Фазил Юлдаш - Алпамыш

• Название: Алпамыш
• Автор: Фазил Юлдаш
• Издательство: Художественная литератур
• Жанр: Фольклор
• Год: 1949

Героическая поэма «Алпамыш» является одним из любимых и широко распространенных эпических произведений узбекского народа. В богатейшей сокровищнице творчества народов Советского Союза ей принадлежит такое же выдающееся и почетное место, как и «Давиду Сасунскому», «Витязю в тигровой шкуре», «Манасу», «Калевале» и другим эпическим произведениям, которыми гордятся наши народы.

---

Барчин-ай, дочери пришлого узбекского бая, никто из них не видел, хотя всю страну облетела слава о ее красоте. В ту пору была Ай-Барчин в расцвете зрелости своей девической, — плечи у нее были — пятнадцать аршин каждое! Молва о красавице-узбечке и до батыров калмыцких дошла. Собрались они — мечтают-гадают, как оно будет: то ли каждому в отдельности добиваться ее, то ли взять ее общей женою для всех? Долго совещались батыры, долго спорили, все никак решить не могли.

А старуха Сурхаиль-ведьма, — так называли ее, — мать семерых братьев-батыров, решила к шаху отправиться. Много ее сыновья шаху калмыцкому послужили, — не мог бы шах отказаться принять ее, не мог бы и в просьбе ей отказать.

Пришла старуха Сурхаиль к Тайча-хану и такое слово сказала:

— Семь батыров, шах, тебе я родила. —
Ведомы тебе их славные дела.
С просьбою к тебе я потому пришла,
Эта просьба так ничтожна, так мала!
Выслушать меня, великий шах, изволь, —
Разреши, мой шах, сходить мне в Чилбир-чоль.
Хочется мне тех узбеков повидать.
Почему бы мне досуг не скоротать?
Очень, говорят, у них богата знать.
Как они живут, мне хочется узнать,
В чем хвалить их нужно, в чем их осуждать,
Преданы ль тебе — хочу их испытать.
Если б разрешенье ты изволил дать,
Я бы к ним пошла по бедности своей.
Милости такой я вправе ожидать.
Семерых родив батыров-сыновей,
Никому бы я не причинила зла,
Если бы себе с приезжих дань взяла:
Люди говорят — нет их стадам числа.
Собирает мед с любых цветов пчела.
Я бы шаху тоже пользу принесла:
Разговор с одним, с другим бы завела, —
Что в душе таят, я б выведать могла:
Похвала тебе иль, может быть, хула…
Я бы к ним, султан мой, не одна пошла, —
Трех бы, четырех других старух взяла.
Сердца моего кому поведать боль?
Разреши, мой шах, сходить мне в Чилбир-чоль!

Калмыцкий шах позволил баям-пришельцам жить, как они хотят. Но даже сам шах опасался зловредной старухи Сурхаиль и ее могучих сыновей. Поневоле пришлось ему дать ей разрешение.

«Теперь — что хочу, то — получу!» — подумала коварная старуха. Домой вернувшись, взяла она с собой девять от нее зависимых старух-родственниц, и отправились они вдесятером в путь. Идут за ней девять согбенных старух-побирух.

Младший сын Сурхаиль — батыр Караджан с тринадцатью своими махрамами в это время коней пас. Видит он — мать его в степь Чилбир идет, девять старух за собой ведет. Подумал Караджан: «Что за пронырливая такая старуха, ноги бы ей поломать! Пойдет в степь Чилбир, нас объявит опорой своей, болтать станет, наговорит вздора всякого, — обидит людей приезжих, — пропасть бы ей! Как-никак на чужбине они! Э, нечестивицы, старухи-паршивицы! Что им в байском становище делать? И нам — срам, и сам шах возмутится — скажет: „Силой выродков ее дорожа, напрасно пустил я старуху к баям-пришельцам. Испортила мне все дело ведьма эта!“».

Подошел Караджан к матери — и, доброго ей пути пожелав, так сказал:

— Быть живой, богатой дай тебе господь!
Множество халатов дай тебе господь!
Сыном быть брюхатой дай тебе господь!
Девять верных спутниц в путь с тобой идут, —
С первой до десятой — дай вам всем господь
Доброго пути, куда б вам ни итти!
Мать моя, скажи, далеко ль ты идешь?
Старые свои зачем ты ноги бьешь?
Слово Караджана выслушать изволь:
Может быть, домойте пути ты повернешь?
Нечего тебе таскаться в Чилбир-чоль!
Много разных слов тебе сказать могу,
Только от греха язык уберегу.
Лишними словами я пренебрегу,
Слово я хочу хорошее сказать, —
Матери своей скажу, а не врагу.
Сыну своему такую речь прости,
Только разговор за шутку не сочти:
В Чилбир-чоль к узбекам что тебе плестись?
На подарки баев пришлых не польстись, —
С этого пути домой повороти.
Говорю тебе и этим девяти:
Нечего, старуха, голову ломать.
Я тебя ведь знаю — ты коварна, мать, —
Что-нибудь привыкла ты злоумышлять.
Пришлых этих баев ты не трогай, мать, —
Незачем у них тревогу поднимать.
Возвратись домой своей дорогой, мать!
Ты стара — и смерть уж на пути к тебе, —
Думай о загробной ты своей судьбе!

Эти слова услыхав, видя, что сердит Караджан, нрав его зная, Сурхаиль-ведьма такое слово ему сказала:

— Э, не горячись напрасно, мой сынок!
Если прогуляюсь — не лишусь я ног.
Девушки у них прекрасны, мой сынок:
Зятем я тебя в узбекский дом введу.
Сговорив невесту, ей надев платок,
Я благополучно и домой приду…
Ты меня с пути, сынок мой, не сбивай.
Высмотрю, узнаю, кто первейший бай,
Первую у них красавицу найду,
Вызнаю, свободна ль, нрав каков у ней, —
Сделаю невестой и женой твоей!
Если сговорюсь, то жди, сынок, вестей.
Породнимся с ними, наплодишь детей. —
Все-таки утеха старости моей!
Ведь не век тебе с махрамами бродить, —
Холостым живешь — пора тебя женить.
Поспешив меня в злокознях обвинить,
Счастья своего чуть не порвал ты нить.
Если хочешь знать, — иду я для тебя.
Младшенького сына горячо любя,
Я ведь ни о чем не думала плохом, —
Душу я свою не отягчу грехом!
Я тебя мечтала сделать женихом, —
Я ведь мать твоя, хочу тебе добра!
Как-никак, и вправду, я уже стара,
А тебе жениться, мой сынок, пора:
Хочется мне видеть внуков у шатра!
В жены я тебе хочу узбечку взять,
Чтобы красотой была тебе подстать.
В знатный дом узбекский ты войдешь как зять, —
Погляжу, как будешь радостью сиять
Рядом с молодой, прищурясь, мой сынок!
Брось-ка холостую дурость, мой сынок!

Эти слова услыхав, очень обрадовался Караджан, — сказал матери:

— Э, мать, если такое в сердце твоем, желаю тебе удачи! Приходи, дай знать. Здесь буду дожидаться.

Получив согласие сына, довольная старуха в степь Чилбир побрела своим путем.

Сурхаиль пошла веселей.
Хоть немало лет было ей,
Славилась ходьбою своей!
Ведь недаром был о ней слух,
Среди всех калмыцких старух,
Среди свах и средь повитух:
Говорили: нечистый в ней дух!
Ведьмою старуха слыла —
Столь была коварна и зла.
Девять ее спутниц-старух,
Родственниц ее, побирух,
Вслед за ней бегут во весь дух,
А никак за ней не поспеть.
Хоть бы ей скорей околеть!
А она любопытства полна,
Жадности, бесстыдства полна.
«Баи-бии, — мыслит она,—
Кто такие? — мыслит она,—
Хоть чужие, — мыслит она, —
А сосватаю бека их дочь!»
Их приданое числит она.
Все пронюхать успела и тут!..
Чуть живые старухи бредут —
Замертво сейчас упадут.
Не догнать Сурхаиль, — отстают,
Всячески хулят Сурхаиль:
«Не шайтан ли ей дал этот рост?
Если справить халат Сурхаиль,
Сколько же наткать и напрясть?
Бязи надо сорок кары.
Чтобы ей, коварной, пропасть!..»
К баю в гости спеша, к Байсары,
Сурхаиль, как верблюд-скороход,
Все уходит вперед и вперед.
Ноги у лукавой быстры,
Мысли у коварной хитры, —
Хочет Караджана женить,
С баями себя породнить.
Где же та юрта Байсары?..
А старухам ее невдомек,
Что у ней, коварной, в душе,
Завязала зачем в узелок
Новенький зеленый платок…

Чуть бредут старухи… Ведьма Сурхаиль
Далеко ушла — метет подолом пыль, —
Спутницам своим она и не видна!
Наконец перед нею озеро Айна.
Так пришла в кочевье байское она.
Спрашивает: «Где живет ваш главный бай?» —
Указали ей жилище Байсары.
Думает: «Богат, однако, Байсары!»
Девять было злых собак у Байсары.
Долговязую такую увидав,
Поднимают псы свирепый, громкий лай,
Как на зверя, мчатся на нее стремглав,
Тесно окружают — и бросают в грязь,
Словно меж собой заране сговорясь,
Рвут ее на части, кто во что вцепясь:
В руки, в ноги, в грудь и в зад, ворча и злясь,
В клочья разрывают и рубахи бязь!
Что старухе делать, если не реветь?
И ревет она, как раненый медведь!
Вовсе потеряла голову она.
Шаровары в клочья, грудь обнажена,
Выпав из одежд, — вся голая она!
А собаки рвут ее и так и сяк.
Раз она попала в круг таких собак,
Что ей остается, если не реветь?
И ревет она, как раненый медведь!
Долго так она ревела, но, увы,—
Нет людей на помощь, словно все мертвы.
Или у пришельцев нравы таковы?
Как жестокосердны, как они черствы,—
Не идут на крик беспомощной вдовы!
Осень подошла — не вянут ли цветы?
Смерть пришла — всю допил чашу жизни ты!..
Псы ее терзали, яростно рыча,
А она лежала, в ужасе крича,
Еле теплилась ее души свеча…
Вышла из юрты хозяйка-байвуча,
Слышит вздохи, стоны: «Прочь!.. Подите прочь!..»
Сильно удивясь, она спешит помочь.
Меж собак старуху увидав тогда,
Закричала: «Ой, тяжелая беда!»
Впору умереть старухе от стыда:
Очень уж была вся голая!.. Беда!..

Побивши как следует собак, осведомившись у старухи о ее состоянии, вернулась хозяйка в юрту, взяла новую женскую одежду, дала старухе переодеться, — сердце старушечье радуя, повела ее с почетом в юрту. Ай-Барчин с девушками своими в юрте сидела, — старуху увидав, подумала: