстве (особенно Жданова), Сталин не одобрил радикального решения секретариата ЦК, и дело было спущено на тормозах. Только 30 декабря секретариат ЦК, чтобы «закрыть вопрос» о Литературном институте, принял новое постановление, в котором уже речь не шла о ликвидации, а содержались формальные, дежурные фразы («усилить идеологическую и политико-воспитательную работу среди студентов» и т. п.)[662].

РЕАКЦИЯ НА ТРАВЛЮ.

То, что антисемитская подоплека этого и других вышеописанных эпизодов тщательно скрывалась от глаз непосвященных, позволяло властям действовать с особым цинизмом и без особой тревоги даже за отдаленные последствия своих шовинистических кадровых экспериментов. Однако это не ограждало их от реакции жертв такой политики и людей, ею крайне возмущенных. Многие терялись в догадках, предлагая собственные объяснения причин возникновения этой проблемы. Тогдашнее смятение еврейской общественности отразилось в датированном 13 мая 1943 г. письме Сталину ветерана партии Я. Гринберга[663], в котором тот «выражал чаяния большой группы художественной интеллигенции»:

«Дорогой вождь и учитель И.В. Сталин! Чем можно объяснить, что в нашей советской стране в столь суровое время мутная волна отвратительного антисемитизма возродилась и проникла в отдельные советские аппараты и даже партийные организации? Что это? Преступная глупость не в меру ретивых людей, невольно содействующих фашистской агентуре, или что-либо иное?.. Существуют собственные измышления и догадки о том, что, возможно, сверху было дано какое-то указание о развитии русской национальной культуры, может быть, даже о проведении национального регулирования выдвигаемых кадров. В органах, ведающих искусством, об этом говорят с таинственным видом, шепотом на ухо. В результате это породило враждебное отношение к евреям, работающим в этой области. На практике получилось так, что секторы кадров в Комитете по делам искусств и ему подведомственных аппаратах подбирают только русских работников вплоть до администратора передвижного театра. Еврей любой квалификации сейчас не может рассчитывать на получение самостоятельной работы даже самого скромного масштаба. Эта политика развязала многим темным и неустойчивым элементам языки, и настроение у многих коммунистов очень тяжелое… Знаю, что с большой тревогой об этом явлении говорят народный артист тов. Михоэлс, народный артист А.Я. Таиров… Известно, что ряд представителей художественной интеллигенции (евреев) обратились к писателю И. Эренбургу с просьбой поставить этот вопрос. Со мной об этих явлениях говорил писатель Борис Горбатов. Уже дошло до того, что отдельные коммунисты (русские) и даже секретари низовой партийной организации (например, в Управлении по делам искусств Мосгорисполкома) начинают совершенно официально ставить вопрос о «засоренности» аппарата евреями, выдвигают обвинения в «протаскивании евреев». В Управлении по делам искусств пришлось даже делать подсчет и определять, нарушена ли еврейская норма: четыре еврея на 30 работников аппарата!».

В конце автор утверждал, что возникновение вновь со времен «Союза русского народа» «еврейского вопроса» — не случайность, ибо «в руководящих партийных органах многое известно», и потому просил Сталина лично разобраться в этом деле[664].

Действуя по установившейся методе, Поскребышев, не доложив о письме Сталину, сразу же направил его «по принадлежности» Щербакову, тот — А.А. Андрееву, который в свою очередь — в УПиА, а оно благополучно сплавило неприятное послание в архив[665].

Примерно тогда же к Сталину обратилась и Л.C. Штерн[666], первая женщина-академик в СССР, приехавшая в страну социализма в 1925 году и в 1929-м возглавившая основанный ею Институт физиологии. В своем письме она поведала вождю, что однажды к ней в служебный кабинет зашел профессор Штор, который работал в ее институте и одновременно заведовал кафедрой в МГУ. Он пожаловался на ректора университета, который, ссылаясь на якобы существующее постановление правительства, предложил ему отказаться от руководства кафедрой, так как-де «неудобно, когда в университете Ломоносова у руководства кафедрой стоит еврей». Штерн сообщила также, что вскоре и сама была приглашена к директору Тропического института АН СССР П.Г. Сергиеву, который от имени наркома здравоохранения СССР Г.А. Митерева потребовал от нее как главного редактора «Бюллетеня экспериментальной биологии и медицины» уволить двух сотрудников-евреев, работавших в редакции журнала. Таинственно намекнув затем на некое принятое наверху постановление о сокращении евреев в руководстве медициной чуть ли не на 90 %, он пояснил: «Видите ли, Гитлер бросает листовки и указывает, что повсюду в СССР евреи. А это унижает культуру русского народа». В тот же день содержание этого странного разговора Штерн передала Ярославскому, который, засомневавшись по поводу существования подобной директивы, порекомендовал ей написать обо всем Сталину, что она и сделала.