Иван Сабило - Крупным планом, 2006[роман-дневник]

• Название: Крупным планом, 2006[роман-дневник]
• Автор: Иван Сабило
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013

---

— Наш парламент имеет прочные связи с парламентами более чем 150 стран. У нас на учёте каждая неблагополучная семья. За ними закреплены специалисты. Есть центры, где старики и дети могут жить до переселения их в интернаты и детские дома. Когда были морозы, мы поместили детей и стариков-одиночек в эти центры. В 2004 году у нас не было ни одного преступления, связанного с правонарушениями в отношении детей. По окончании средней школы до 90 % выпускников поступают в вузы. Наши дети учатся как в Беларуси, так и в России. В параолимпийских играх наши спортсмены в составе сборной Беларуси завоевали львиную долю медалей. Мы идём своим путём к процветанию нашей страны и не особенно обращаем внимание на крики наших недругов и злопыхателей. Мы помним поговорку боксёров: не смотри по сторонам, а то пропустишь самое главное!..

Николаю Ивановичу я вручил обращение, подписанное Михалковым, для передачи Президенту Лукашенко.

Вслед за ним начал своё выступление первый секретарь СП Беларуси Анатолий Юрьевич Аврутин. Волнуется, несколько рассеян. Но сказал о необходимости расширения связей писателей России и Беларуси, предложил наладить более тесное сотрудничество в журнально-издательском деле. Хотя он, являясь главным редактором популярного журнала «Новая Немига литературная», как раз немало делает в этом плане.

Потом началось знакомство с городом. В музыкальном училище имени Огин- ского мы пришли в восторг от обилия юных одухотворённых лиц. Слушали вокалистов, хор, симфонический оркестр. После детского концерта возложили цветы к памятнику композитору Огинскому (по-белорусски — М!хал Клеофас Агшсю). Директор училища Григорий Сорока рассказал о родовом имении белорусских князей-графов Огинских здесь, под Молодечно. Европейски образованный, от природы умный граф Михал Огинский рано проявил себя на дипломатической и государственной службе. А музыкальное дарование и занятия музыкой под руководством талантливого композитора Осипа Козловского, написавшего российский гимн «Гром победы, раздавайся!», привели к тому, что он стал сочинителем многих музыкальных произведений — более двадцати полонезов и оперы о Наполеоне «Зелида и Валькур, или Бонапарт в Каире». Огинский был сенатором, дипломатом, участником белорусско-польского восстания, которым руководил другой выдающийся белорус — Тадеуш Костюшко. Встречался с Наполеоном, вёл переговоры с ним о восстановлении Великого Княжества Литовского, но безуспешно. На дело восстания он потратил состояние не только своё, но и жены Изабеллы, чего она ему простить не смогла. После тяжёлого ранения Тадеуша Костюшко восстание провалилось.

В 18G1 году Огинский принимает присягу на верность Российскому императору и занимает высокие государственные должности. Но вскоре возвращается в Беларусь. Около двадцати лет он прожил в родном имении в Залесье, возле Сморгони, где выстроил изумительный по архитектурным достоинствам дворец, куда приезжали именитые гости из Петербурга, Витебска, Гродно и других городов. Здесь он давал концерты, здесь написал свой самый знаменитый полонез «Прощание с родиной». Казалось бы, живи и радуйся жизни, успешному музыкальному творчеству. Однако тяжёлая болезнь вынудила его переехать в Италию, где он и скончался в 1833 году в окружении жены-итальянки и четверых детей. Одна из «правд» о его смерти гласит, что родные, войдя к нему в спальню, увидели торчавший из его груди кинжал.

В Беларуси — куда ни пойди — наряду с новым и современным увидишь древнее, наряду с весёлым и жизнерадостным встретишь трагическое.

После памятника Огинскому — мемориальный комплекс «Шталаг 342» — фашистский концентрационный лагерь, здесь погибло более тридцати тысяч узников. У каменной стены с выступающими из неё концами деревянных балок и колючей проволокой в бетонных нишах состоялся городской митинг, посвящённый Международному дню освобождения узников фашистских концлагерей. Выступают бывшие узники, дети войны. Не скрывают слёз. Пошёл снег пополам с дождём. Предоставили слово мне. Я говорил коротко, только то, что моя тётя, родная сестра моей мамы Любовь Николаевна Бортник, тоже погибла в концлагере, в Освенциме, в 43-м году. Ей было двадцать лет. Много пожилых людей, но ещё больше детей. Не расходятся.

Мы посетили также мебельную фабрику и восхитились не только культурой производства, но и красотой продукции, которую она производит: это уже не только мебель, это искусство.

На обратном пути в Минск, на вокзал, нам показали грандиозный памятный комплекс — «Линию Сталина», возведённую ещё в тридцатые годы на тогдашней границе с буржуазной Польшей. Граница была настолько близко к Минску, что столицей Беларуси хотели сделать Могилёв. «Линия» протянулась на несколько тысяч километров с севера на юг, и большая, наиболее укреплённая часть её проходила по белорусской земле. Но возвращение Беларуси и Украине отнятых ранее Польшей западных земель привело к тому, что Могилёв не стал столицей (хотя ох как украсил бы столицу Днепр!) и «Линия Сталина», в отличие, скажем, от «Линии Маннергейма», которую финны использовали на всю мощь в войне против Советского Союза, нам не пригодилась.

Нынешняя «Линия» восстановлена несколько лет назад по предложению Президента Лукашенко и воинов-афганцев. Мы увидели могучую для той поры оборонительную систему с брустверами, ломаными траншеями, бетонированными дотами с пушками и пулемётами под бронированными колпаками, напоминающими башни танков. В дотах — макеты советских воинов, одетых по форме: заряжающие, наводчики, стрелки. Взгляд их устремлён за амбразуру — не появился ли враг? Особый интерес вызвала у нас экспозиция современной военной техники — самолёты, вертолёты, самоходные орудия и прочий стальной арсенал.

Ходим мы не группой, а по одному, лишь изредка собираясь вместе. Николай Чергинец — впереди, что-то поясняет сотруднику «Линии», Иван Голубничий — справа, фотографирует амбразуру. Анатолий Аврутин как поршень продвигается по траншее, и на лице его полное удовлетворение оттого, что он помещается в ней, — значит, примерился, как бы он здесь отражал атаки фашистов. Рядом со мной большой, грузный человек в бархатной куртке и узкополой серой шляпе. Я почему-то назвал его мысленно Мэром. Что-то бормочет себе под нос, чем-то недоволен. Наш экскурсовод Наденька одета по-военному: шинель, пилотка, гимнастёрка, сапоги — всё ладно пригнанное по её стройной фигуре. Я спросил у неё, возможно ли сейчас применение этой техники в случае необходимости.

— Ну, если только для партизан, то почему бы и нет! — сказала она, и было непонятно, всерьёз она это говорит или шутит.

— Как бы не пришлось отдавать полякам то, что у них оторвали, — негромко и будто возражая ей, произнёс Мэр.

— Что Вы имеете в виду? — спросила Наденька.

— Ну, воспользовались тем, что Г итлер напал на Польшу, он с той стороны стал рвать её, а мы — с этой.

— Вы — поляк? — спросила Наденька.

— В какой-то степени, — кивнул он.

— Тогда я Вам сочувствую, — сказала она, и я не понял, сочувствует она тому, что он только частично поляк, или тому, что у него неправильное представление о тех исторических событиях.

12 апреля. Москва. Проснулся утром в хорошем настроении — с чувством Родины в душе. К тому же вспомнил, что в этот день ровно 45 лет назад красивого русского человека Юрия Алексеевича Гагарина поместили в космический корабль и отправили в такие выси, где до него ещё никто не бывал. Меня это известие застало в ЗАГСе Петроградского района Ленинграда, куда мы пришли с девушкой

Тамарой, чтобы подать заявление на вступление в брак. Там было несколько пар, мы заняли очередь. Инициатива предстоящего события исходила от Тамары, она же активно принялась готовить меня к свадьбе — возила к портнихе, где шилось её свадебное платье, знакомила со своими родственниками, представляя меня своим женихом, предлагала уже сейчас переселиться к ней, чтобы вместе ждать торжественного дня. Она намеревалась попросить служащих ЗАГСа назначить регистрацию на 22 апреля — день моего рождения — и была убеждена, что так и будет.

Я не возражал, хотя изредка доставал свой паспорт, открывал страничку «семейное положение» и, любуясь её девственной чистотой, представлял себе, как энергичная женская рука сотрудницы ЗАГСа привычно бахнет на неё фиолетовый брачный штамп. И понимал, что дело не в штампе, а в моих недостаточно сильных чувствах к Тамаре. Она мне нравилась — улыбкой, стройной фигурой, порывистым и независимым характером, но она была старше меня на четыре года, и мне казалось, что это очень много — мне ещё только двадцать, а ей уже двадцать пятый. Познакомились мы с нею во Дворце культуры связи, на поэтическом вечере. Я тогда писал стихи, и в тот день наше литературное объединение «Голос юности» выступало перед читателями именно там. Народу в зале было немного, и я со сцены видел черноволосую хрупкую девушку, сидевшую отдельно от всех и энергично хлопавшую в ладоши после каждого стихотворения.