Юрий Акимов - От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в.

• Название: От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в.
• Автор: Юрий Акимов
• Издательство: Изд-во С.-Петербургского университета
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-288-03714-0

В книге, написанной на основе зарубежных архивных материалов, а также широкого круга опубликованных источников и научной литературы, рассматривается англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII — начале XVIII в. Особое внимание уделяется внешнеполитическому и дипломатическому аспектам борьбы двух держав, роли и месту их заморских владений в межгосударственных отношениях того времени, первым самостоятельным шагам английских и французских колоний на внешнеполитической арене.

Во втором издании существенно расширен раздел о правовом статусе колониальной экспансии, использовано большее количество архивных документов.

Для специалистов-историков и международников, студентов и преподавателей гуманитарных факультетов, всех, интересующихся историей колониальной Америки и международных отношений.

---

Колониальные владения Парижа представляли собой относительно более простую структуру.[196] Вплоть до начала XVIII в. на Североамериканском континенте существовала лишь одна французская колония — Новая Франция. Ее ядром являлись поселения долины реки Св. Лаврентия, региона, который в то время обычно называли Канадой. К нему примыкали Акадия и французские посты на Ньюфаундленде, представлявшие собой своего рода филиалы или «автономии» в составе Новой Франции (см. карту 1). В административном плане в различные периоды степень и форма их подчинения квебекским властям была неодинаковой, а значительные расстояния и отсутствие надежных коммуникаций подчас делали ее и вовсе призрачной.

Карта 1. Атлантический регион Канады (Акадия — Новая Шотландия)

В целом, интерес к колониальной экспансии в Северной Америке у французского правительства был невелик. Отдаленные земли, не производившие за исключением пушнины никаких ценных товаров, всегда находились у него даже не на втором, а, скорее, на третьем плане. Но заинтересованность французского общества в заморских делах также была весьма ограниченной и не шла ни в какое сравнение с той ситуацией, которая имела место по другую сторону Ла-Манша (лишь сравнительно небольшое число купцов и судовладельцев из западнофранцузских портов стремилось развивать торговлю с Канадой). В результате основной движущей силой французской экспансии оказалось все же абсолютистское государство, что, естественно, наложило на нее сильнейший отпечаток. Создание и расширение колониальной империи на Североамериканском континенте являлось прежде всего государственной политической акцией (еще раз подчеркнем — далеко не первостепенной важности), к которой добавились миссионерская деятельность и пушной промысел. В XVII в. французский абсолютизм находился на подъеме, и Ришелье и Людовик XIV могли позволить себе роскошь уделить внимание второстепенному сюжету.

Оставаясь на втором плане правительственной политики, Новая Франция тем не менее всегда находилась под достаточно жестким контролем со стороны государства, особенно усилившимся после 1663 г., когда в колонии впервые было введено прямое королевское управление (окончательно это произошло в 1674 г.). Все заморские владения Франции с этого времени находились в ведении морского министерства, возглавлявшегося государственным секретарем второй должности, отвечавшим также за королевский двор, столицу и духовенство (secretaire d'Etat, deusieme charge — maison du Roi, Paris, clerge, marine). В 1669-1683 гг. этот пост занимал Ж.-Б. Кольбер, преемником которого стал его сын маркиз де Сеньеле (1683-1690). В дальнейшем государственным секретарем второй должности был Луи Фелипо де Поншартрен (1690-1699), а затем его сын Жером Фелипо, граф де Поншартрен (1699-1715). В рамках морского министерства были сконцентрированы все рычаги управления колониями. С 1680 г. оно располагало собственными военными подразделениями, предназначенными для службы за пределами Франции, а в 1699 г. в его ведение были переданы все дела, относящиеся к заморской торговле. В то же время все важнейшие решения, касающиеся колоний, принимались непосредственно монархом (Генрихом IV, Людовиком XIV) или его первым министром (Ришелье, Мазарини). В отличие от своих соседей через Ла-Манш, французы при Старом Порядке никогда не рассматривали свои колонии как «империю» (и не употребляли этот термин). В то же время масштаб французской экспансии, притязания, выдвигавшиеся Парижем, сам дух колониальной политики абсолютизма свидетельствуют о том, что говорить о «Французской империи», хотя бы в политическом смысле, вполне возможно.[197] И не случайно Ф.Блюш, пишет, что хотя «Людовик XIV не намечал последовательного плана создания заморской империи, но список новых владений показывает: французские владения превосходят то, что они имели бы, если бы проводили меркантилистскую и прагматичную политику сиюминутной выгоды». Подводя итоги царствования Короля-Солнца, французский историк делает вывод: его войны «дали десять провинций и империю».[198]

Англичане, французы и колониальные реалии

Между владениями двух держав имелось множество других различий. Подданные двух держав по-разному реагировали на ту обстановку, с которой они сталкивались в Северной Америке, что, в свою очередь, отражалось на различных сторонах жизни их колоний.

Две империи заметно различались по своей хозяйственной структуре. Если оставить в стороне Ньюфаундленд и Гудзонов залив, представлявшие собой «монокультурные» регионы (в первом случае — рыболовецкий, во втором — мехоторговый), то можно констатировать, что и в английских и во французских владениях в том или ином виде развивалось сельское хозяйство, рыболовство, пушной промысел, лесная промышленность. Однако значение, которое придавалось каждой из этих отраслей в той или иной колонии, было неодинаковым. Так, если для жителей Канады, промысел трески имел второстепенное значение, то для Массачусетса с начала 1640-х годов он стал очень важной статьей доходов. Не случайно позолоченная треска висела в зале заседаний совета этой колонии, а ирокезы называли Новую Англию «Кипшон» (т.е. «Рыба»). Рыбаки из Бостона, Сейлема, Марблхеда и других селений регулярно совершали рейсы к отмелям, тянущимся вдоль восточного берега полуострова Новая Шотландия и считавшимися французскими владениями. Сушеная и соленая треска шла на экспорт в Европу и Вест-Индию. Уже в 1645 г. из Массачусетса было вывезено рыбы на 10 тыс. фунтов.[199]

Обратная ситуация сложилась с пушным промыслом. Для английских колонистов он долгое время представлял собой побочный вид деятельности. Лишь после завоевания Новых Нидерландов английские купцы включились в торговлю бобровыми шкурками, которую с 1620-х годов вели голландцы в форте Оранж. Переименованный в Олбани этот пункт стал центром английской мехоторговли, а позднее — одним из основных каналов, через который шла английская экспансия на запад и северо-запад в сторону французских владений. Помимо Олбани меха (оленьи шкуры) имели определенное значение только для экономики Южной Каролины. В Канаде, наоборот, добыча пушнины была одной из основных отраслей хозяйства, а меха являлись главной статьей экспорта этой колонии.

Англичане и французы неодинаково реагировали на те природные условия, с которыми им пришлось столкнуться в Новом Свете. Кстати, эти условия также были не совсем одинаковыми. Обосновавшись на Атлантическом побережье нынешних США, англичане получили в свое распоряжение земли, в целом хорошо подходящие для развития различных отраслей сельскохозяйственного производства, в то время как французам досталась долина реки Св. Лаврентия — регион с гораздо менее благоприятными природно-климатическими условиями. Вместе с тем продвижение английских поселенцев на запад почти повсеместно наталкивалось на горные хребты Аппалачей и Аллеган, миновать которые можно было только на юге (на границах с Флоридой) и в долине Гудзона, однако в первом случае это вело к конфликту с испанцами, во втором — с французами. В распоряжении французов, наоборот, оказались очень удобные водные пути, ведущие в глубь континента: река Св. Лаврентия и ее притоки, связанная с ней система Великих озер, а также бассейн Миссисипи, отделенный от них достаточно низким и легко проходимым водоразделом.

По-разному складывались отношения представителей двух держав с коренными жителями Северной Америки. В силу ряда причин английские колонисты испытывали большие трудности в налаживании связей с индейцами. Отношение к ним в Английской Америке было в лучшем случае настороженным, в худшем случае открыто враждебным. Даже такой покровитель аборигенов, как Роджер Уильямс, был убежден, что «все они чрезвычайно ненадежны и вероломны».[200] Вплоть до начала XVIII в. за крайне редким исключением англичане и жители их колоний не проявляли никакого интереса к обращению язычников в христианство. Хотя во многих английских колониальных хартиях и других официальных и пропагандистских документах того времени распространение истинной веры провозглашалось основной целью создания поселений в Новом Свете, провиденциализм, в целом характерный для английской колониальной экспансии и являвшийся одной из ее движущих сил, имел отношения к индейским землям, но не к индейским душам.

Такая ситуация была неразрывно связана с тем обстоятельством, что аборигены были просто не нужны англичанам (быть может, за исключением самых первых лет существования их поселений), но, напротив, являлись ненужной помехой для развития их переселенческих и плантационных колоний, и от этой помехи нужно было в той или иной форме избавиться. Под это был подведен соответствующий идеологический базис, в выработке которого приняли участие многие колониальные лидеры, а также ряд выдающихся мыслителей того времени. В результате, как честно признают современные англосаксонские специалисты, вся политика их соотечественников по отношению к коренным жителям Североамериканского континента сводилась к тому, чтобы «оттеснять индейцев или, где это было продиктовано обстоятельствами, уничтожать их».[201]