Игорь Росоховатский - Гость

• Название: Гость
• Автор: Игорь Росоховатский
• Жанр: Научная Фантастика

---

Почти не сознавая, что делает, брат Лободы молниеносным движением нагнулся, схватил с дорожки обломок кирпича и нанес удар. Кладовщик, сомневаясь в сокрушительности удара брата, всадил под лопатку Седых большой складной нож - тот, что нашли у Лободы при обыске.

Убийцы не могли оставить труп на огороде из-за близости склада. Они вынесли его на улицу и понесли в поле. Улица была пустынна. Проходили мимо дома Гомозова. Лобода взглянул на темные окна, и лютая всепожирающая злоба захлестнула его. "Тогда не удалось посадить тебя за решетку, теперь не выкрутишься!" Злоба душила его. "Ты грозился нас посадить, так получай, гад!" - думал он, затаскивая труп милиционера на огород Гомозова.

Юрий знал, что именно так все и было. Однако то, что произошло, казалось каким-то нереальным, невсамделишным, как дурной сон. Убийцы оказались самыми обыкновенными людьми, без выраженных отклонений в деятельности мозга. И работали они, как свидетельствовали в отделе кадров, неплохо, получали премии...

Погрузившись в свои мысли, Юрий не заметил, как увели Лободу и он остался в кабинете вдвоем с майором. Ему казалось, что это его только что ударили камнем по затылку, что это в него, разрывая внутренности невыносимой болью, всадили нож. Ненависть, какой он еще никогда не испытывал, не втиснутая в расчеты и формулы, поднималась из глубины его сознания, отравляла все его мысли, окрашивала их в кровавый цвет. И он не пытался остановить ее, ибо ему обязательно и срочно, сию же минуту нужно было понять нечто очень важное, без чего он не сможет оставаться самим собою. Он еще больше растравлял себя мучительными вопросами, усугублял свою муку и свое отвращение.

И когда он довел себя до неистовства, до отчаяния, уже на самом краю пропасти он вонзил в свое сознание, как нож, еще один вопрос: "А если бы на месте Лободы были люди, которых я знаю, - Михаил Дмитриевич, Сергей Павлович, вот этот майор, лейтенант? А если бы - Аля?"

И сразу со всей ясностью он понял: ни Аля, ни один из знакомых ему людей не могли оказаться на месте Лободы. В них не было ослепляющей злобы, хищной жестокости, никто из них не смог бы переступить черту, отделяющую человека от зверя.

Наконец-то Юрий сумел вздохнуть. В кровавой тьме, бушевавшей в его сознании, появились светлые голубоватые полыньи остужающей воды. И так же быстро, как раньше, он стал задавать себе новые вопросы. Он снова вспомнил виноватые слова майора, обращенные к вдове, и подумал об удивительном чувстве, которое называют состраданием, о восприятии чужой боли как своей. Снова и снова он вспоминал Алю с ее подозрениями и заботами, с ее тревогами и неразумно-беззаветной любовью...

Вместе с майором Юрий сел в машину, чтобы вернуться в больницу. Он знал, что спасти майора уже нельзя, но, может быть, если посев грибков, оставленный им в лаборатории больницы, уже созрел, он сумеет спасти город от эпидемии, поможет десяткам людей излечиться от странной болезни, в возникновении которой по случайному стечению обстоятельств могут подозревать его.

Навстречу машине спешили деревья и дома, троллейбусы и прохожие на тротуарах. А где-то шла на работу или возвращалась домой молодая женщина, не подозревающая, что светом ее любви сейчас спасаются тысячи и тысячи человеческих жизней.

- Итак, вы пришли к выводу, что кое-чему научились? - спросил Сергей Павлович.

Юрий молчал, словно не слыша его вопроса. Он вспомнил тысячи книг, прочитанных в библиотеке, куда он забрался самовольно, и взятых для него Алей, Сергеем Павловичем. Он сравнивал прочитанное с пережитым и думал, что если пережить все описанное в книгах, то, может быть, удастся сделать безошибочные выводы.

Он думал:

"Люди беспомощны прежде всего потому, что всегда зависят от обстоятельств. Такими их создала природа - и это первое и важнейшее обстоятельство. Природа, наделив их организмы довольно жесткой структурой, что обеспечивает относительную независимость от условий внешнего мира, в то же время оставила им некоторую возможность свободного маневрирования, но в ограниченных рамках: немножко в одну сторону, чуть-чуть в другую. Эта свобода организма регулируется состоянием его внутренней среды - человек может не есть, не дышать, находиться в жаре или в холоде, но до обозначенных пределов. Это сказывается на его замыслах и желаниях. Выход из установленных природой рамок наказывается смертью, причём смерть одной особи или смерть миллиарда - не имеет значения. Некоторое значение имеет лишь судьба вида".

"Но даже в этих условиях они бывают очень разными. "Ему нет места на Земле", - говорит один. "Мудрость и добро неразлучны", - утверждает другой. Они создали меня, отдавая мне все свои достоинства и защищая от недостатков, воплощая во мне свои мечты о могуществе. Буду ли я таким, как они задумали, хочу ли стать таким? А каким я был в самом начале?"

Он вспомнил свое рождение. С чего оно началось? С какого момента начал осознавать себя? Была теплая уютная тьма... Боль... Да, он почувствовал боль! Кажется, все начиналось с нее. Впрочем, был еще холод. Боль и холод... Или - холод и боль? Желание избежать их, укрыть себя. Он стал искать средства защиты...

Нет, не так! Все это пришло потом, а вначале была дрема в теплой тьме, ленивое блаженство. Ничто не мерцало, не кололо, не болело, не радовало, не тревожило, не возмущало, не возносило, не опускало... Он ощущал себя как ничто и нечто одновременно, замкнутое на самое себя, растворенное в себе, расплавленное и распластанное во всем, что могло случиться, покоящееся и плавающее в своей дремлющей мощи, о которой он ничего не знал. Он ощущал только себя - свои взаимодействующие в полной тьме атомы и молекулы.

С тех пор он много раз терял и находил себя. Он открывал дверь в мир, впуская тревогу и боль, радость и удовольствие, печаль и нежность. Мир принял его, ибо он сам стал частью мира.

Задумавшись, Юрий машинально протянул руку Сергею Павловичу. Тот пожал ее, с недоумением глядя на него. Юрий спохватился, быстро проговорил:

- Большое вам спасибо. Наше знакомство было приятным и полезным. А теперь извините - меня ждут дела.

- Когда мы опять увидимся? - спросил Сергей Павлович.

- Я извещу вас.

Быстрыми шагами он вышел из Института философии и, не оглядываясь, пошел по Зеленой улице. Он знал, что за ним сейчас никто не следит. Юрий думал:

"Я вручу лекарство и рецепт его приготовления человеку с характеристикой, вычисленной по моей формуле:

(М-Н)9·|/6а

--------------",

:ВС

"Автомат приготовил лекарство в должном количестве. Об остальном позаботятся сами люди".

"Поле взаимодействия определяет структуру и организма и личности, но не определяет поведения, "Невероятно, но факт", как говорят люди".

В результате размышлений у него появилась мысль еще об одном психологическом эксперименте: "Я вручу ему все это, но не скажу, кто я такой. Проверю: во-первых, догадается ли он, кто я; вовторых, поверит ли мне; в-третьих, как совместится реакция на мое появление с реакцией на то, что я вручу ему?"

Небо было плотно затянуто тучами. Оно опускалось все ниже и ниже. Кругами летали и тревожно кричали ласточки. Надвигалась гроза. Менялась влажность и радиоактивность воздуха. Нарастали помехи в эфире, вспыхивали короткие, еще невидимые простому глазу разряды. Юрий чувствовал все это и многое другое: миллиарды сигналов непрерывно проходили через его мозг, неся информацию о мире. И, зная о нем так много, он захотел предугадать невозможное: место и время нахождения электрона. "Вероятно, - думал он, - тогда я смогу предсказать поведение человека с абсолютной точностью..."

Михаил Дмитриевич старательно отводил взгляд от человека, сидящего напротив. Он знал, что по его глазам тот сразу поймет все. "В данный момент, - думал Михаил Дмитриевич, - важно лишь то, с чем он пришел: лекарство и рецепт его изготовления. Но снимает ли это подозрение о его причастности к эпидемии? Может быть, его приход с лекарством вызван желанием искупить вину? И еще один вопрос: знает ли он вообще, догадывается ли о том, что его подозревают? А если знает, то какое чувство вызывает у него человеческая подозрительность?"

Михаил Дмитриевич не смотрел на сидящего напротив, но на сетчатке глаз отпечаталось отражение этого человека и непрерывно передавалось в опознающие области памяти, хотя он был уже давно опознан. Прямой нос с широкими раскрылиями, твердые выпуклые губы, быстрая игра лицевых мускулов, резко меняющая выражение лица. И только через глаза, меняющиеся еще более быстро, можно, улучив момент, заглянуть в глубь его существа, прикоснуться к тому, что когда-то было серым с разноцветными прожилками веществом, растущим в колбе, тогда еще беспомощным и беззащитным, но уже таящим в себе страшную взрывчатую силу.

"Родитель вглядывается в детище, - подумал Михаил Дмитриевич о себе в третьем лице. - В детище, которое перестал понимать. Или понимание еще возможно?.."