Вениамин Цукерман - Люди и взрывы

• Название: Люди и взрывы
• Автор: Вениамин Цукерман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Когда 29 августа 1949 года мир облетело известие об успешном испытании в СССР атомной бомбы — испытании, которое вырвало у Соединенных Штатов монополию на самое грозное оружие современности,— корреспонденты западных газет, радио и телевидения терялись в догадках, как Советский Союз, только что перенесший самую разрушительную из войн, смог решить все проблемы, связанные с производством делящихся материалов и конструкцией бомбы. Это был подвиг нашего народа, его ученых, инженеров, рабочих.

Все, что написано в этой книге,— правда. Читателю может показаться, что некоторые факты и события граничат с вымыслом. Это не так.

Цукерман Вениамин Аронович (р. 1913), доктор технических наук, лауреат четырех Государственных и Ленинской премии, Герой Социалистического Труда. Работает в области физики ядерных взрывов.

Азарх Зинаида Матвеевна. Окончила Архитектурный институт. Работает совместно с мужем в области физики ядерных взрывов.

---

Вспоминая эти далекие годы, невольно думаешь — это было замечательной школой, которая многому научила нас.

Вскоре после войны в руки попали трофейные отчеты немцев из Keiser Wilgelm Hochschule (Высшая школа при университете имени кайзера Вильгельма). Аккуратные желтые папки, в верхнем правом углу надпись «ganz geheim». (Совершенно секретно.) А в конце текста перед подписью обязательное «Heil Hitler!». Любопытно, что немцы занялись рентгенографированием взрывных явлений и, в частности, моделей кумулятивных зарядов практически одновременно с Советским Союзом. Главным руководителем этих работ был некий Руди Шаль. Сразу после войны он перебрался в ФРГ, где опубликовал несколько работ по импульсной рентгенографии. Но ему, разумеется, не приходилось вырабатывать высокое напряжение вращением рукоятки электростатической машины, а диффузионные насосы для разборных рентгеновских трубок обогревались не щепками, а газовыми горелками или электричеством. Тем не менее я до сих пор с большим удовольствием вспоминаю эту трудную, но романтическую жизнь в Казани, новых друзей-физиков, новых знакомых, успехи и неудачи, словом, все то, что довелось пережить в этом древнем городе.

Ранней весной 1944 года мы вновь погрузили все наше оборудование в товарный вагон и вместе с семьями отправились домой, в Москву.

МОСКВА. 1944-1947 ГОДЫ

В столице мы сразу же приступили к монтажу и строительству установок для рентгенографирования явлений при взрыве. Помимо монтажа собственной аппаратуры я занялся организацией и монтажом подобных установок в двух московских институтах, проектирующих и изучающих различные боеприпасы. Во всех приборах этого поколения источником рентгеновских вспышек микросекундной длительности был тот же кенотрон с кратковременно перекаливаемым катодом.

Среди событий последних военных лет особенно запомнились три: смерть мамы, доклад на семинаре у П. Л. Капицы и награждение орденами и медалями большой группы научно-технических работников.

СЕМИНАР У П.Л.КАПИЦЫ

Доклад на семинаре у П. Л. Капицы неожиданно получился почти историческим. В то время знаменитые «капицинские среды» привлекали многочисленных физиков Москвы, Ленинграда и других городов. Программа семинара обычно включала два доклада, продолжительностью 45—50 минут каждый. 8 марта 1944 года первый доклад сделал Ю. Б. Харитон. Он был посвящен механизмам взрывных реакций. Второй — об импульсной рентгенографии взрыва — прочитал я. Председательствовал П. Л. Капица. Это было первое знакомство с Петром Леонидовичем. Произвели впечатление его инженерная хватка и высокий голос. Слово «конденсатор» он произносил на английский манер — «конденсор». В зале присутствовали известные физики — А. Ф. Иоффе, Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм, Н. Н. Семенов, Я. Б. Зельдович, С. И. Вавилов, И. В. Обреимов. Мой доклад вызвал большой интерес. Многие присутствующие в зале знали, что эта работа выдвинута на соискание Государственной (тогда Сталинской) премии. Сразу после доклада ко мне подошел Лев Давидович Ландау и поздравил с отличной работой. А. И. Шальников спросил: «Вы так лихо разъясняли ваши рентгеновские снимки взрывов, что показалось, вы в Москве стали лучше видеть. Это так?» — «Нет, Александр Иосифович, у пигментного ретинита нет „обратного хода". Просто я много раз демонстрировал эти рентгенограммы и привык к ним. Кроме того, у меня есть собственные „маленькие хитрости". Видите надрезы на краях рентгенограмм? Я хорошо ощущаю их кончиками пальцев. Это позволяет почти безошибочно „показывать" аудитории участки рентгенограмм, заслуживающие особого внимания».— «А работу вы сделали хорошую»,— заключил Шальников.

НЕ УМИРАЙ, МАМА!

Кто прочитает это, скорей матери ландыши принесите, Поздно — моей, принесите своей.

А. Вознесенский

Мама! Какое это ласковое и великое слово. Глубокую любовь и благодарность к ней хранит моя память. Я легко могу вызвать в сознании образ молодой красивой женщины. Стоит подойти к роялю и сыграть одну из украинских песен, а знала она их множество, как в воображении возникает шатенка с волнистыми волосами и добрым лицом. Мы знали по фотографиям, как хороша она была в молодости. Ей было только 34 года, когда от воспаления почек скончался наш отец. После его смерти многие добивались ее руки. Всем она отказывала, считая, что отчим в доме хуже, чем безотцовщина. Всю себя без остатка отдала детям.

У нее был отличный музыкальный слух, который мы с братом в известной степени унаследовали. Было еще немаловажное качество — память на музыку и стихи. Читала наизусть лермонтовские «Песню про купца Калашникова» и «Демона». Хорошо запоминала цифры и формулы. В Петербурге закончила Высшие женские курсы, превосходно знала геометрию, алгебру и тригонометрию. После смерти мужа работала и обеспечивала небольшую семью.

Первый инсульт случился до войны — в 1935 году. После него она перестала работать. Последний — в Москве, в ночь с 28 на 29 марта 1944 года. За несколько дней до этой даты я начал упорно думать, как получить не одиночный «кадр», а серию последовательных во времени рентгеновских снимков процесса взрыва. Думал упорно — днем и ночью: придумать что-либо новое можно только таким образом.

Около двух часов ночи пришло долгожданное озарение. Надо использовать детонирующий шнур как устройство, задающее временные интервалы между «кадрами». Тогда на одной рентгенограмме можно получить несколько «кадров».

Задача была почти решена, когда в соседней комнате раздался странный звук. Бросился туда. Мама лежала на полу у выключателя в двух метрах от своей кровати. Дыхания не было слышно. Неужели это конец? Мама, не умирай!

Сколько раз я корил себя. Собирался перенести выключатель к ее кровати. Работа небольшая, но так и не собрался ее выполнить. Да и во втором инсульте в Казани я также был виноват. Нашел тогда обрывок старого провода с шелковой изоляцией, который использовал для подключения электрической розетки к сети. Хорошо знал: старые провода ненадежны, при перегрузке могут вспыхнуть. Так и случилось. Огонь в одну минуту охватил весь провод. Пожар быстро потушили. Но мама испугалась, и к вечеру того же дня случился второй инсульт. А внимание? Как часто только после смерти самого близкого человека начинаем понимать, какую невосполнимую утрату мы понесли. Как мало мы для него сделали. Угрызения совести мучают потом всю жизнь, но приходят они слишком поздно. И снова мучаюсь сознанием, что в свое время не перенес выключатель к кровати... Всего несколько метров...

ПЕРВАЯ НАГРАДА

5 октября 1944 года в газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями большой группы научных и инженерно-технических работников, занимавшихся во время войны разработкой и исследованием различных боеприпасов. В списке награжденных оказалось несколько работников Академии наук. Ю. Б. Харитон был награжден орденом Красной Звезды, я — орденом «Знак Почета». Для обоих это были первые правительственные награды.

Главным событием 1945 года была, разумеется, наша победа над фашистской Германией. День Победы, как и первый день войны,— незабываем. С утра ходили слухи, что вечером 9 мая будет выступать Сталин. Я с Иринкой в 5 часов вечера отправился на Красную площадь. Она была до краев заполнена народом. Ощущение великого праздника и всеобщего ликования не проходило. Незнакомые люди плакали, смеялись, целовались... Грядущие дни казались светлыми и праздничными. Обсуждались ближайшие планы. Думалось: эта война последняя. Никто не знал, что в эти майские дни Соединенные Штаты готовили испытание сверхбомбы.

КОМАНДИРОВКА В ЛЕНИНГРАД

Спустя две недели после Праздника Победы мы с Зиной выехали в командировку в Ленинград в один из институтов стрелкового вооружения. Везли с собой винтовку образца 1891/1930 гг., десяток патронов, устройство для синхронизации. За двое суток из подсобных материалов собрали импульсную рентгеновскую установку, наладили синхронизацию. Доклад прошел хорошо. Умудрились снять не только пулю в свободном полете, но и получить эффектный снимок пули, пробивающей электролампу в момент, когда стекло не успело разлететься.

Ленинград все еще оставался военным городом. Идем по Невскому проспекту. На домах сохранились надписи: «При артобстреле ходить по этой стороне улицы опасно». Много почти полностью разрушенных зданий. У иных домов напрочь снесена одна из стен, а в комнатах сохранились предметы мирной жизни: стоит стол, кровать, раскрытое пианино, кое-где беспомощно болтается люстра. Страшно думать о судьбе хозяев таких квартир, где сейчас вольно гуляет ветер.

И в этом полуразрушенном городе неожиданная афиша — в филармонии в концертном исполнении дают «Пер-Гюнта» Грига. Григ — любимый композитор. Вечером мы с Зиной целиком захвачены музыкой, нас окружает фантастический мир дикой норвежской природы, волшебников и троллей. Но когда оркестр заиграл «Смерть Озе», воспоминания о недавней утрате вновь захлестнули меня. «Не могу больше слушать»,— шепнул я Зине, и мы тихо покинули зал, не дождавшись удивительной, волшебной, всегда волнующей песни Сольвейг... Белые ночи только начинались, и это усиливало настроение, созданное музыкой. На Аничковом мосту заканчивалась установка великолепных коней Клодта.