Кирилл Левин - Солдаты вышли из окопов…

• Название: Солдаты вышли из окопов…
• Автор: Кирилл Левин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1974

В этом повествовании, названном автором романом-хроникой, на большом историческом, документальном материале раскрывается вся гнилость и обреченность самодержавного строя в России и его основной опоры — царской армии — в период первой мировой войны.

Автору, свидетелю и участнику многих из описываемых событий, с большой убедительностью удается показать разложение правящей верхушки, бездарность царских генералов, бессмысленную муштру и издевательства над солдатами — все то, что заставляло лучших представителей армии встать на путь революции и под руководством партии Ленина свергнуть ненавистный помещичье-буржуазный режим.

---

— Царица небесная! Да ведь это ж Манюшку взяли из нашего цеху!.. Мужики, что же вы смотрите? Не давайте ее!

Толпа надвинулась теснее, и городовые вынули револьверы. Подпоручик Руткевич, проходивший мимо ворот со своей ротой, бросился к рабочим.

— Марш отсюда, хамье! — крикнул он и ножнами шашки толкнул одного фабричного. — Стрелять прикажу!

Люди неохотно отступили. Городовые быстро уводили арестованных. Солдаты, опустив глаза, проходили с мрачными лицами. Разговоры в их рядах затихли. День был пасмурный. Стал накрапывать скучный, осенний дождь.

9

Казармы помещались на краю города и выходили на большой пустырь, где часто проводились военные занятия. Дальше тянулись холмистые поля, вдали темнел лес. Случалось, что солдаты забирались далеко — к лесным полянкам, таким диким и нетронутым, что не хотелось даже думать, что в трех-четырех верстах отсюда лежит грязный, запущенный город с немощеными улицами, без водопровода, с лучшим зданием — тюрьмой.

Карцев сделался хорошим солдатом. Он метко стрелял, научился работать на брусьях и турнике, усвоил правила строя. Поглядывая на его складную, крепкую фигуру, Васильев говорил зауряд-прапорщику Смирнову:

— Как жаль, Егор Иванович, что Карцев политически неблагонадежный. Какой бы из него толковый унтер-офицер вышел!

Но вряд ли хотелось Карцеву стать унтер-офицером. Ему было тринадцать лет, когда в Одессе разыгрались события тысяча девятьсот пятого года. Митя бегал вместе с товарищами в порт смотреть на грозные орудия «Потемкина» и даже пытался пробраться на славный броненосец, видел тело убитого матроса Вакулинчука, лежавшее на набережной в открытой палатке, с зажженными у головы свечами, читал надпись, что Вакулинчук убит за то, что не хотел есть борщ с червями. Затем ходил на Бугаевку и Нежинскую улицу, где два дома носили следы снарядов, выпущенных революционным броненосцем. Как-то Мите все-таки удалось вместе с рыбаками пробраться к борту «Потемкина», и он с восторгом глядел на дула двенадцатидюймовых орудий. Плакал от злости и обиды, когда броненосец ушел из Одессы, не перебив городовых и околоточных. А Митя и боялся и ненавидел их. Тогда же у ребят появилась игра, изображавшая, как «Потемкин» разрушает снарядами полицейские участки и оттуда, словно черные тараканы, расползаются в страхе полицейские. Игру придумал Митя и был самым заядлым ее участником. Но он не только играл «в революцию», а с большим гневом в сердце помогал рабочим строить на улицах баррикады, таскал туда в карманах коробки с револьверными патронами. Когда однажды к их квартиранту пришли с обыском, тот успел передать мальчику револьвер и пачку листовок. Митя хорошо знал, что, если все это у него найдут, беда будет. И, не решаясь на глазах городовых выйти из дому, сидел, затаившись, в кухне, пока длился обыск. Квартиранта увели, но к утру отпустили, и Митя, гордый от счастья, вернул ему боевое оружие. Вскоре Митя поступил на завод, участвовал в демонстрациях, подпольных собраниях, забастовках…

Друживший с Карцевым солдат Самохин был полной ему противоположностью. Царь для него как икона: он не смел размышлять, плох иль хорош царь, а просто принимал его как нечто незыблемое и священное. Шел Самохин по жизни узенькой тропинкой, не думая, что могут быть иные, лучшие пути, безропотно переносил солдатские невзгоды и только старался как можно реже попадаться на глаза начальству. Его то и дело пинали, бивал его под злую руку и взводный, а он, моргая, тянулся и не возмущался, считал все это обычным явлением. И когда Карцев ругал его за такую собачью покорность, он только тяжело вздыхал.

Ходили на занятия и новые вольноопределяющиеся — Петров и Сергеев. Офицеры говорили с ними на «вы», дежурить на кухню их не посылали. Петров по-прежнему жил в казарме и с каждым днем все больше и больше сближался с солдатами, а Сергеев носил гимнастерку из японского хаки, роскошные сапоги, жил на вольной квартире, с нижними чинами разговаривал высокомерно, и солдаты не любили его, считали чужаком. Юла Комаров попытался было подмазаться к Сергееву, предложил ему чистить сапоги, следить за его винтовкой. Филиппов, узнав об этом, рассердился.

— Шпана! — с презрением сказал он. — В денщики ладишься?

— А ты не лезь, — озлился Комаров. — Он не такой, как мы. Он барин. Почему не услужить? Он заплатит.

— Да ты любому готов зад лизать! За сколько подрядился, июда? Говори!

Комаров обиженно промолчал. Почему придирается к нему Филиппов? Солдаты бывают разные. Вот Павлов, например, из их роты: получает пятнадцать рублей в месяц из дому и, кроме того, посылки; куда ему деньги девать? Взводный здоровается с ним за руку, по воскресеньям они вместе выпивают, всякая ему поблажка от начальства. А вот его, Комарова, суют во все дырки, помыкают им как хотят, потому что у него, кроме казенного полтинника, нет ни копейки. А с деньгами, известно, везде хорошо, даже на царской службе. Сколько раз он видел, как Павлов жрал сало, копченую колбасу и хоть бы кого-нибудь угостил!.. Нет, разные бывают солдаты. Нельзя их всех мерять одним аршином!

Он побежал в первый взвод к Черницкому раздобыть курева. Закурил, пошел по казарме. Все чем-то заняты. Одни чинят одежду, другие играют в шашки, третьи строчат письма домой. Только ему, Комарову, некому писать. Он — бобыль. Земли у него нет, нет и дома. Был пастухом, батрачил, служил половым в рязанском трактире. Там хозяин смертным боем избил его за разбитый графин с водкой, вытолкнул с крыльца, сломал ребро. Он пять дней шел в Москву, не мог там устроиться и два месяца прожил на Хитровке. Что и говорить: не везло в жизни! И солдатчина ничего не изменила. Никто его тут не уважает, отделенный, как бы шутя, дает ему затрещины. А попробуй обидеться на начальство!.. Да, собачья жизнь… Он с завистью смотрит на Загибина — сытого, хорошо одетого в собственную одежду и сапоги, белолицего солдата с низкими «николаевскими» височками. Загибин — солидный человек, бывший лакей из «Метрополя», знаменитого московского ресторана. Он запросто заходит к Смирнову, ухаживает за его дочкой Сонечкой. Смирнов благосклонно относится к Загибину, знает, что у того есть деньги, дорогие вещи. Вот они какие дела…

В воскресенье многих солдат отпускали в город. Отправились погулять и Карцев с Черницким. Вид у них был опрятный, хотя и не щеголеватый: казенная, хорошо заправленная одежда, кургузые бескозырки. Прошлись по широкой Московской улице — главной в городе, на ней магазины с зеркальными окнами, несколько каменных домов. Завернули на Соборную площадь. Перед собором торчал городовой, похожий на Тараса Бульбу, с длинными усами. Только что закончилась служба, и на соборную паперть начали выползать купцы, чиновники, расфуфыренные дамочки; выходил из церкви, крестясь, и мелкий люд, убаюканный молитвенными песнопениями. Нищие протягивали руки, просили подаяние. Им бросали копейки. Появился поручик Жогин — «самоварчик», как его прозвали в полку за округлую фигуру на коротких ножках. Солдаты, да и все в городе знали, что он ищет в купеческих домах богатую невесту и поэтому каждое воскресенье непременно шествует в собор, надев парадный мундир с орденом Станислава в петлице. Карцев и Черницкий козырнули Жогину. Тот, не ответив на приветствие, прошел мимо. Черницкий усмехнулся, вздохнул:

— О-хо-хо!.. Как трудно иногда человеку быть человеком!

Они вышли к речке Гуслянке. На поляне шла торговля, завывала шарманка, толпились люди. Навстречу попалась девушка с тяжелой корзинкой.

— Тоня, здравствуй! — весело поздоровался Черницкий и протянул руку.

Девушка улыбнулась, поставила корзинку на землю. Прядь светлых, вьющихся волос упала на лоб.

— Познакомься: это Карцев, мой товарищ, хороший парень. Люби его, как меня.

— Мало ему тогда достанется, — засмеялась Тоня. — Ну, прощайте, некогда мне.

Черницкий поднял ее корзинку.

— Мы проводим тебя, — сказал он.

Они шли рядом — два солдата и девушка. Тоня задумалась и не слушала веселой болтовни Черницкого.

— О чем вы грустите? — участливо спросил Карцев.

Она испуганно посмотрела на него:

— Так… Ничего.

И вдруг чему-то улыбнулась. Карцев отметил, какие у нее живые глаза, хорошая улыбка.

Когда прощались, он крепко сжал ее руку:

— Всего вам доброго. Буду рад встретиться с вами.

— Спасибо.

Тоня, подхватив корзину, скрылась в калитке.

— Кто она? — спросил Карцев.

— Горничная у командира полка. Хорошая, серьезная девушка, и должен тебе сказать…

Черницкий запнулся, толкнул Карцева в бок, и они, вытянувшись, отдали честь поручику — заведующему солдатской библиотекой. Поручик внимательно посмотрел на Карцева:

— Читатель Горького? — И, внушительно подняв палец, добавил: — Помню, помню тебя…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ